История похищения
Шрифт:
– Такая хохотушка, как Лилиана, – сказала ее подруга, – не заслужила столь печальных вестей.
Лилиана оказалась не только хохотушкой, но и оригиналкой: оправившись от первого потрясения, она усадила малыша перед телевизором, чтобы он увидел в новостях папу. И делала так постоянно, пока его не выпустили на свободу.
И ей, и Марте Лупе редакция обещала помогать, и когда ребенок Лилианы заболел, ей оплатили все расходы. Еще позвонила Нидия Кинтеро и постаралась вселить в них спокойствие, которого не ощущала сама. Нидия заверила, что будет просить правительство не только за свою дочь, но и за ее коллег, и пообещала сообщать все, что ей удастся узнать о заложниках. Свои обещания Нидия выполнила.
Марта Лупе воспитывала двух дочерей, которым тогда было четырнадцать и одиннадцать лет, и полностью зависела от Ричарда. Уезжая с Дианой, он сказал, что едет на три дня, поэтому когда прошла неделя, Марта Лупе забеспокоилась. Она говорит, у нее не было дурных предчувствий, но тем не менее она названивала в редакцию, пока ей не признались, что происходит нечто странное. А вскоре официально объявили, что журналисты похищены. С тех пор Марта Лупе не выключала радио, ожидая возвращения мужа, и звонила в редакцию всякий раз, когда ей подсказывало сердце. Марту Лупе страшно тревожило то, что ее сын оказался самой незначительной фигурой среди заложников.
– Мне оставалось лишь плакать и молиться, – говорит она.
Однако Нидия Кинтеро убедила ее, что она может сделать и много другого для освобождения сына. Нидия приглашала Марту Лупе на светские и церковные мероприятия и смогла вдохнуть в нее боевой дух. Думая об Орландо, Лилиана опасалась того же, что и Марта Лупе. И поэтому встала перед дилеммой: либо его убьют последним как наименее ценного среди заложников, либо, наоборот, первым, чтобы произвести общественное смятение, но с наименьшими последствиями для похитителей. Эти мысли повергли ее в безудержный плач, который не прекращался, пока история не закончилась.
– Каждую ночь, уложив малыша, я садилась на террасе, плакала и смотрела на дверь, ожидая мужа, – рассказывает Лилиана. – И так было до тех пор, пока я не увидела его вновь.
В середине октября доктор Турбай передал по телефону Эрнандо Сантосу шифрованное послание: «У меня есть очень хорошие газеты про бой быков, если ты этим интересуешься. Хочешь, пришлю?»
Эрнандо догадался, что Турбай получил важные известия о заложниках. И действительно, ему прислали из Монтерии кассету с доказательством, что Диана и ее товарищи живы. Семья Дианы уже несколько недель настойчиво просила о таком подтверждении. Перепутать голос было нельзя: «Папочка! Мне было очень трудно в этих условиях дать о себе знать, но мы так долго просили, что нам наконец разрешили». Лишь одна фраза из этого аудиопослания подсказывала, в каком направлении действовать дальше: «Мы постоянно смотрим и слушаем новости».
Доктор Турбай решил показать кассету президенту и попытаться что-нибудь выведать. Гавирия принял их с Сантосом в конце рабочего дня, как обычно, в своей личной библиотеке. На сей раз он был не так напряжен и на редкость разговорчив. Закрыв дверь, он налил гостям виски и по секрету сообщил кое-какие политические новости. Процесс сдачи наркодельцов правосудию тормозился из-за их упрямства, и президент решил сдвинуть его с мертвой точки, подготовив юридические разъяснения текста указа. Он целый день над этим трудился и надеется за вечер окончательно завершить работу. Так что завтра будут хорошие новости.
Но когда они, как и договаривались, пришли к нему на следующий день, их встретил уже другой человек, мрачный и недоверчивый. Разговор не заладился с первой же фразы.
– Сейчас очень трудный момент, – сказал Гавирия. – Я хотел вам помочь, делал все возможное, но на данный момент я бессилен.
Было ясно, что произошло нечто весьма значительное, полностью изменившее его настрой. Турбай это мгновенно понял и минут через десять, сохраняя величественное спокойствие, встал.
