История первая: Письмо Великого Князя
Шрифт:
Сиф замотал головой, сползая в кресле и закрывая глаза. Говорить не хотел — да и не вышло бы, судя по тому, с каким сипом получалось дышать.
— Ну и то слава Богу… Ладно, крестник, хочешь спать — спи. Время ещё есть.
Сиф закивал и откинул голову на спинку кресла, моргая с закрытыми глазами — солнце било в глаза. Самолёт изредка покачивался, и свет становился то ярче, то глуше. Словно это не самолёт, а солнце покачивалось — как фонарик, который висит под потолком палатки. Тогда, на войне… На грани сна приходили какие-то
Рядом снова о чём-то говорили Великий князь и его советник. Вернее… Крёстный и его советник. Теперь можно думать именно так — ведь ответ был дан… Ответ — на вопрос…
Сиф зарывался всё глубже в дрёму — словно что-то отпустило его наконец, и ещё недавно тугая, скрученная пружина начала расправляться. До конца этого было ещё далеко, но процесс начался. И Сифу в кои-то веки стало хорошо.
… Но чем глубже в сон, тем больше напряжение — из воспоминаний, память тела и сердца, не более. И Сиф не знал, что и сидящий сзади командир тоже вспоминает те самые дни — столь трудно начинающееся знакомство капитана УБОНа и мальчишки-бандита. Эти воспоминания были с ними — такое не забывается.
Качает крылом самолёт. Покачивается солнце — как фонарик…
Фонарик качнулся. Капитан устало вытянул ноги, стараясь хоть на секунду остановить в голове круговорот напряжённых мыслей о предстоящих боях, но не получалось.
— Мы завтра вечером отправляемся отсюда, — сообщил он Индейцу. Тот поднял голову и кивнул, показывая, что понял. Он не любил говорить, как офицер ни старался его вывести на разговор.
— Не забудь броник, слышишь? — напомнил Заболотин на всякий случай.
— Сам знаю, — неохотно буркнул мальчишка. — Не маленький.
— Ну, раз знаешь — делай, как знаешь, — пожал плечами Заболотин, скрывая беспокойство. Мальчик дотянулся до своей трофейной винтовки, постелил на колени куртку и принялся разбирать оружие. Заболотин следил за ним вполглаза, сдерживая желание подсказать, как что сделать ловче, проще: Индеец не переносил советов под руку и тут же начинал огрызаться.
Вообще, СВК — снайперская винтовка Калашникова — была оружием, в общем-то, не совсем снайперским, вопреки названию. С виду — так вообще тот же калаш, только точнее да самозарядный, с магазином на десять патронов. На деле… Ну, винтовка как винтовка. «Драгунову» в точности уступает, конечно, но зато, как это в умных книжках пишут, «максимально унифицирована с основными образцами пехотного вооружения» — с АК и РПК. И потому использовалась обычно «вторыми номерами» снайперских пар.
— Мы отправляемся совсем в отвратное место, которое даже при большой фантазии тихим и спокойным не назовёшь. Учти это и… береги там себя. Не суйся в пекло, — всё-таки не удержался офицер и сразу же пожалел об этом. Во-первых, Индейцу никогда нельзя говорить, чего не надо делать, — немедленно примет к сведению и обязательно попробует, во-вторых, нельзя о Заболе говорить плохо.
— Это вы и ваша война сделали Забол таким, — зло проговорил Индеец, бросая на Заболотина очень нехороший взгляд, словно на секунду поглядел на мужчину сквозь прицел.
— А ты помнишь мирное время, Индеец?
— Не зови меня Индейцем! У меня есть нормальное прозвище, — тут же окрысился пацан. Норов у него был ещё тот. Дикие мустанги из вестернов отдыхают.
— Сивка-бурка, вещая каурка?
Если мальчишка и помнил сказку, шутки всё равно не оценил, сердито прошипев:
— Сивый я, — когда он злился, у него иногда срывался голос.
— Сивка — так Сивка… Но помнишь? — осторожно спросил Заболотин, словно хирург, осматривающий края раны, словно сапёр, идущий по минному полю. Он очень хотел понять этого мальчика — но получалось плохо.
— Помню слегка, — пробормотал Индеец-Сивка неохотно.
— А родителей? — всё так же аккуратно и осторожно продолжил спрашивать капитан.
— Они погибли, когда дом рухнул… — мальчик потемнел лицом и крепко прикусил губу. Разрыдаться боится?
— Они жили долго и счастливо и умерли в один день… — задумчиво процитировал какую-то сказку Заболотин, и желание задавать вопросы у него отпало. — Ладно, пойду, проверю караулы.
Он натянул сапоги и вылез из палатки. Лагерь укутал вечерний сумрак, где-то над лесом ещё тлели угли солнца, быстро остывая и тускнея. С караулами всё было в порядке, Заболотин это знал, но хотел оставить мальчишку одного: быть очевидцем переживаний — приобрести в лице юного бандита врага. Хотя, впрочем, он и есть враг. Неудачливый убийца. Только почему Заболотин не верит этому?..
В лагере было удивительно тихо. У костерка, который Заболотин заприметил, возвращаясь из штаба, сидели человек пять, и капитан не захотел их разгонять — последний спокойный вечер, кто знает, что ждёт их впереди. Но тут где-то далеко послышался мрачный рокот вертолёта, солдаты проворно вскочили и принялись поспешно забрасывать костер землей. Не стоило дразнить судьбу, уж слишком притягательной мишенью мог стать огонёк посреди военного лагеря в вечернем полумраке.
— Здравия желаем, ваше высокоблагородие! — негромко поприветствовали они подошедшего офицера.
Заболотин им кивнул, беспокойно косясь на небо, которое на горизонте ещё отсвечивало догоревшим солнцем. Вертолёт пролетел довольно далеко от них, и капитан приободрился, но ненадолго: внезапно послышался шум мотора. Солдаты нервно заозирались.
Тут из темноты появился Казанцев и, поприветствовав всех, сообщил:
— Ваше высокоблагородие, вам командиры соседних роты просил передать, что они этой ночью меняют свою дислокацию… Собственно, часть уже поехала. Я предупредил караульных, правильно?