История регионов Франции
Шрифт:
27 января 1599 года от Остальрика до Баттлории все тянулись ряды виселиц, катастрофически заполненные человеческим материалом. Местные виноградные лозы подвешивались на подпорки из тополя, Томас отметил отличие от Лангедока, где виноградники всегда были ползучими и располагались прямо на земле, без всяких столбов и подпорок.
Анналы мирной эпохи в Каталонии, описанной таким образом базельцем, по барочным меркам, продлились, однако, не слишком долго, «всего несколько десятилетий», как сказал бы Эрнест Лабрусс. И на самом деле, спустя примерно сорок лет после путешествия молодого швейцарца, к тому времени успевшего состариться и умереть в своей родной немецкой Швейцарии (Аллемании), храм войны открыл свои двери на пиренейской границе.
В 1640 году восстание каталонцев, положившее начало целой серии мятежей в Европе (Фронда в Париже, выступления в Англии, Неаполе, Португалии и др.), дало Людовику XIII и Ришелье повод для вмешательства; они могли таким образом представить себя защитниками каталонцев против мадридского и кастильского централизма графа и герцога Оливареса. Перпиньян, охранявшийся испанским гарнизоном, был взят в 1642 году после очень тяжелой осады, которой подвергли город французские солдаты кардинала. Простое повторение предыдущей интервенции (при Людовике XI), когда французы также ловко воспользовались враждебностью каталонцев к арагонскому королю… Но на этот раз французское присутствие в Руссильоне приняло уже окончательный характер. Впоследствии, в 1659 году, оно приобрело законные формы благодаря Пиренейскому договору — шедевру дипломатии Мазарини.
Новое присоединение Каталонии к государству Людовика XIV поставило некоторые проблемы в установлении границ; эти проблемы были разрешены несколькими попытками в пользу французских завоевателей, чьи представители показали свою несгибаемость в процессе предварительных переговоров. Делегаты Филиппа IV со своей стороны оказались более гибкими. Тем не менее, несколько маленьких местечек, как, например, крепость или «город» Лливия, остались испанскими, несмотря на то, что они располагались внутри территории, ставшей французской. В любом случае, они находились близко к новым границам. Эти изменения сопровождались небольшим по масштабам переселением жителей, количество которых не превысило 2 000 человек: некоторые каталонцы, настроенные против Габсбургов, эмигрировали на север пиренейской границы, некоторые жители Руссильона с промадридскими настроениями уехали в обратном направлении. Отныне Руссильон стал провинцией, управляемой на французский манер — правителем, выходцем из знатной семьи, которого никогда не было на месте: он больше был занят тем, что бродил по версальским прихожим и коридорам. Этим правителем в данном случае стал представитель герцогского рода де Ноай. Когда его не было на месте, то есть почти всегда, военную власть брал на себя наместник или главнокомандующий провинции: в этой приграничной зоне военными функциями нельзя было пренебрегать; обладание военной властью позволяло облеченному такими полномочиями человеку право вмешиваться в различные области провинциальной жизни. У военной власти был также и светский аспект: граф де Майи, главнокомандующий на протяжении второй половины XVIII века, появлялся в Перпиньяне, практически всегда, как законодатель элегантности и пропагандист северной моды в кругах местной элиты. Тот факт, что время от времени он считал нужным напустить на себя вид героя, нисколько не умалял то влияние, которое, как я думаю, ни в чем нельзя назвать пагубным. Перед правителем и наместником интендант в принципе брал на себя административные задачи и налоговые вопросы: в отличие от Лангедока, а впоследствии от Корсики, французские власти ни в коем случае не допускали, чтобы местные представительные органы провинции в Руссильоне брали в свои руки сбор налогов, предназначенных для Лувра или Версаля; интендант напрямую, или достаточно близко, контролировал приток «накоплений». Однако, от финансовых дел принцев перейдем к богатству региона: Раймон де Сен-Совёр, получивший интендантскую должность во времена де Майи, занялся, как и большинство его коллег, полезными делами; его интересовало благоустройство городов, он выравнивал улицы Перпиньяна совместно с главным инженером мостов и дорог.