– Господин президент, – произнес Турбай без тени обиды, – вы повинуетесь своему служебному долгу, а мы – отцовскому. Я это понимаю и прошу не делать ничего такого, что создало бы для вас проблемы как для главы государства. – И добавил, указав на президентское кресло: – Если бы я сидел здесь, то поступил бы так же.
Гавирия, сильно побледнев, тоже встал и проводил их до лифта. Помощник президента спустился вместе с ними и распахнул дверь автомобиля, стоявшего на площадке перед домом. Они ехали молча, грустный октябрьский вечер ронял за окнами слезы дождя. Бронированные стекла приглушали шум автострады.
– Тут нам надеяться не на что, – вздохнув, произнес после долгого молчания Турбай. – После нашей вчерашней встречи произошло что-то, о чем он не может нам рассказать.
И тогда на первый план выступила донья Нидия Кинтеро, бывшая супруга бывшего президента Турбая Айалы, который вдобавок приходился ей дядей. Из четверых детей, родившихся в этом браке, Диана была старшей. За семь лет до похищения Дианы брак был расторгнут Святым Престолом, и Нидия вышла второй раз замуж за депутата от либеральной партии Густаво Балькасара Монсона. Сама побывав в роли первой леди, она по опыту знала, что президент не может выходить за некие формальные рамки. Тем более по отношению к своему предшественнику.
– Единственное, что следует сделать, – сказала Нидия, – это напомнить президенту Гавирии о его долге и ответственности.
Именно этим она и занялась, впрочем, не питая особых иллюзий.
Еще до того как факт похищения был признан официально, Нидия развернула широчайшую деятельность. Она организовала по всей стране выступление детей, которые озвучивали в радио и теленовостях просьбу освободить заложников. Она добилась того, что 19 октября, в День национального примирения, в городах и поселках отслужили мессы, на которых молились о согласии между колумбийцами. В Боготе литургия была проведена на площади Боливара, и одновременно во многих кварталах прошли мирные демонстрации, люди явились с белыми шарфами и зажгли факел, который должен был гореть до тех пор, пока заложники не вернутся целыми и невредимыми. Благодаря донье Нидии выпуски теленовостей теперь начинались с показа фотографий заложников и с отсчета дней с момента их похищения; по мере того как кого-то отпускали, фотографий становилось все меньше. По инициативе Нидии также по всей стране перед началом футбольных матчей раздавался призыв к освобождению журналистов. Королева красоты Марибель Гутьеррес, завоевавшая этот титул на конкурсе 1990 года, начала свою благодарственную речь с просьбы выпустить похищенных людей.
Нидия являлась на семейные советы, которые устраивали родственники других заложников, выслушивала мнения адвокатов, вела секретные переговоры через Фонд солидарности Колумбии, которым она руководит уже двадцать лет. Но почти всегда ощущала, что все это без толку. Решительная, пылкая, проницательная настолько, что порой ее можно было принять за ясновидящую, Нидия не могла смириться с таким положением вещей. Она надеялась на других, пока не поняла, что все зашло в тупик. Ни Турбай, ни Эрнандо Сантос, ни другие влиятельные люди не могли заставить президента вступить в переговоры с похитителями. Нидия убедилась в этом окончательно, когда Турбай рассказал ей о последнем неудачном разговоре с Гавирией. И тогда она приняла решение действовать самостоятельно, открыла второй фронт и начала добиваться освобождения дочери не окольными путями, а напрямую.
Примерно тогда же в офис медельинского отделения Фонда солидарности Колумбии поступил анонимный звонок. Некий человек сообщил, что у него есть известия о Диане. Якобы какой-то его старинный приятель, проживающий в окрестностях Медельина, передал ему в корзине с овощами записку, в которой говорилось, что Диану прячут по соседству. Охранники смотрят по телевизору футбол и дуют пиво, пока не попадают на пол, поэтому оказать сопротивление полиции они будут не в состоянии. Для пущей достоверности звонивший предлагал прислать план усадьбы, в которой скрывают Диану. Все выглядело так убедительно, что Нидия отправилась в Медельин.