История похищения
Шрифт:
Невыдаванцы долгое время относились к Картахене как к неприкосновенной святыне, однако 28 сентября 1989 года взрыв сотряс фундамент отеля «Хилтон». Посыпались стекла, и погибли два врача, которые присутствовали на конгрессе, проходившем в гостинице. С той поры стало ясно, что война не пощадит даже город, признанный памятником Всемирного наследия. Новые угрозы Эскобара не оставляли никаких сомнений в том, что так оно и будет.
Президент Гавирия узнал об этом от Вильямисара за несколько дней до истечения срока ультиматума.
– Теперь борьба идет уже не за Маруху, а за спасение
Тот в ответ поблагодарил за информацию и заверил, что правительство постарается не допустить катастрофы, однако поддаваться шантажу оно не намерено ни в коем случае. Пришлось Вильямисару самому ехать в Медельин и с помощью братьев Очоа отговаривать Эскобара от его замыслов. Далось это нелегко, но все-таки за пару дней до намеченного срока Эскобар выпустил срочное заявление, в котором говорилось, что на данный момент пленным журналистам гарантируется жизнь, а взрывы в крупных городах откладываются. Однако настроен он был решительно: если полиция до конца апреля не угомонится и будет продолжать полицейские операции в Медельине, от старинного, славного города Картахена не останется камня на камне.
Глава 9
Оставшись одна, Маруха поняла, что находится в руках людей, которые, вероятно, убили Марину и Беатрис. А чтобы она об этом не узнала, они отказываются ей вернуть радиоприемник и телевизор. Тогда Маруха перешла от настоятельных просьб к гневным требованиям, кричала на охранников, чтобы ее услышали соседи, отказалась от прогулок и пригрозила голодовкой. Дворецкий и охрана, не ожидавшие такого поворота событий, растерялись. Они шушукались, без толку совещаясь, что делать, ходили звонить по телефону и возвращались в еще большей растерянности. Бандиты то пытались утихомирить Маруху призрачными посулами, то запугивали, однако сломить ее волю, заставив отказаться от голодовки, им не удалось.
Никогда еще Маруха не чувствовала себя так уверенно. Понимая, что охранникам велено обращаться с ней хорошо и любой ценой сохранить ей жизнь, она отчаянно блефовала. И не ошиблась: через три дня после освобождения Беатрис рано утром в комнату без стука вошел Дворецкий с телевизором и транзистором.
– Должен вам кое-что сообщить, – сказал он и бесстрастно продолжил: – Донья Марина Монтойя мертва.
Маруха сама не ожидала, что воспримет его слова как что-то давно известное. Ее, наоборот, поразило бы, если бы Марину оставили в живых. Но когда она впустила мысль о смерти Марины не только в ум, но и в сердце, ей вдруг стало ясно, как же она любила Марину и как много бы отдала, чтобы весть о ее смерти оказалась неправдой.
– Убийцы! – крикнула Маруха Дворецкому. – Все вы убийцы! Вот вы кто!
В этот момент в дверях появился Доктор. Он хотел успокоить Маруху известием о том, что Беатрис благополучно добралась домой, но она отказывалась верить, пока сама не увидит Беатрис по телевизору или не услышит по радио. Появление Доктора еще больше распалило Маруху.
– Давненько вы не показывались, – прищурилась она. – Теперь-то мне понятно почему: вам, наверное, стыдно, что вы так поступили с Мариной!
Доктор опешил от неожиданности, а Маруха не унималась:
– Что случилось? Ее казнили?
Доктор объяснил, что это была месть за двойное предательство.
– С вами все по-другому, – добавил он и повторил уже звучавшую раньше фразу: – Тут дело в политике.
Маруха слушала его как завороженная; так бывает, когда человек чувствует, что скоро может умереть.
– По крайней мере расскажите, как все произошло, – попросила она. – Марина догадалась?
– Не догадалась. Клянусь.
– Но как можно было не догадаться?! Я вам не верю! – настаивала Маруха.
– Ей сказали, что ее перевозят в другое место, – объяснил Доктор, которому явно очень хотелось, чтобы Маруха ему поверила. – Потом велели выйти из машины и идти вперед, а сами выстрелили в голову. Она не успела ничего сообразить.
Образ Марины в капюшоне, шагающей вслепую по направлению к воображаемому дому, еще долго преследовал Маруху, когда она ночами не могла сомкнуть глаз. Момент прозрения в последний миг страшил ее даже больше, чем сама смерть. Утешала только коробочка с таблетками снотворного, которые она копила, словно бесценные сокровища, чтобы проглотить целую пригоршню, когда придется добровольно отправиться на убой.
Беатрис Маруха увидела в полуденном выпуске теленовостей: на экране была квартира, заставленная цветами, и толпа народу. Квартиру Маруха узнала мгновенно, несмотря на перемены: то был ее собственный дом. Однако радость тут же сменилась недовольством, поскольку новый интерьер Марухе категорически не понравился. Нет, конечно, библиотеку оформили хорошо и расположили в том месте, в котором она хотела, но цвет стен и ковры подобрали отвратительно. И лошадь эпохи Танской династии стояла неудачно, на проходе! Маруха, не сообразуясь с ситуацией, принялась ругать мужа и детей, как будто они с экрана могли ее услышать.
– Ну что за недотепы?! – восклицала она. – Я же говорила, как надо, а вы все сделали наоборот!
Ей даже на свободу вдруг захотелось не просто так, а именно чтобы высказать им в лицо свое возмущение.
В этой буре чувств и ощущений проходили невыносимые дни и бесконечные ночи. Маруха трепетала от ужаса, ложась на Маринину постель, укрываясь одеялом, которое до сих пор сохраняло запах ее тела. Засыпая, она слышала доносившийся из темноты, рядом с кроватью Маринин шепот, напоминавший жужжание пчелы. Однажды она даже увидела Марину наяву. Та дотронулась до Марухиного плеча (причем рука у нее была живая, теплая, нежная) и прошептала на ухо:
– Маруха!
Маруха не сочла это галлюцинацией, потому что когда-то в Джакарте с ней уже приключалось нечто подобное. Она купила на ярмарке антиквариата большую, в человеческий рост, скульптуру прекрасного юноши, который попирал ногой голову поверженного ребенка. У юноши был нимб, как у католических святых, только не бронзовый, как сама скульптура, а латунный. Выглядело это безвкусно, и было похоже, что нимб приделан позже, каким-то доморощенным мастером. Маруха поставила скульптуру на самое видное место в доме и только потом, спустя много времени, узнала, что она изображает бога Смерти.