История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
Шрифт:
— Я приехала узнать, где похоронен… — тут голос ей изменил, губы задрожали и она быстро закончила: — И еще мне надо отдать деньги!
— Деньги? Какие, деточка?
— Которые он мне в Воркуту переводил!
— Переводил? Зачем? Разве он не мог просто отдать?
— Нет, не мог, он знал, что я никогда бы не приняла от него денег! — с этими словами Надя достала из сумки небольшую пачку сторублевок и положила на стол.
Тамара Анатольевна отвернулась от денег и небрежно рукой отодвинула от себя пачку обратно к Наде.
— Возьми себе, это твои.
— Нет, мне не нужно, он сделал это
— Полно, милая! Какие могут быть счеты? — устало проговорила Тамара Анатольевна, укоризненно покачав головой. Глаза ее, обведенные темными кругами, смотрели на Надю с такой невыразимой тоской, что Надя смешалась и изругала себя: «Чего я лезу с какими-то деньгами в такое время».
— Я должна сходить на его могилу, — нервно теребя платок, сказала она.
— Не надо пока! Там ничего еще нет, мы только памятник заказали.
«Теперь надо попрощаться и уйти, наверное?» — соображала Надя, продолжая терзать свой платок. Она было хотела подняться, чтоб попрощаться с Тамарой Анатольевной, но та вдруг подняла голову и заговорила.
— Мне так легко понять тебя, понять, что ты сейчас чувствуешь! Я сама пережила в свое время потерю безумно любимого человека. Чуть постарше тебя была. Если б не маленький Сашка на руках, удавилась бы, наверное. — В ее словах Наде почудился такой непроглядный сумрак печали, что она с изумлением посмотрела на Тамару Анатольевну.
— Ты удивлена? Не знала… — жалобно и трогательно улыбнулась сквозь слезы она. — Разве Саша не говорил тебе об отце?
— Говорил, но больше о вас!
— Ну да! Конечно, он отца едва помнил. Ты же знаешь, он говорил тебе, что Тарасов ему неродной отец, — уверенно сказала она. Но этого Надя не знала, однако промолчала, сказала только неопределенно:
— Да!
— А что Саша тебе говорил о родном отце?
Надя ни за что на свете не очернила бы память Клондайка ложью, она опустила голову и едва слышно прошептала:
— Ничего!
— Я знаю, он осуждал меня, упрекал не раз. Он ничего не желал понимать, — неожиданно разрыдалась она.
Надя сидела ни жива ни мертва, ей было бесконечно жаль Тамару Анатольевну, и совсем не хотелось быть невольной свидетельницей ее страданья. Постепенно плечи ее перестали судорожно вздрагивать, она успокоилась и вытерла глаза кончиком кружевного платка.
— Что я могла сделать? Я осталась с ребенком на руках. Квартира была конфискована. Я скиталась по родственникам, но и они боялись, прятали меня. Друзья не отвечали по телефону, знакомые не узнавали меня. Он должен был быть благодарен, что нашелся такой человек, как Тарасов, не побоявшийся взять меня замуж с ребенком.
— Наверное, Саша и был благодарен, — робко заметила Надя.
— Благодарен? Он?! — с горечью вскричала Тамара Анатольевна. — Последние годы он, приезжая в отпуск, старался не встречаться с ним, так презирал Андрея Алексеевича! А за что? За что?
— Я не верю, — живо возразила Надя, — что Саша мог возненавидеть кого бы то ни было ни за что. Тут другое!
— Другое! Он тебе и это сказал! — с глубоким сожалением сказала Тамара Анатольевна. — Наслушался сплетней завистников Андрея и вбил себе в голову, будто по доносу Андрея был арестован и расстрелян мой муж! Это дикость! Они были друзья!
— Какой
— Если б при себе! Он ничего не держал «при себе». Андрея тоже можно понять!
Тут она встала с места и подошла к двери.
— Извините, это Андрей Алексеевич пришел, — сказала она и вышла из комнаты.
«Есть ли в нашей стране хоть одна семья, кого не коснулось бы «это»? Или мне так везет на встречи? Даже у меня в роду, и то предков «растрясли», как выразилась тетя Варя».
За креслом с высокой спинкой, где она сидела, Надя увидела пианино. То самое пианино, которое предложил ей Клондайк, а на нем его портрет. «Как же я сразу не разглядела!» Фотография была сделана чуть вполоборота, но он смотрел прямо. Живые блестящие глаза его улыбались ей. «Единственная в мире улыбка, какой уже не может быть больше для меня ни у кого». Надя взяла фотографию в руки и прикоснулась губами к милому лицу. Как будто фотограф запечатлел его, спросив: «Что же ты ожидаешь от жизни?» А он ответил: «Счастья». Надя поставила фотографию обратно на пианино и села на свое место. Душа ее была переполнена мучительной и тягостной скорбью. Нечаянно ей пришлось заглянуть в чужую жизнь, где таилось плохо спрятанное горе. «Конечно же не из лучших побуждений жестокий и низкий человек отравил душу Клондайка, «открыв ему глаза» на отчима. В любом случае, была это правда или клевета, поступок подлый», — мысленно возмутилась она.
Было слышно, как где-то совсем рядом разговаривала Тамара Анатольевна с мужем. Слов она не разбирала, да и не прислушивалась. Она думала о своем. «Вот почему он тогда так горько сказал о ней: «красивая во вред себе». Красивая, ничего не скажешь: высокая, стройная, подтянутая, с девичьей талией и целым овином прекрасных светло-пепельных волос, с серебром на висках. С удивительно благородными чертами нежного лица. Красавица, несмотря на свои сорок семь лет.
— Извините, Надя, я оставила вас одну! — сказала, возвращаясь, Тамара Анатольевна.
— Я уже ухожу, мне пора! — заторопилась Надя.
— Подождите, скоро обедать будем, — и, понизив голос, шепотом сказала: — Андрей Алексеевич с вами познакомиться хотел!
— Вы не могли бы мне… хоть самую маленькую, — тут губы Надины задрожали, задергались и она никак не могла произнести «фотографию».
— К сожалению, у меня остались только детские, да вот эта, — она указала на ту, что стояла на пианино, — а любительские Галя потаскала.
— Галя?
— Да, сводная сестра Саши, дочь Андрея от первого брака. Саша сказал мне, поете вы замечательно, как теперь?
— В консерваторию буду поступать.
— Ах, даже так? — удивилась она. — Желаю удачи… Не плачьте, не надо, вы молодая, свободная, еще полюбите, выйдете замуж, дети будут…
— Нет, нет, никогда! Никогда такого в моей жизни не будет! — воскликнула Надя, вытирая ненужные здесь слезы.
— Я тоже так думала однажды…
— Тамара! Я готов! — сказал Андрей Алексеевич, приоткрыв дверь. — У тебя гости!
«Чего притворяться, он же знает, что я здесь!» — неприязненно подумала Надя.
— Зайди, Андрюша! — сказала Тамара Анатольевна, — у меня Надя с Воркуты. Сашина невеста!