История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
Шрифт:
Когда Надя подошла к кассе и взглянула на счет, который ей выписали, в глазах у нее на минуту потемнело: одна тысяча четыреста пятьдесят рублей, да еще сто рублей подгонка по фигуре. Надя-маленькая стояла рядом, не давая никакой возможности к отступлению.
— Тряси, тряси мошной, не жадничай! — командовала она. — Пальто можно и не очень дорогое купить.
— Не нужно мне пальто! — заартачилась было Надя.
— Как это не нужно? Зима на носу! Ты что? В Ташкент приехала? Или надеешься всю зиму в своем еврейском лапсердаке проходить?
— Домой
— Успеешь! Семеро по лавкам не ждут! Давай, тут, в Орликовом, магазин одежды хороший, его мало кто знает, а нет, так в комиссионке пошуруем. Да ты не жмись: с нового года спецобъекты пойдут, там и расценки другие. Степан Матвеевич обещал. Высотки отделывать будем!
Надька-маленькая, пока шли остановку пешком, бесстыже переглядывалась со всеми парнями и улыбалась им. Надя-большая посмотрела на красный кирпичный дом и вдруг остановилась. Улица Кирова, дом 41, Главная военная Прокуратура СССР. Вот она — геенна огненная! Здесь обивали пороги сотни жен и матерей зеков. Сюда, по этому адресу, отослали они с Клондайком не один десяток писем.
— Ты чего? — удивилась Надя-маленькая.
— Знакомый тут работает!
— Полезное знакомство, что и говорить!
Вышли к Красным воротам. «А вон там, под башней с часами, стояла мать, когда по Москве вели пленных немцев. Жестоко обиженная ими, а все же пожалела пленных».
В Орликовом магазине оставили еще три тысячи пятьсот рублей за пальто. Сердце Надино заныло, уходят без оглядки деньги, предназначенные совсем для другого дела. Пальто купила Надя под натиском и давлением Нади-маленькой. Слишком дорогое и, в общем-то, ничего особенного, совсем простенькое, черное, из мягкой, пушистой шерсти, с большим шалевым воротником из меха черно-бурой лисы. Красиво, сказать нечего, но уж очень дорого!
Тут же, на углу Садовой, сели на троллейбус, и Надя-маленькая деловито объявила:
— Теперь туфли!
— Нет, давай домой! — тревожно воскликнула Надя-большая так громко, что пассажиры в троллейбусе стали оборачиваться на нее.
— Двигай к выходу! — не давая опомниться, потащила ее Надя-маленькая. — Зайдем в Щербаковский универмаг!
На втором этаже очередь. Что-то дают! Чего-то выбросили!
— Немецкое белье! За бельишком встанем!
— Зачем тебе? — взмолилась Надя-большая.
— Как зачем? Красивое бельё для женщины все! Одну пару обязательно нужно для «греховной жизни!»
Пришлось еще раскошелиться на кружевное розовое белье. Но после этого Надя-большая решительно дернулась к выходу.
— Стой! — остановила Надя-маленькая. — А туфли?
— Черт с ними! Обойдусь, и денег уже не осталось!
— А, ну, глянь, сколько есть?
Надя открыла сумку:
— Семьсот пятьдесят рублей, с зарплатой, а на что жить полмесяца?
— Ничего, провертишься на молочке с булочкой, все так живут! — засмеялась Надя-маленькая и потащила упирающуюся Надю-большую в обувной отдел. Увидев полупустые
— Нет ничего! Пошли домой! — обрадовано воскликнула она.
Через дорогу, прямо против универмага, комиссионный магазин.
— Идем туда! — нырнула Надя-маленькая.
Молодая продавщица в обувном отделе лениво, в полусонном забытьи зевала в кулачок. Покупателей было мало, старых обносков полные полки. Надя-маленькая перегнулась через прилавок.
— Можно вас! — позвала она продавщицу. Та нехотя подошла. Надя-маленькая, блестя шустрыми глазками, стала шептать ей что-то на ухо. Та покосилась на Надю-большую, спросила:
— Какой размер?
— Размер какой у тебя? Говори быстро!
— Тридцать шестой!
— Не малы? — она подошла к концу прилавка и стала с большим вниманием рассматривать поношенное старье, чем до отказа были забиты полки. Продавщица небрежно взглянула по сторонам и нырнула за занавеску.
— Сейчас принесет, подожди!
Через некоторое время вышла продавщица с туфлями в руках.
— Пройдите на примерку, — сказала она. Надя-маленькая толкнула в спину Надю-большую.
— Иди же, зовет!
Туфли и в самом деле были прелестные: черные лаковые лодочки с замшевым черным бантиком, перехваченным в середине блестящей пряжкой. Нарядные, глаз не оторвешь, но чуть тесноваты, впритык!
— Ничего! Разносишь, не. на работу ходить в них. Выписывайте! — и к Наде: — Тряси мошной! Шестьсот пятьдесят и полтинник сверху.
— За что ж полтинник сверху? — попробовала протестовать Надя-большая.
— Как за что? А за что тебе такие лакировки перепали? 3а прекрасные глаза?
Нагруженные покупками, они отправились к площади Дзержинского по Сретенке.
— Много истратила? — спросила вечером Аня. От нее не укрылось огорченное лицо Нади.
— Много! Почти шесть тысяч рублей!
— Ой! Что так много?! — поразилась Аня.
— Так получилось! Цены такие… Одно пальто три тысячи.
— С ума ты, девка, спятила, зачем такое дорогое? — Надя виновато молчала.
— Как жить-то будешь?
— Залезу в памятник еще раз!
Аня нагнулась и выдвинула из-под кровати обшарпанный чемодан, достала из-за пазухи цепочку, на которой вместе с медальоном висел маленький ключик, и открыла замок.
— Вот, возьми пятьсот до получки, получишь, отдашь.
— Не надо, — попробовала отказаться Надя, ей было неловко и стыдно. «Деньги-то есть у меня, только до сберкассы добежать!»
— Бери! Лучше не украдут, — пошутила Аня. Малярки загалдели:
— Двери нужно запирать!
— Двери не запираете обе! Расхлябенят настежь и пошли!
И верно! Надя привыкла жить в лагере с открытыми дверями и забыла совсем, что Зойки-Мухи, Амурки и Пионерки здесь, у нее под боком, на воле гуляют.
В назначенную пятницу, уже с обеда, она начала умоляюще посматривать на Аню: «Не забыла ли?»