История российского терроризма
Шрифт:
Но кружок скоро распался: кто ушел в народ, кого арестовали, Желябова тоже привлекли по делу 193-х, но по суду оправдали. В тюрьме он провел около семи месяцев.
Опять вернулся Желябов к своему хозяйству, работал в поле, выхаживал коней, играл с сыном.
Когда его казнят, вся эта жизнь развалится: тестя хватит удар, семью разорят жулики и кредиторы, и несчастная обезумевшая жена будет просить, как и родственники Каракозова, об изменении фамилии — хотя бы во имя сына.
Хозяйством Желябову скоро надоело заниматься и он уехал в Подольскую губернию бахчеводом-пропагандистом.
На липецком съезде Желябов сходится с Михайловым. Они да Лев Тихомиров составят будущий костяк «Народной воли».
Желябов
Лев Тихомиров вспоминал:
«Политический агитатор рано сказался в нем. Так, например, он принимал деятельное участие в организации помощи славянам, рассчитывая, как рассказывал впоследствии, на деле возрождения славян помочь политическому воспитанию самого русского общества. Русская революция представлялась ему не исключительно в виде освобождения крестьянского или даже рабочего сословия, а в виде политического возрождения всего русского народа вообще. Его взгляды в этом случае значительно расходились со взглядами большинства современной ему революционной среды».
На деньги, данные Зунделевичем, в Саперном переулке организовалась типография, в которой работали Бух, Лубкин и специально выписанный из-за границы Цукерман. Типография просуществовала полгода. В январе 1880 г. ее накрыла полиция. Абрам Лубкин, двадцатилетний юноша, при этом застрелился. Так он и остался лишь именем в революционном движении. Кем был Лубкин, откуда, почему перешел в нелегалы, о чем думал долгие часы за типографским станком — кто знает?
С осени 1879 г. все силы народовольцев сосредоточились на организации покушений на Александра II.
Было намечено несколько мест под Александровском Екатеринославской губернии, под Одессой, под Москвой. Предполагалось взорвать царский поезд, идущий из Крыма.
В Одессу переправили полтора пуда динамита. М. Фроленко устроился сторожем в железнодорожную будку в 14 верстах от города и вместе с Татьяной Лебедевой готовил взрыв. Но выяснилось, что маршрут царского поезда изменен, и сосредоточились на Александровске. Это была Лозово-Севастопольская железная дорога. Желябов, выдав себя за ярославского купца, приобрел у местной думы кусок земли, прилегающий к железнодорожному полотну, якобы для постройки кожевенного завода. Сам он с Якимовой поселился в Александровске и занялся подготовкой к взрыву поезда. Под полотном железной дороги они заложили две мины, от которых шли провода. Окладский и Пресняков привезли гальваническую батарею. 18 ноября, глядя на проходящий царский поезд, Желябов под выкрик Окладского «Жарь!» соединил два конца провода. Но взрыва почему-то не произошло. Поезд благополучно последовал к Петербургу.
Взрыв поезда на Московско-Курской дороге организовывал Михайлов. На третьей версте от Москвы Гартман по подложному паспорту купил дом и поселился там с Софьей Перовской. Террористы намеревались прорыть подземный ход из дома к железной дороге. Кроме хозяев, в этой затее участвовали сам Михайлов, Исаев, Морозов, Ширяев, Баранников, Гольденберг и Арончик.
Работа была адской. Пол постоянно сырой, просачивалась вода. Двигаться можно было лишь чуть поднявшись на четвереньки. Донимал холод — все же ноябрь. Тяжело было вынимать землю. Когда подкоп почти закончили, полил сильный дождь. Ход затопило. Воду выносили ведрами, выливая ночью во дворе. Воздух в подкопе стал тяжелым, копать приходилось в грязи. Свеча поминутно гасла. Подземный ход пролегал под дорогой, где ездили с тяжелыми грузами. Телега или лошадь могли провалиться.
