История православия
Шрифт:
Рассказ о деятельности царя Ивана IV Грозного историки, как правило, начинают с пространных рассуждений о его несчастном детстве сироты, о том, что посторонние люди, не любившие его, озлобили мальчика и тем самым стали причиной кровавых зверств, совершенных им в зрелые годы. Автор не согласен с таким объяснением; он считает, что великие злодеи, а Иван Грозный, несомненно, был таковым, наряду, например, с римским императором Нероном и нашим Сталиным, появляются не в результате воспитания или природных качеств. Они, как и истинные гении, вызваны к жизни иными силами: гении – Богом, а злодеи – дьяволом, поэтому, по-видимому, прав Пушкин, дважды повторивший в драме «Моцарт и Сальери» известную фразу: «Гений и злодейство – две вещи несовместные», хотя гений может иметь очень дурной характер, а злодей обладать творческими способностями и даже талантами. Грозный, как и Сталин, несомненно обладал литературным талантом, а также способностями политика и актера. Не зря Сталин поручил крупнейшему советскому кинорежиссеру Эйзенштейну создать фильм о Грозном, сказав ему о своих симпатиях к Ивану IV как к правителю. Первая серия фильма вышла в 1945 г., а вторая уже после смерти Сталина. В ней режиссер в силу присущей ему честности творца не смог показать царя таким, как пожелал увидеть его на экране диктатор. Иван IV позволил себе бесконтрольно следовать своим злодейским наклонностям, поскольку без достаточных на то оснований увидел, как пишет Ключевский, «в себе царя в настоящем библейском
Церковь Спаса Преображения на Ильине улице. 1374 г. Новгород.
Он сам для себя стал святыней и в помыслах своих создал целое богословие политического самообожения в виде ученой теории своей царской власти. Тоном вдохновенного свыше и с обычной иронией писал он врагу своему Стефану Баторию, коля ему глаза его избирательной властью: «Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси по Божию изъявлению, а не по многомятежному человеческому хотению». Однако из всех этих усилий ума и воображения царь вынес только простую, голую идею царской власти без практических выводов, каких требует всякая идея… Без этой прагматической разработки его возвышенная теория верховной власти превратилась в каприз личного самовластия, исказилась в орудие личной злобы, безотчетного произвола». Продолжая параллели с советскими временами, можно сказать, что теоретическая идея божественной власти, воспринятая Грозным, у Сталина была заменена коммунистической утопией – в обоих случаях эти иллюзорные идеи развязывали руки порочным правителям, позволяя им следовать своим дьявольским побуждениям.
Иван рано решил избавиться от ненавистной ему опеки: не достигнув семнадцатилетия, он после долгого совещания наедине с митрополитом Макарием созвал бояр и других сановников и объявил им, что желает венчаться на царство и вступить в брак. В январе 1547 г. в Успенском соборе митрополит совершил над Иваном торжественный обряд царского венчания, возложив на него венец, бармы и животворящий крест, а уже в феврале того же года боговенчанный царь сочетался браком с Анастасией, взятой им из дома Романовых-Захаровых. В июле 1547 г. в Москве вспыхнул страшный пожар, который был воспринят молодым царем как наказание за его грехи. Для покаяния он собрал на лобном месте представителей разных областей государства и, обратившись прежде всего к митрополиту Макарию, сказал: «Молю тебя, святой владыка, будь мне помощником и наставителем в любви; я знаю, что ты поборник добрых дел и любви». С тех пор ближайшим советником царя, кроме митрополита, становится протопоп Сильвестр, переведенный Макарием из Новгорода в Москву, и окольничий Адашев. Особенное влияние на царя многие годы оказывал именно Сильвестр, пока государь, к несчастью России, не пожелал вовсе избавиться от советников.