В предыдущем веке, в 1660 году, когда Людовик XIV женился, он был проездом в Руссильоне: собирался ли он учредить северокаталонский парламент? На самом деле, он предпочел основать простой независимый совет, региональный апелляционный суд, ставший в провинции высшей судебной инстанцией, в компетенцию которой входил разбор тяжких преступлений (и в особенности преступления, связанные с оскорблением королевского величества), а также ответственной за регистрацию королевских эдиктов [138] .
138
Marcet A., Sagnes J. Le Pays catalan. T. 1. P. 514.
Монарх назначил новых «советников», которые ни в коей мере не были, в отличие от других французских парламентариев, наделены своими собственными функциями (было бы интересно сравнить данный политический организм с парламентом в Меце, периферийной инстанцией, которую центральные власти также создали от начала до конца для своих хорошо известных целей). Король-Солнце ввел в независимый совет профранцузски настроенных жителей Южной Каталонии, изгнанных из Барселонской области [139] . Судопроизводство, исходившие от этой инстанции, базировалось на местных «usatges» (обычаях), «приправленных» капетингским законодательством. Централизация была еще далеко не повсеместной. Однако, кортесы (в форме ассамблей), которые в принципе представляли местное население, остались теперь не более чем воспоминанием, их призрак даже не пытались воскресить. Карл VIII, чье правление было в большей степени регулирующим, нежели абсолютистским, выражал некоторое уважение к муниципальным привилегиям в Перпиньяне. Людовик XIV и его люди, которые правили с большими проявлениями своевластия, вели себя, как интервенты, в местной ратуше: система вытягивания жребиев, которые члены городского муниципалитета вытаскивали из мешка («инсакуляция»), конечно, была сохранена; но право окончательного назначения «счастливого избранника» принадлежало интенданту, представителю монарха. Это нисколько не мешало перпиньянской буржуазии продолжать жить в достаточно хороших условиях. Поскольку также часть старой местной аристократии, настроенной против французов, в начале 1600-х годов переселилась в испанскую Каталонию. Благодаря этому зажиточные буржуа из столицы Руссильона, уже обладавшие понятиями о чести, смогли «заполнить нишу»; они за последнее столетие Старого режима «вскарабкались» наверх, вплоть до уровня дворянства. Одновременно они присоединили к своим земельным угодьям территории с интенсивным земледелием и сады, окружавшие город.
139
Здесь я выражаю благодарность М. Ларгье, великолепному знатоку населения Руссильона и Лангедока в прошлом, за его бесценные советы, касающиеся времен Старого режима в его регионе или регионах.
В итоге централизаторская и французская атака была запущена очень далеко, но ее результаты не всегда держались на высоте уровня притязаний и желаний администрации. Людовик XIV занялся тем, что начал размещать на местах монахов, монахинь, епископов, чтобы они были французами или хотя бы верными королевству, как в национальной Церкви, иначе говоря, галликанской. Это было направлено на то, чтобы держать под контролем бесчисленные монастыри и говорящую по-каталански паству деревенских кюре. Отсюда возникли конфликты с местным духовенством. Традиционно «тридентское и ультрамонтанское», местное духовенство было изначально враждебно настроено по отношению к антипапскому галликанизму, практиковавшемуся охотно версальской монархией. Тем не менее, инквизиция была фактически уничтожена французскими властями: никто на это не жаловался! Национальные же противоречия внутри духовенства еще долго не исчезали: еще в 1711 году один французский монах, плохо принятый своими бенедиктинскими собратьями в Сен-Жени, выразительно сообщал интенданту об «антипатии каталонцев к монахам, приехавшим с севера» [140] .
140
В кн.: Sagnes J.et al. Op. cit. P. 538.
Центральные власти, во главе с Ле Теллье и Лувуа, хотели также, в соответствии с классическими духовными нормами, ограничить карнавальные вольности излишества и барочные представления, особенно развитые в Руссильоне во время празднеств пасхальной недели. Поклонение святому Георгию, покровителю Каталонии [141] , пытались заменить на династический праздник святого Людовика, короля Франции: эта провалилась.