«Положение работающего походило на заживо зарытого, употребляющего последние нечеловеческие усилия в борьбе со смертью,— писал Михайлов.— Здесь я в первый раз заглянул ей в холодные очи и, к удивлению и удовольствию моему, остался спокоен».
Перовская постоянно дежурила наверху. При появлении
Софья Перовская была дочерью бывшего санкт-петербургского вице-губернатора. В 16 лет она с сестрой поступила на так называемые «аларчинские» курсы при петербургской гимназии. Правительственная печать отмечала потом, что эти курсы «посещались всеми нигилистками и эмансипированными, изобиловавшими в столице». Именно курсам стоит приписать формирование антиправительственных взглядов у Перовской. Она близко сошлась с сестрами Корниловыми, с Вильберг, Лешерн-фон Герцфельд. Мать и сестра вынуждены были сопровождать больного отца за границу, и Софья провела все лето в Лесном под Петербургом со своими новыми друзьями.
Софья решает уйти из родительского дома и поселиться у Корниловых. Отец обратился к полиции, прося препроводить дочь назад. Брат Василий добился выдачи Соне отдельного вида на жительство, уговорил отца.
Через Корниловых Перовская познакомилась с Натансоном, Кравчинским, Лопатиным, Тихомировым и другими народниками. Она тоже «ходила в народ», прожила зиму в Тверской губернии. В Самарской губернии Перовская занималась оспопрививанием, работала в школе, готовившей сельских учительниц. Подражая герою романа Чернышевского, она спала на голых досках, ела самую грубую пищу. В Твери Перовская выдержала экзамен на звание народной учительницы.
В 1873 г. она ведает кружковой квартирой в Петербурге, ходит в ситцевом платье, мужских сапогах, сама носит воду из Невы. Полиция узнала о подозрительной квартире, и Перовскую арестовали. Скоро ее отпустили на поруки отцу. Тот отправил ее вместе с матерью в свое имение в Крым. Софья поступила в Симферопольскую фельдшерскую школу, окончила ее и три года работала в земской больнице.
После суда над 193-мя пропагандистами Перовскую все же назначили к высылке в Олонецкую губернию. В дороге она сбежала от сопровождавших ее жандармов и приехала в Петербург. С этого дня Перовская переходит на нелегальное положение и живет по фальшивым паспортам. Она вызывается заняться освобождением политических заключенных из Харьковской тюрьмы.
Перовская, привезя деньги из Петербурга, передает в тюрьму книги, теплые вещи, подыскивает людей. Она готова сама, одна, с револьвером в руках штурмовать тюремные ворота. Столичным революционерам не до нее, там свои проблемы.
Харьковская подруга Перовской вспоминала:
«Я жила с ней в одной комнате, когда получилось известие, что в Петербурге многие из членов «Земли и воли» арестованы. Трудно изобразить, какое горе причинило ей это известие. Как человек чрезвычайно скрытный, она не перед кем ни изливала его и казалась даже спокойной и не особенно убитой, но зато по ночам, когда она была уверена, что я сплю и никто не услышит ее, давала волю своему горю. Помню, как Перовская провела первые три ночи... Я вынуждена была притвориться спящей из боязни своим присутствием или участием только стеснить ее, но как сжималось мое сердце при этих постоянно раздававшихся тихих рыданиях... С их арестом у нее явилось сомнение в возможности осуществить свой план. Расстаться с этим планом ей было невыносимо тяжело, но все же пришлось, так как за первыми арестами последовали другие, и попытка освобождения не могла состояться».
Перовская вернулась в Петербург. Оставшиеся соратники-народники советовали ей ехать за границу.
— Нет, нет,— решительно отвечала она,— я останусь здесь погибать вместе с борющимися товарищами.
Перовская стала членом террористической организации «Народная воля».
Во многом этому способствовал и Желябов, в которого Софья без памяти влюбилась. Ей шел 26-й год, и — первая любовь. Желябов был высок, красив. Говорили, что он немного похож на Александра II. Прожили они как муж и жена год.