История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
Шрифт:
— Отец тогда в ГеБе работал. Я думала, он меня убьет или с живой шкуру спустит: так орал! Все допытывался: кто? с кем я?
— А вы?
— Молчала, как мертвая! Я знала: скажу, значит, моего Ленечку с заграничных рейсов снимут и на Дальний Восток или в Главсевморпуть отправят. Я слегка только намекнула на Сашку. Он Сашку любил, в свое училище после армии устроил, я и подумала, ничего ему не будет, ничего не сделает.
Надя никогда не пила черного кофе. Густой, как деготь, напиток показался ей горьким и невкусным. В войну по карточкам на сахарные талоны давали «какавеллу». Но ее старались не брать. Еще был кофе «Желудевый», — «радость свиней», — называла его тетя Маня и такой же овсяный кофе «Здоровье». Но эти аристократические
— А папа сделал? — Надя впилась в нее глазами и затаила дыханье в ожидании ответа.
— Неужели не сделал? Сразу после училища на дальний Север через своих приятелей отправил…
— А Тамара Анатольевна знала?
— Конечно знала! Да что она? Пустое место! Отец ей сказал: «Пусть проветрится, остынет немного, горячий чрезмерно. На пользу ему пойдет».
— И даже после этого вы смолчали? — оторопевшим голосом спросила Надя. Так бесстыже говорить о себе, ей еще не приходилось слышать, если только от блатнячек!
— Ты нашего папочку не знаешь!
— Вашего не знаю, но подобных встречала много, — сумрачно сказала Надя, чувствуя на себе тяжесть беса. — Значит, вы предпочли, чтоб шкуру спустили с него!
— Мне тогда все равно было, я свою спасала…
— А Саша? Он знал?
— Нет! Откуда! Я с отца слово взяла, чтоб он не распространялся, а иначе я бы ему не сказала. Не убил бы он меня, побоялся! — весело закончила она, довольная собой.
— Здорово, лихо придумано! Ничего не скажешь!
Бледная от бессильного гнева Надя поднялась со стула, но вдруг выдержка изменила ей. — Будьте вы все прокляты! — с ненавистью прошептала она и быстро направилась к выходу.
«Скорее, скорее домой! Забыть! Вычеркнуть из памяти, как и не было! Постараться не думать о том, что пустая, глупая девчонка с лягушачьей мордой оболгала чистого, хорошего парня, папочка, обиженный за свое необузданное чадо, отправил пасынка «сторожевым псом», а мамочка, овца, не удосужилась выяснить истину, так боялась потерять своего солдафона».
В гневе Надя припустилась стремительным шагом, сама не зная куда. Нужно было срочно попасть на вокзал.
— Скажите, как мне попасть на вокзал? — остановила она пожилую, интеллигентного вида женщину, «Старожилка», — подумалось ей.
— Какого вокзала, душечка? — спросила женщина.
— Мне в Москву надо!
— «Московский»! Можно на троллейбусе одну остановку, а лучше пешочком, ножки молодые! — приветливо ответила она.
— Спасибо! — прошептала оттаявшая от такой неожиданной ласки Надя и пошла пешком. На этот раз она, постояв недолго в очереди, купила билет, и кассирша, вежливая, молодая женщина тоже с шестимесячной завивкой «Папуас», уважила ее просьбу и выдала билет на нижнее место. Большие башенные часы показывали четыре часа, когда, положив в сумку билет, она отправилась побродить по городу. До отхода поезда оставалась масса времени. Около столовой она остановилась, вспомнив, что сбитые сливки с меренгами и торт были вкусные, но почему-то голода не утолили и хорошо бы съесть что-либо более существенное. В Пассаже она купила себе и всей бригаде по паре чулок, капрон с черной пяткой. В Москве таких не достанешь, да и времени не будет. В парфюмерном отделе стояли малиновые коробочки с духами «Белая сирень», те самые, которые она нашла в день своих именин на колченогом столике. Удержаться не было сил, пришлось купить, несмотря на цену: сорок пять рублей. Аня советовала зайти в Эрмитаж и обязательно посмотреть крейсер «Аврору» на Неве. У Эрмитажа протянулась такая очередь, казалось, до самой ночи не попадешь, но проходили быстро, и уже через полчаса она стояла в зале, оторопевшая и ослепленная его роскошью и великолепием. Часа через полтора она вышла из Эрмитажа и сказала себе: «Спасибо тебе, Клондайк! Это ты, сделал мне такой царский подарок. Когда бы еще
Крейсер посмотрела, но ей показалось, что в кино он более впечатляет, а тут ненатуральный какой-то. Наверное, нужно было его смотреть перед Эрмитажем. Кончилось тем, что забралась на Исаакиевский собор и посмотрела панораму Ленинграда. Потом тихо побрела к вокзалу. Купила два пирожка с мясом, журнал «Огонек» и села в зале ожидания ожидать свою «Стрелу». Настроение было отвратительное. «Не надо мне было ехать, глупость сделала». Теперь к одной великой скорби и жалости — гибели Клондайка прибавилась еще одна — его поруганная юность. Что-то пошлое и некрасивое виделось Наде во всей истории, что рассказала ей его сводная сестра, похожая на черноглазую лягушку. Горький осадок досады и презренья остался у нее от посещения семьи Клондайка. «Я никогда не приду больше в этот дом, и мне уже не суждено будет узнать, где захоронен он, но память о нем не исчезнет из моего сердца, и я не устану повторять: «Господи, упокой душу его!».