В 1550 г. царь созвал первый на Руси общеземский собор из представителей всех русских городов, чтобы изложить программу своих реформ. В том же году при непосредственном участии Ивана IV был переработан судебник Ивана III, который государь дополнил своими любимыми идеями о богоизбранности царской власти. Если общеземский собор был призван решить дела государственные, то созванный уже в следующем году так называемый Стоглавый собор занимался делами Церкви. Как записано в соборной книге: «Державный самодержец, прекроткий царь Иван, осененный благодатью Св. Духа, подвигся теплым желанием не только о устроении земском, но и об исправлении многоразличных дел церковных. Он возвестил о том отцу своему, митрополиту Макарию, и повелел составить Собор. Когда повеление царское услышали архиереи земли Русской, они объяты были невыразимой радостью и поспешили в Москву, и чудно было видеть царствующий град, красовавшийся пришествием отцов». Согласно идее христианского государства, реализация которой была начата еще при Константине Великом, царская власть существует прежде всего для служения делу охраны и укрепления Церкви. Эта идея с подачи митрополита пронизывает многие решения Стоглавого собора, и для ее утверждения Макарий предпринял два важных шага: он начал собирать в Москве все известные на Руси произведения церковной литературы и подготовил канонизацию еще официально не прославленных русских святых. В результате этих предприятий через несколько лет появились знаменитые Великие Макариевские Четьи Минеи. Стоглавый собор открылся чтением послания царя, сам Иван был тут же, восседая на престоле в соборной церкви Успения Пресвятой Богородицы. В послании, как пересказывает его в «Истории» митрополит Макарий: «Иван именем Триипостасного Бога, Пресвятой Девы Богородицы и всех святых, особенно отечественных, призвал собравшихся пастырей потрудиться для утверждения веры Христовой, для исправления церковных недостатков и царских законов, а также для улучшения земских дел. Он призывал не только людей духовных, но и князей, бояр, воинов и всех православных христиан покаяться вместе с ним и обратиться на путь добродетели, указывая на примеры страшных казней Божих за грехи. Со слезами вспоминал он о смерти своего отца, своей матери, об умерщвлении своих детей, о своеволии и злоупотреблениях бояр, правивших царством, о своем сиротстве и отрочестве, проведенном в небрежении, без всякого научения и в пороках, о казнях Божиих, постигших Россию за беззакония, и в особенности о великих московских пожарах. «Тогда, – продолжал государь, – страх вошел в мою душу и трепет в мои кости, и смирился дух мой, и я умилился и познал мои согрешения, и прибег к своей Церкви, и испросил у вас, святителей, благословения и прощения моих злых дел, а по вашему благословению простил бояр, злоумышлявших против меня, и начал по вашему благому совету устроять врученное мне Богом царство и управлять им». Вот такое трогательное и не лишенное театральности послание собору молодого царя-изверга. Затем царь перешел к собственно церковным делам – он предложил собору сперва 37 вопросов, а затем еще 32.
В первом говорилось: «Отец мой Макарий, митрополит всея Руси, и все архимандриты и епископы! Воззрите на свои паствы, врученные вам от Бога, и помыслите о святых Божих церквах, и о честных иконах, и о всяком церковном строении, чтобы по святым церквам звонили и пели по Божественному уставу и по священным правилам». Ответы на эти и на некоторые другие возникшие в ходе работы вопросы в окончательной редакции составляют сто глав, откуда и название собора. Главное новшество этого собора – роль в нем царя, определяющего и направляющего деятельность высшего церковного собрания. Здесь в неприкрытом виде появился «цезаропапизм» в отношениях между русским государством и Церковью, даже превосходящий византийский по своим масштабам.
За четверть века до Стоглавого собора была разгромлена ересь жидовствующих, но семена этой ереси ввиду близости некоторых ее положений с лютеранством стали прорастать особенно интенсивно после того, как в Россию из Европы начали приезжать протестанты. С подобным влиянием связана ересь Башкина и Косого, по поводу которой в 1553 г. был созван собор. На этом соборе судили только Башкина, человека малообразованного и путавшегося в богословских рассуждениях, а Косой появился на следующем соборе, уже после показаний на него Башкина. Косой был монахом Кирилло-Белозерского монастыря,
Христос Пантократор.
Фреска в куполе Спасо-Преображенского собора в Новгороде. Феофан Грек. 1378 г.
Как записано в соборных документах: «А злое учение принял он от литвина Матюшки аптекаря и от Андрюшки Хотеева, латинников». Известно, что протестанты-антитринитарии братья Сонины, изгнанные из Германии, нашли прибежище в Польше. В числе своих сторонников Башкин указал на высокообразованного монаха Артемия, отказавшегося перед тем от должности игумена Троице-Сергиевой лавры. На Артемия на соборе указали и другие доносители, так что есть основания полагать, что Башкина заставили назвать Артемия. Артемий был убежденным «нестяжателем», против которых тогда боролась власть и некоторые церковные иерархи, «осифляне».
Троица.
Фреска Спасо-Преображенского собора в Новгороде. Феофан Грек. 1378 г.
Арестовали отказавшегося от имущества Артемия в Заволжье у старцев, а вместе с ним и других «нестяжателей»: архимандрита Евфимиева монастыря апостола лопарей Феодорита, соловецкого монаха Белобаева, бывшего старцем в рязанском монастыре, епископа Кассиана и других известных святителей. Феодорита заключили в Кирилов монастырь, у Кассиана во время суда случился удар, его парализовало, так что занимать епископский престол он уже не мог, и был отправлен в монастырь. Главное внимание суд сосредоточил на Артемии, который не был виноват ни в какой ереси; однако во лжесвидетелях, необходимых «осифлянам», недостатка не было. Артемий был сослан в Соловки, откуда бежал в Литву. Туда же от гнева Грозного через некоторое время бежал и Андрей Курбский. Они познакомились и, как пишет Карташев, «оба нашли здесь исход для их русской и православной энергии в служении своему родному народу и родимому Православию в новой обстановке. Уровень их общей и богословской пользы был значительно выше уровня православного сознания русских масс в Литве, и оба они начали работать на поприще церковного просвещения. Курбский в своих отзывах об Артемии, узнав его только теперь, уже внутренне созревшего и преображенного, утверждает его полную невиновность и объясняет гонение на Артемия одной клеветой и злобой стяжателей».
