История похищения
Шрифт:
– Я попросила информатора ни с кем не обсуждать эти сведения, – потом рассказывала она, – и объяснила, что попытка силового освобождения чревата страшной опасностью как для моей дочери, так и для ее охранников.
Узнав, что Диана в Медельине, Нидия решила повидаться с Мартой Ньевес и Анхелитой Очоа, сестрами Хорхе Луиса, Фабио и Хуана Давида Очоа, которых обвиняли в торговле наркотиками и незаконном обогащении; они считались близкими друзьями Пабло Эскобара.
– Я так хотела, чтобы они мне помогли связаться с Эскобаром! – спустя годы воскликнула Нидия, вспоминая те горькие дни.
Сестры Очоа пожаловались ей на притеснения полиции, с интересом ее выслушали, выразили сочувствие, но при этом сказали, что повлиять на Пабло Эскобара не могут.
Марта Ньевес знала о похищении не понаслышке. В 1981 году ее саму похитили боевики из М-19, потребовав от родственников выкуп со многими нулями. В ответ Эскобар создал штурмовой отряд «Смерть похитителям», который добился освобождения заложницы после трех месяцев кровавой борьбы. Сестра Марты Анхелита тоже считала себя жертвой политического насилия, и они долго, наперебой приводили Нидии примеры полицейского произвола, нарушения неприкосновенности жилища и попрания прав человека.
Однако Нидия не пала духом и не собиралась отказываться от борьбы. Она попросила сестер хотя бы передать Эскобару письмо. Нидия уже послала ему одно письмо через Гидо Парру, но не получила ответа и теперь сделала вторую попытку. Но сестры Очоа отказались, испугавшись, как бы Эскобар не обвинил их в том, что они его «подставили». И все же под конец встречи сестры слегка оттаяли и помягчели, поддавшись напору Нидии, которая вернулась в Боготу, не сомневаясь, что ее со временем может ждать успех в двух направлениях: в деле освобождения дочери и в процессе мирной сдачи трех братьев Очоа. Поэтому Нидия сочла уместным лично доложить о своих переговорах президенту.
Тот принял ее незамедлительно. Нидия сразу взяла быка за рога, рассказав Гавирии о жалобах сестер Очоа на поведение полиции. Президент ее выслушал, изредка перебивая рассказ вопросами по существу. Было ясно, что он не намерен придавать мафиозным обвинениям такого значения, какое придавала Нидия. Что касается похищения Дианы, то Нидия хотела от президента трех вещей: чтобы освободили похищенных, чтобы президент взял бразды правления в свои руки и воспрепятствовал силовой операции, которая могла окончиться гибелью заложников, а также чтобы продлили срок сдачи Невыдаванцев властям. Однако президент заверил Нидию в одном: если Диану или других заложников попытаются освободить, то сначала заручатся согласием их родных.
– Наша политика такова, – сказал он.
Впрочем, Нидия все равно сомневалась в способности президента добиться того, чтобы силовую операцию не начали без ее согласия.
Не прошло и месяца, как Нидия снова встретилась с сестрами Очоа в доме общей знакомой. А еще она увиделась с невесткой Пабло Эскобара, которая пожаловалась, что ее с братьями жестоко притесняет полиция. Нидия передала ей письмо для Эскобара, написанное красивым почерком на двух с половиной листах, почти без полей. Ей не сразу удалось подобрать точные и выразительные слова, пришлось выкинуть несколько черновиков. Нидия хотела, чтобы ее письмо тронуло Эскобара. Она начала с того, что обращается не к воину, не гнушающемуся ничем для достижения цели, а к человеку, «способному на глубокие чувства, обожающему свою мать и готовому отдать за нее жизнь, к человеку, у которого есть жена и маленькие дети, невинные и беззащитные, которых он стремится уберечь от всяческих бед». Нидия писала, что понимает: Эскобар предпринял похищение журналистов, стараясь привлечь общественное внимание к проблеме экстрадиции. Однако он уже достиг желаемого с лихвой. «Поэтому, – говорилось в конце письма, – проявите свою человечность, сделайте широкий жест – верните нам заложников. И мир обязательно это оценит!»
Прочитав письмо, невестка Эскобара, похоже, искренне расчувствовалась.
– Можете не сомневаться, письмо его очень тронет, – произнесла она, помолчав, как бы говоря сама с собой. – Все, что вы делаете, он воспринимает с сочувствием, и это идет на пользу вашей дочери.
Невестка сложила письмо, засунула его обратно в конверт и сама его заклеила.
– Будьте спокойны, – абсолютно искренне заверила она Нидию, – Пабло сегодня же получит это письмо.
Обнадеженная Нидия вечером вернулась в Боготу и решилась попросить президента о том, о чем Турбай не отважился даже заикнуться: приостановить полицейские операции, пока идут переговоры об освобождении заложников.
Но Гавирия отказался наотрез.
– Одно дело, когда мы в качестве альтернативы предлагаем правовые меры, – сказал он, – и другое – прекращение операций. Это приведет не к освобождению заложников, а к потаканию Эскобару.
Нидия почувствовала, что у Гавирии каменное сердце, его совершенно не волнует участь ее дочери. Гавирия объяснял ей, что охрана общественного порядка не должна быть разменной монетой в переговорах, что полиция не просит у него разрешения на проведение операций, он не в силах отдавать полицейским приказы, нарушающие закон, а Нидия еле сдерживала вскипающую в душе ярость. В общем, встреча получилась очень неудачной.
Убедившись в бесплодности переговоров с президентом, Турбай и Сантос решили стучаться в другие двери и обратились к группе Почетных граждан, в которую входили экс-президенты Альфонсо Лопес Мичельсен и Мисаэль Пастрана, член парламента Диего Монтана Куэльяр и кардинал Марио Револьо Браво, архиепископ Боготы. В октябре родственники заложников встретились с ними в доме Эрнандо Сантоса. Разговор начался с пересказа содержания бесед с президентом Гавирией. Лопеса Мичельсена во всем этом заинтересовала лишь возможность несколько подправить декрет, сделав правовые уточнения, которые дадут дополнительную свободу маневра в вопросе о сдаче наркодельцов правосудию.
– Нужно в это вникнуть, – сказал он.
Пастрана же считал, что на мафиози надо надавить. Но каким образом? Эрнандо Сантос напомнил Монтанье Куэльяру, что он может задействовать повстанцев.
После долгой и содержательной дискуссии Лопес Мичельсен сделал первый вывод.
– Будем играть на поле Невыдаванцев, – сказал он и предложил составить открытое письмо в поддержку семей заложников. Все единогласно поручили это ему.
Через два дня первый вариант письма был готов, и его зачитали на новом собрании, в присутствии Гидо Парры и еще одного адвоката Эскобара. В письме впервые содержалось предложение считать наркоторговлю коллективным преступлением, sui generis [4] , что открывало невиданные пути для переговоров. Гидо Парра подскочил на стуле и в восторге воскликнул:
4
Единственный в своем роде (лат.).
– Преступление sui generis! Гениально!
Зацепившись за эту мысль, он развил целую концепцию, в рамках которой на туманном горизонте уголовных и политических преступлений замаячила радужная перспектива, о которой давно мечтали Невыдаванцы: чтобы им, как и повстанцам, дали статус политзаключенных. Каждый из присутствующих внес в первоначальный вариант открытого письма что-то свое. Под конец встречи второй адвокат Эскобара попросил Почетных граждан получить у Гавирии четкие и недвусмысленные письменные гарантии, что Эскобару сохранят жизнь.