— Надежда Николаевна! Вот ты где, а я тебя ищу! — Весело скаля зубы, к ней направился Вадим. Надя вздрогнула от неожиданности и не сразу узнала его.
— Почему вы меня ищете? Что случилось?
— Вы мне лишние деньги за билет дали, целых восемь рублей.
— Пустяки какие! Не стоило беспокоиться!
— А если серьезно, я из-за денег не побежал бы, но мне просто хотелось проводить вас и проверить заодно, правду ли мне сказали. Обычно девушки случайным знакомым всегда врут!
— Ну, это вам просто не повезло с девушками.
До отправления оставалось минут двадцать, и они еще погуляли по платформе.
— Откуда ты такая, Надежда? — спросил Вадим. — Грустная и загадочная, как сфинкс! Скажи, ты замужем?
— Я просила вас называть меня на «вы», мне так удобнее! — напомнила ему мягко и вежливо Надя.
— Удобнее отделиться великой китайской стеной! Понял! — он вошел с ней в купе и уселся на ее место.
— Я, пожалуй, поеду с вами, не возражаете?
— Хватит шутить, скоро отправление!
— Тогда говорите, где я вас найду в Москве, адрес, телефон. Семейное положение можете умолчать, мне без разницы.
Надя, чтоб отвязаться, оторвала от последней страницы «Огонька» клочок и записала телефон общаги.
— Фамилия ваша или мужа?
Нахальный и развязный юноша несколько развеселил ее своей напористостью, отвлек от грустных дум. Она дала ему свой телефон в полной уверенности, что он тут же бросит клочок бумаги в урну. Поезд тронулся, а Вадим все шел рядом с вагоном, посылая ей воздушный поцелуй, но сердце Нади не дрогнуло, не забилось быстрее. Оно было сковано ледяной корой безразличия. Для нее существовал только один, а его больше не было. Попутчиками оказались двое пожилых людей, третий подсел где-то совсем ночью. Но Надя не слышала, она спала крепко, без снов, до самой Москвы.
«ВОРОБЬИНАЯ СВОБОДА МНЕ ДАНА, ЧТОБ ПЕТЬ!»
Исцели мне душу Царь Небесный,
Ледяным покоем нелюбви…
Дальше потянулись дни до такой степени однообразные, что вспоминать о них было нечего. Работа, обеденный перерыв, общага. Были, правда, и драки, и скандалы на почве ревности или пропаж между обитателями. Иногда массовые походы в кино, но редко. Сказывалась усталость рабочего дня. А в выходные дни стирка, баня. Иногда Наде начинало казаться, что жизнь ее ничем не отличается от «той» «там», на Севере, а, пожалуй, еще и скуднее. Там была сырая, холодная столовая, иногда превращавшаяся в сцену, музыка, концерты и даже постановки, пусть смешные и жалкие, но веселые. А какие люди попадались! Интересные, умные, талантливые. Они умели смеяться даже над своими несчастьями. И не было этих опустошающих душу разговоров о деньгах, выпивках, гулянках, о мужчинах, абортах, о том, что купил, где достал.