Еще одна ересь, рассмотренная на соборе 1554 г., связана с критикой нового иконописания, т. е. с проблемами обряда и культа. Началось все с восстановления иконостаса придворного Благовещенского собора Кремля живописцами из Новгорода и Пскова, где еще были живы традиции великих мастеров XV в. Новые иконы поражали непривычной для старой Москвы вычурностью и отчасти тематикой изображений. По этому поводу «возопил», как выражается летописец, думный дьяк Висковатый, обвиняя иконописцев в неправославной новизне, ссылаясь на постановления VII Вселенского Собора: «В правилах святого VII Собора, – говорил и писал Висноватый, – разрешается писать плотский вид Господа, в жизни и на кресте, образы Пресвятой Богородицы и св. Угодников, а иных образов не писать и не мудрствовать по этому поводу». Подобные ограничения в постановлениях Собора можно оправдать борьбой с иконоборчеством, хотя в его решениях можно найти и менее жесткие формулировки. Так, например, ничего противного Православию нет в знаменитой «Троице» Рублева, где изображены три посетивших Авраама странника, символизирующие Триединство Бога. Свои претензии Висковатый озвучил на соборе 1553 г., связывая их с еретическими измышлениями Башкина и виня в том заразы, проникающие на Русь с Запада. Митрополит Макарий получил согласие царя на соборное обсуждение записки Висноватого. На соборе 1554 г. ереси Висковатого было посвящено два заседания; при этом некоторые замечания были признаны справедливыми, например его критика излишне реалистического изображения образа Спасителя и сцен Его распятия, что было присуще западным мастерам, но в основном рассуждения Висковатого были признаны ересью и способом «смутить народ». Он был осужден на трехлетнюю покаянную епитимию: год стоять вне церкви во время службы; второй – внутри, но на положении оглашенного; третий – присутствовать на литургии верных, но без причастия. В то время эти малозначительные ереси не нарушали единство Церкви, народ на них практически не реагировал, но вскоре, во время смуты и брожений, церковные богословские споры стали нередко приводить к массовым церковным распрям.
В 50-е годы XVI в. произошли очень важные события, послужившие в дальнейшем в глазах народа оправданием страшных казней Грозного: в 1552 г. было покорено Казанское ханство, а в 1556-м – Астраханское. Взятие Казани сопровождалось освобождением 60 тысяч пленных христиан. Иван собственноручно водрузил крест в центре покоренного города и заложил церковь Благовещения. По решению собора 1555 г. в Казани была учреждена архиепископия, которая, кроме городов бывшего ханства, включала также Вятскую землю. В Москве победителю устроили торжественную встречу – митрополит Макарий и высшее духовенство стояли на том самом месте, где его предшественник митрополит Киприан держал икону Владимирской Божей Матери во время чудесного спасения Москвы от орд Тамерлана. В проникновенной речи царь все свои победы смиренно признал следствием молитв святителей и простерся перед собором; ему последовали Макарий с духовенством и огромными толпами народа. В Кремле царя ждала еще одна радость – встреча с Анастасией, родившей ему сына Дмитрия во время царского похода. Вскоре, однако, царь тяжело заболел, и врачи сочли болезнь смертельной. Тут на глазах Ивана среди приближенных ко двору бояр началась возня, связанная с выбором претендента на престол, на котором многие хотели видеть двоюродного брата царя князя Владимира Андреевича. Царь выздоровел, но увиденного и услышанного во время болезни не забыл. Взяв царицу и малолетнего Дмитрия, Иван отправился на богомолье в Кирилло-Белозерский монастырь. По дороге он посетил друга Василия III, бывшего коломенского епископа Вассиана, который ненавидел бояр и советников царя за то, что они в свое время лишили его епархии, обнаружив в ней всевозможные злоупотребления. «Если хочешь быть истинным самодержцем, – подстрекал царя Вассиан, – то не имей советников мудрее себя; держись правила, что ты должен учить, а не учиться, повелевать, а не повиноваться. Тогда будешь тверд на царстве – советник мудрее государя неминуемо им овладевает». Слова эти, к сожалению, нашли горячий отклик в сердце Ивана, поцеловав руку Вассиана, он воскликнул: «Сам отец не дал бы мне лучшего совета!» Во время обратной дороги неожиданно умер царевич Дмитрий, а вскоре, родив сыновей Ивана и Федора, скончалась любимая народом за благочестие и кротость царица Анастасия. В 1561 г. царь женился вторично на дочери черкесского князя Темрюка, которая при крещении была названа Марией.