История Петербурга в городском анекдоте
Шрифт:
Понять и оценить происхождение и смысл этих исторических событий и, главное, предугадать их было непросто. Непонимание порождало страх. В начале века неблагодарную роль барометра общественного мнения взяло на себя искусство. Например, символизм в литературе и особенно в поэзии и театре наиболее точно формулировал общественные предчувствия социальных сдвигов и тревожные ожидания кровавых ужасов. Однако то же общество требовало от культуры и другого. На уровне совокупного подсознания всех его членов общество понимало, что для обыкновенного выживания необходимо не так уж много. Надо было чем-то либо компенсировать, либо уравновесить страх перед будущим.
Именно тогда, в начале XX в., появился социальный заказ на особый
Откликнулся на социальный заказ и фольклор. Появились политические анекдоты, которые в первую очередь были рассчитаны на смеховую реакцию. И хотя все понимали, что смысл анекдота состоит совсем в другом, что в задачу анекдота входит не столько вызвать смех, сколько разбудить ассоциативное мышление, но именно за этот смех были более всего ему благодарны. Смех обладал целительным свойством, он пробуждал живительные силы организма. Этот опыт выживания с помощью смеха будет успешно повторен в будущем. Не будем забывать, что смех спасал даже в период страшной блокады Ленинграда во время Великой Отечественной войны. До нас дошли анекдоты, рожденные и бытовавшие в те годы, когда казалось, что в людях исчезла даже сама физиологическая способность смеяться. С эти феноменом мы еще встретимся.
А пока специально оговоримся вот о чем. В нашем повествовании встретятся анекдоты как современные тем событиям, о которых они рассказывают, так и те, что родились позже. Мы их не отделяем друг от друга и делаем это сознательно. И те и другие выполняют одну и ту же задачу: первые свидетельствуют о тех или иных событиях и интерпретируют их, вторые ссылаются на свидетельства других и тоже интерпретируют. Первые делают это непосредственно, вслед за событиями, и потому их интерпретация всегда точна, хотя и не всегда достаточно глубока, вторые — не всегда точны, но зато они появились благодаря приобретенному историческому опыту и явились результатом зрелого размышления. И уже поэтому отличаются большей глубиной оценок.
Итак, вернемся в начало XX столетия. Вплотную к Октябрьскому государственному перевороту 1917 г. Петроград приблизился в начале октября, когда скрывавшийся после драматических июльских событий сначала в Разливе, а затем в Финляндии Ленин вернулся в столицу. С этого момента начинается деятельная подготовка большевиков к вооруженному восстанию. К концу октября разногласия по поводу времени начала восстания среди заговорщиков прекращаются. Точку в споре единомышленников поставила знаменитая фраза: «Вчера было рано, завтра будет поздно». Правда, если верить фольклору, Ленину, как это нам внушали в течение семидесяти лет, она не принадлежит. Согласно городской мифологии, эту фразу уже потом придумал английский писатель Джон Рид, ставший свидетелем тех событий и описавший их в своей широко известной книге с эффектным названием «Десять дней, которые потрясли мир». А что же Ленин? У фольклора на этот счет есть свой ответ.
Некоторые большевики хотели сделать Октябрьскую революцию летом под предлогом того, что летом юнкера всегда уходили в отпуск. Но Ленин с ними не согласился. Он сказал:
— Раз Октябрьская — значит осенью. А праздник будет ноябрьский.
С тех пор никто в мире так и не понял этой изощренной большевистской логики. В одном из современных анекдотов разговаривают два младших научных сотрудника. Русский и американец.
— Послушай, Вась, что такое социализм?
— Понимаешь, Джон… Это когда октябрьские праздники справляют в ноябре. И так всё.
Зимний надо было брать летом, потому что летом все намного дешевле.
Трескучая большевистская фразеология, многие образцы которой со временем превратились в идеологические пропагандистские лозунги и манифесты, до сих пор в фольклоре подвергается осмеянию.
Одна грузинская барышня, влюбленная в лидера меньшевиков Чхеидзе, ходила за ним на все митинги и собрания.
Однажды, выступая, Чхеидзе сказал, что в современной России нет такой партии, которая могла бы взять власть в свои руки.
Подпрыгнул лысый человечек и крикнул:
— Есть такая партия!
Барышня повернулась в его сторону и цыкнула:
— Сядь на место, жалкий выскочка!
Теперь мы знаем, что бывает, когда не слушают женщин.
О причинах революции сказано так много и так патетично, что фольклор, пытаясь снизить большевистский пафос о ее всемирно-историческом значении до уровня обыкновенного бунта, предлагает свою версию. Смысл ее сводится к домашнему конфликту в семье Ильича. Вот как это выглядит в «воспоминаниях» Надежды Константиновны Крупской:
Поехал как-то Володя в 1917 году в Питер в командировку на один день. А вернулся только через два. Так ему там пришлось революцию устроить, чтобы хоть как-то оправдать свое отсутствие в ночь с 25 на 26 октября.
Верная жена и ближайший помощник Ленина Надежда Константиновна Крупская родилась в Петербурге, здесь же впервые встретилась с Лениным, с которым больше уже никогда, ни в самом Петербурге, ни в ссылке, ни в эмиграции, не расставалась. Петербургский фольклор о Надежде Константиновне рисует нам образ невзрачной и непривлекательной, безынициативной и скучной женщины, в минуты случайного редкого отдыха скрашивающей одиночество уставшего от политических бурь и революционных потрясений вождя.
Среди партийных товарищей у Крупской были многочисленные прозвища. Все они удивительным образом соответствовали тому представлению, которое сложилось о ней в народе. Ее называли «Глазунья», «Рыба», «Минога».
Зачем фольклору понадобилась тихая и незаметная, серенькая, как мышка, Надежда Константиновна? Пожалуй, для тех же целей, что и официальной пропаганде. В советской идеологической системе присутствие неслышной и невидимой Надежды Константиновны удачно оттеняло человеческие, гуманные черты непримиримого и бесстрастного вождя. А в фольклоре образ его подруги, безответной Наденьки, позволял снизить оглушительную патетику большевистской трескотни до уровня заурядного фразерства тщеславных и амбициозных людей, игравших на подмостках революционного балагана героические роли спасителей человечества. Присутствие Надежды Константиновны удивительным образом все упрощало, все ставило на свои места. Было бы странно, если бы фольклор не воспользовался такой замечательной находкой.
Сразу после свадьбы Надежда Константиновна спрашивает Владимира Ильича:
— И где мы, Володя, проведем медовый месяц?
— В Разливе, Наденька, в шалаше. Только для конспирации со мной поедешь не ты, а товарищ Зиновьев.
На выставке висит картина «Ленин в Польше». На картине шалаш, из которого торчат две пары ног — мужские и женские.
— Это шалаш в Разливе, — объясняет гид, — ноги принадлежат Дзержинскому и Крупской…