История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
Шрифт:
— Пойдем? — предложил Вадим.
Наде хотелось сказать: «Не с ума я спятила — семисотрублевые туфли калечить и чтоб меня за все места хватали», но побоялась прослыть старомодной, сказала:
— Подожди, попозже.
У стены, как раз за ее спиной, она давно, еще как только вошла в комнату, заметила пианино, а на нем раскидана целая куча нот. Ноты были Надиной «слабостью». Стоило ей увидеть их где-нибудь, как сразу же возникала охота посмотреть. А какие? И если для голоса, то для какого?
— Как ты думаешь, если я посмотрю ноты, ничего? — спросила она Вадима.
— Ноты? — удивился он. — На кой черт тебе они? Смотри, конечно!
Надя подошла к пианино и взяла в руки «Сборник для колоратурного сопрано» Катульской. На страницах пометки. Кто-то пел «Жаворонка», только не ее, с которого она начинала Глинки, это был другой Жаворонок, композитора Беттинелли. Среди гостей она обратила внимание на одного молодого человека. Он, как показалось вначале, чем-то напомнил ей Клондайка. Взглянув на него повнимательней, она убедилась, что не ошиблась, и загрустила. Тоже голубые глаза и, чуть светлее Клондайковых волнистые волосы. Как будто похожи, а в то же время нет! У Клондайка лицо «с милостью Божьей», со «славянской грустинкой глаза», — сказала как-то Антонина. А у этого хоть и милое лицо, да попроще, поскуластее, и сам он плотнее, коренастая фигура, пониже ростом. Все проще, второй сорт, но все равно хорош собой. В глазах и в помине нет грусти. В подвижном лице один задор и веселье. Видно, что грустить ему не о чем. Благополучен! Девушки так и заливаются смехом от каждой его реплики. И все у него так натурально, так естественно, безо всякой рисовки. Очень симпатичный парень. «Володя», — назвал он себя, подавая ей руку, когда знакомился, и чуть дольше положенного задержал ее руку в своей и, может быть, чуть ласковее, чем требовала простая вежливость, с теплой улыбкой заглянул ей в глаза. Но всем им до Саши Тарасова далеко, и рядом не поставишь! Он тоже несколько раз заглядывался на Надю. Она почувствовала его заинтересованный, полный симпатии взгляд, но не смутилась, не взволновалась. Приятно, когда на тебя обратил внимание общий любимец, но и все на этом.
Теперь, когда она узнала безрадостную судьбу Клондайка, ей часто приходило на ум, как не права и не справедлива была она, называя его «овчаркой», «сторожевым псом», и с неприязнью вспоминала его красавицу мать, с отвращением — Галю с лягушачьим ртом и с ненавистью — отчима, полковника, получившего лычки не за оборону Ленинграда, а за пополнение ленинградских тюрем зеками. Настоящего пса, без подделки.
Хозяин дома, круглолицый коротышка Гриша, с черными, живыми глазками, увидев Надю у пианино, тут же подскочил к ней:
— Вы играете? — Он с готовностью приоткрыл крышку над клавиатурой.
— Нет, к сожалению, нет!
— Почему к сожалению? Я лично считаю, что при теперешней технике учиться игре на фортепиано — абсурд! Пустая трата времени! Лучше послушать хорошую запись с какой-нибудь знаменитостью, чем самому тыкать пальцем «Чижик-пыжик»! Не согласны?
— Ну, уж если совсем нет таланта, — с сомнением оказала Надя.
— Талант — понятие растяжимое! — и уже протянул к ней пухлые короткие ручки. — Идемте танцевать!
— Талант, Гришефишенька, это как деньги, — вмешалась бойкая, очень модная девушка Маша, которую Надя окрестила «крысюгой», за острый нос и чрезмерно смелое платье, а больше за то, что Маша все время висла на шее у Володи, пока тот не ушел курить на лестничную площадку.
— Если есть, то есть, а нет, так нет, и взаймы никто не даст! — довольная своей шуткой, улыбнулась Маша и потащила упирающегося Гришу танцевать в другую комнату. Там уже погасили свет, зажгли свечи и музыка была приглушенной и томной.
«Какие они все бойкие, говорливые, так и сыплют остротами, цитатами, анекдотами друг перед другом. Не скупятся на неприличные слова, совсем как наши малярки, «хабалки», — оказала бы про них Аня».
— Вам скучно?! — услышала около себя Надя. Сзади, заглядывая ей через плечо, улыбаясь, стоял Володя.
— Нет, нисколько! Почему же?
— Мне так показалось.
— Я впервые вижу всех… В незнакомой компании…
— Ну, Вадима-то вы знаете…
— Постольку поскольку, второй раз вижу.
— Будто? Хотите вина?
— Нет, спасибо!
— Тогда я вам принесу апельсин!
— Пожалуйста, не надо! — взмолилась Надя. Ей не хотелось, чтоб он уходил. Пусть бы еще постоял около нее, чтоб можно было отыскать в его лице любимые черты, сравнить с «тем».
У него была не совсем обычная манера спрашивать — чуть наклонив голову к плечу и заглядывая прямо в глаза, как бы стараясь поймать взгляд собеседника. Будто хотел спросить: «Правду говоришь?»
— Ничего вы не хотите! Такого быть не может! Все же какое-нибудь желание у вас есть?
Он оказался совсем рядом, и Надя увидела вблизи его глаза. «Голубые? Да! В мохнатых ресницах? Да! Красивые? Да! Лукавые, насмешливые? Да! Но ничего нет похожего на прекрасные глаза Клондайка. Требовательный вопрос избалованного вниманием кумира». Как любила Надя «щелкать по носу» таких самоуверенных хлыщей! «Пижонишка!»
— Есть у меня желание, — сказала, понизив голос, она и одарила его самой лучезарной своей улыбкой. Уж постаралась!
— Поделитесь секретом, не томите душу! — с легкой иронией попросил он.
— По секрету скажу, — шепнула ему на ухо Надя. — Хочу домой!
Володя был явно озадачен, такого он никак не ожидал и даже слегка обиделся:
— Так в чем же дело? Скажу Вадиму, он проводит вас.
Надя едва успела поймать его за рукав:
— Нет, нет! Прошу вас, пожалуйста, не делайте этого! Ему весело, зачем портить человеку вечер?
Володя осторожно снял ее руку со своего рукава и задержал в своей. Заметив на ее пальце кольцо, он уже без улыбки, вкрадчиво, спросил:
— Окольцованная?
— Обрученная! — таинственно прошептала Надя.
— Пойдемте танцевать! — внезапно повеселев, сказал он, все еще не выпуская ее руки из своей.
— Я не умею!
— Не верю! Это отговорка!
— Правда! — чистосердечно призналась Надя.
— Быть этого не может! Вы же с цыганской кровью, а все цыганки прирожденные танцовщицы.
— Я давно покинула свой табор! — рассмеялась Надя.
— Идемте, я научу вас, это очень легко!
— Мне трудно даются ритуальные пляски дикарей! Володя понимающе засмеялся и отпустил наконец ее руку.