В вопросах языка можно отметить ряд скороспелых экспериментов, которые, плюс ко всему, имели символическое значение: в 1676 году великопостная проповедь в коллегиальной церкви Сен-Жан-де-Перпиньян была впервые прочитана по-французски. В том же году один франкоговорящий адвокат вызвал всеобщее удивление, выражаясь на этом языке в суверенном Совете. Эти два эпизода остались лишь любопытными фактами и не имели успешного продолжения.
141
Католическая церковь после II Ватиканского собора, к несчастью, «отстранила от должности» этого «Георгия» под достаточно смешным предлогом: этот святой, кажется, никогда не существовал!
В реальности же только упорная деятельность школы и Ордена иезуитов смогла немного пошатнуть бастионы каталанского языка на уровне местной элиты. Начиная с 1690 года иезуиты формируют новые поколения молодых буржуа, хорошо знающих французский язык. Оценки, которые получали слушатели курсов, читавшихся на этом языке, оставались неудовлетворительными в течение 1660-х годов, посредственными около 1670 года, удовлетворительными в районе 1680 года; и наконец удалось подойти к оценкам «хорошо» и «отлично» начиная с 1690 года. Такое восхождение к вершинам успехов говорит само за себя.
Добавим также, что воинствующий антикальвинизм местного духовенства, изначально возмущенного присутствием многочисленных гугенотов во французской армии, мог только обрести свою гармонию с отменой Нантского эдикта (1685 год). Не это ли послужило фактором сближения между Руссильоном и Францией?
Восемнадцатый век в отношении культуры и языка прошел под знаком мирного сосуществования с Испанией, что было исключительно выгодно для монархии Людовиков в Пиренеях. Каталанский диалект (в Руссильоне, на самом деле, близкий к лангедокско-нарбоннскому) оставался в повсеместном использовании в народной среде и, возможно, также среди среднего класса для повседневных нужд. Напротив, на высших ступенях социальной лестницы чувствовалось мощное влияние французского языка, поскольку единственной альтернативой ему мог бы послужить только кастильский диалект, другой универсальный язык; однако оказалось, что последний, в силу исторических событий в регионе, не очень хорошо воспринимался жителями Руссильона. Каталанский диалект, ставший несколько провинциальным, маргинальным, оказался «между двумя стульями» — кастильским и французским. Последний выглядел привлекательным для тех, кто желал социального продвижения.
Поворот в сторону языка «ойл» на высших ступенях общества сопровождался появлением некоторого количества различных ассоциаций: масонские ложи появились в перпиньянском обществе, среди его правящей верхушки, с 1745 года. Эту моду привезли офицеры гарнизона, обычно чужаки, приехавшие с севера; высшие слои местной буржуазии переняли ее. Пара лож в 1784 году украсили себя названиями «Равенство» и «Общительность». Участники и одной, и другой несколькими годами позже оказались восприимчивыми к революционным идеям. Французское влияние и то, что его окружало, как в политической области, так и в области искусства, отразилось также в архитектуре. Возведение многочисленных монастырей на северо-востоке Пиренеев сопровождало два последних поколения мадридского господства до 1659 года. На французский период пришлось восстановление городской ратуши в 1679 году; городская больница была построена в 1686 году, в 1751 году — театр, а строительство университета началось в 1760 году. Помимо больницы, эту классическую панораму благотворительных и архитектурных «имплантантов» последнего века абсолютизма довершают дом призрения и дом кающихся девиц (проституток или бывших проституток). Вобан и его наследники переделали укрепления Перпиньяна, построили крепость Мон-Луи, оборудовали новую гавань в Пор-Вандр. Начиная с 1705 года установились хорошие отношения с Испанией, которой в то время правил Филипп V, внук Людовика XIV и основатель долго царствующей династии мадридских Бурбонов. Несмотря на некоторые преходящие «облачка» в отношениях при Филиппе Орлеанском, дружба двух государств по обе стороны Пиренеев имела тенденцию к уменьшению значимости приграничных укреплений. Новое двоюродное родство между королями Франции и Испании из династии Бурбонов позволило похоронить топор войны и облегчило мирную интеграцию Руссильона в северное королевство на основе «семейного пакта». Это было одно из позитивных долговременных последствий войны за испанское наследство, которая при этом оказалась такой тяжелой для налогоплательщиков.