История Петербурга в городском анекдоте
Шрифт:
— Так выпьем за холостой выстрел!
По версии «Истории КПСС», которую с завидной последовательностью внедряли в сознание трудящихся масс на всех этапах всеобуча, признанным вождем Октябрьской революции является Ленин. Все остальные деятели революционного движения, как бы велики ни были их заслуги в октябрьских событиях, служили выгодным фоном, на котором еще более ярко сияла звезда пламенного трибуна революции и вождя всех трудящихся человечества.
Однако именно образ Ленина, искаженный и доведенный стараниями партийных функционеров до глянцевой плакатной
Как мы уже упоминали, после июльской демонстрации 1917 г., организованной большевиками и приведшей к многочисленным человеческим жертвам, Ленин был объявлен государственным преступником. Временное правительство выдало ордер на его арест. Пришлось уйти в подполье. Для нелегального пребывания Ленина в связи с угрозой его ареста большевиками был выбран ничем не примечательный крошечный дачный поселок недалеко от Петрограда — Разлив. Вот что об этом сказано в одном из школьных сочинений:
Рабочие оберегали жизнь Ленина, и, чтобы ее обезопасить, они решили послать его подальше.
С тех пор официальная советская историография придала Разливу столь недосягаемо высокий статус, что, если верить фольклору, даже такое близкое по звучанию к этому названию слово «розлив» — с обязательной ударной буквой «о» — будто бы было специально придумано в идеологическом отделе ЦК КПСС, чтобы на фоне вульгарного «розлива» более ярко и убедительно звучало священное ленинское «Разлив». Такой пропагандистский натиск не мог не вызвать ответную реакцию. В фольклоре появляются попытки спародировать ситуацию:
В винный магазин заходит невысокий мужчина в кепочке и, слегка картавя, обращается к продавщице:
— Мне портвейн, пожалуйста, триста грамм.
— Мы в розлив не продаем.
— А мне не в розлив, а в Шушенское.
Речевой оборот «В Разлив, к Ленину» с тех пор превратился в заветный адрес многих винно-водочных магазинов всей страны, в том числе в Ленинграде, особенно в пресловутый период тотальной борьбы с пьянством и алкоголизмом, когда достать бутылку вина можно было далеко не всегда и не везде.
Пройдет совсем немного времени, и наступит отрезвление. Фольклор отметит этот перелом в массовом сознании поговоркой: «С милым рай в шалаше и без… Ленина». А на самом шалаше предложит укрепить мемориальную доску:
«Здесь Владимир Ильич скрывался от Н. К. Крупской».
Статус тайного убежища сохранился за ленинским шалашом и поныне. Если верить фольклору, необходимость в нем со временем никуда не исчезла. Как утверждает фольклор, в современной России однажды уже возникала ситуация, когда этим ленинским убежищем можно было еще раз воспользоваться.
Однажды музейные
— Когда в 1917 году Временное правительство решило вызвать Ленина в суд по делу о июльской демонстрации, так он сразу тайно покинул Петроград и скрылся в Разливе.
Партийные товарищи заблаговременно приготовили ему надежное укрытие. Как знать… Лучше содержать шалаш в готовности… На всякий случай…
Анекдот анекдотом, но современный народный сонник к этому относится вполне серьезно:
Если вам снится шалаш, а возле него пень, на котором что-то пишет лысый человек, быть беде.
Как и положено настоящему революционеру, Владимир Ильич Ульянов, а это была его настоящая фамилия, позаботился о псевдониме. В его дореволюционной жизни их было несколько. Все они известны историкам. Но сам Ильич, если верить фольклору, особенно гордился своей последней находкой.
— В партии только три настоящих коммуниста: Ульянов, Ленин и я, — не раз говаривал Ильич в частных беседах.
О характере Ленина сказано много. Если верить одному анекдоту, к своей матери он относился хорошо.
В разговоре с английским фантастом Гербертом Уэллсом Ленин искренне сокрушался, что мать всего один год не дожила до революции.
— Уж лучше бы я не дожил, — слезливо говорил он. Уэллс с ним соглашался.
Обыгрывание фольклором тех или иных бытовых черт ленинского характера стало традиционным.
Сидит Ленин со стаканом чая и откусывает кусок сахара.
Входит Дзержинский.
— А почему вы пьете вприкуску, Владимир Ильич?
— Так ведь не растворяется больше.
Невинная любовь Ильича к сладкому чаю сравнима, пожалуй, с его безграничной любовью к детям, о чем никогда не забывала напомнить советскому народу большевистская пропаганда. Но именно это, с точки зрения фольклора, выглядело особенно оскорбительным на фоне всеобщего недоедания, а то и голода всего трудящегося населения страны и беспризорщины среди детской его части после революции.
Дзержинский докладывает:
— Товарищ Ленин, ходоки самогон принесли.
— Все в детские дома. Вы же знаете, я не пью.
Пришли из Костромы ходоки к Ленину и говорят:
— Голодаем. Едим овес. Скоро ржать начнем.
— Мы с Наденькой вчера полбанки меда съели и ведь не жужжим.
– Здравствуйте, товарищ. Вы бедняк?