История российского терроризма
Шрифт:
Так Вера Засулич стала первой русской террористкой.
Революционное движение XIX в. дало русской истории Софью Перовскую, Софью Лешерн фон Герцфельд, Татьяну Лебедеву, Гесю Гельфман, Веру Фигнер, Екатерину Брешковскую.
Веру Засулич здесь, конечно, можно поставить первой.
В движении 1870-х годов обычно находят два периода: популярность народнических идей и постепенный переход к террору.
Участники народнических кружков идеализировали русскую общину, ее уклад и порядки, подчеркивали своеобразие исторического развития России. Они не стремились к политической борьбе. Капиталистический характер реформы 1861 г. , ее половинчатость и несоответствие крестьянским проблемам породили у кружковцев представление о революционном
Народники решили действовать организованнее. В 1876 г. возникло общество «Земля и воля», собравшее ряд кружков. Родилась мысль об организации длительных «поселений» среди народа. Разговоры с крестьянами на почве повседневных дел могли оказаться более результативными, чем летучая пропаганда.
В декабре землевольцы организовали в Петербурге у Казанского собора демонстрацию. Собралась небольшая кучка учащихся и интеллигенции. Предполагалось большое количество рабочих, но они не пришли. Всего демонстрантов оказалось человек 150. Собравшиеся подняли красное знамя, Георгий Плеханов произнес речь. Но тут появилась полиция, оттеснила демонстрантов от публики и повела их в участок. Плеханов ареста избежал, но вообще арестовали многих. Среди них — студента ветеринарного института Емельянова, известного в кружках под кличкой Боголюбов. Вместе с другими арестованными его судили, приговорив к лишению прав и 15-летней каторге.
В дом предварительного заключения приехал градоначальник Трепов. В это время Боголюбов с другими заключенными гулял во дворе. Это было запрещено тюремным положением. Трепов сделал замечание смотрителю; Боголюбов, хотя его не спрашивали, влез в разговор. Трепова это разозлило. К тому же заключенный не снял шапки. Градоначальник смахнул шапку с его головы и в бешенстве приказал дать Боголюбову 25 розог.
Слухи об этом случае быстро разошлись среди социалистов; говорили, что необходимо наказать Трепова, что такое нельзя оставить без последствий.
Время шло, но Трепов был здоров и невредим.
Засулич взяла на себя роль судьи. В этот же день ее подруга Коленкина собиралась покончить с обер-прокурором Желиховским, но не была принята им.
Вера Засулич — дочь отставного капитана, по матери — потомок одного из последних представителей прежнего дворянства. Ее дед долгое время был предводителем уездного дворянства в Гжатске. Вера — младшая из трех сестер. Брат, избрав военную службу, всякие отношения с сестрами порвал. Их жизнь казалась ему ненормальной. Так оно в общем-то и было. Старшая сестра, нигилистка, выйдя замуж за нечаевца Никифорова, ставшего позже эсером, естественно, разделяла его взгляды. Другая сестра была замужем за Успенским — тем самым, что будучи библиотекарем в Москве, помогал Нечаеву в убийстве студента Иванова. Он был осужден на 15 лет каторги. Его на Каре потом задушили свои же товарищи как провокатора. Жена, помогавшая мужу в революционных делах, тоже побывала в ссылке. Она пережила и революцию, и гражданскую войну, умерев в 1924 г.
Конечно, Вера была в курсе дел своих сестер.
Из Гжатского уезда ее привезли в Москву и определили в частный пансион, где готовили преимущественно гувернанток. Но эта работа ей не нравилась, и Засулич после пансиона поступила на должность писца к мировому судье в Серпухов, где пробыла более года. Потом она вместе с матерью переехала в Петербург, там поступила в переплетную мастерскую, основанную — как это тогда часто практиковалось — на артельных началах. Одновременно Засулич учительствовала в одной из бесплатных воскресных школ для народа. Их в столице было множество.
«Я
Он самый лучший. Он и они достаточно хороши, чтобы заслужить терновый венец, и я найду их и постараюсь на что-нибудь пригодиться в их борьбе. Не сочувствие к страданиям народа толкало меня в стан «погибающих». Никаких ужасов крепостного права я не видела, а к бедным я сперва поневоле относилась с горькой обидой, потом чуть ли не с гордостью сама себя причисляла, а что пока, как богатая, это я своей бедой, а не привилегией считала».
Вера Засулич, попав в круг ее сестер, знакомится с самым решительным из встречавшихся там людей — Нечаевым. Малообразованный, но обладавший сильной волей, молодой человек задумал совершить в России социальную революцию. Уж если он Бакунина сумел обвести вокруг пальца, то навешать лапши на уши девушке было проще простого. Сохранились малоизвестные воспоминания Засулич о ее встрече с Нечаевым:
«Не помню, с чего началось дело. Мои воспоминания уже застают студентов разделенными на два лагеря: умеренных и радикалов, нечаевцев. Умеренные были в большинстве. Но и те, и другие, вместе взятые, составляли маленькое меньшинство среди студенчества. Это была группа инициаторов, человек в триста, подобравшаяся из студентов первого и второго курсов всех тогдашних высших учебных заведений Петербурга: университета, медицинской академии, технологического и земледельческой академии».
Однажды Вера осталась ночевать у хорошей знакомой Нечаева. Он зашел к ней в комнату и стал рассказывать о своих намерениях поднять массы на революцию.
«Мне так тяжело, так тоскливо было говорить свои «невероятно», «не знаю»... я видела, он очень серьезен, это не болтовня о революции, он будет делать и может делать — ведь верховодит же он над студентами... Служить революции — величайшее счастье, о котором я только смею мечтать, а ведь он говорит, чтобы меня завербовать, иначе и не подумал бы... И что я знаю о народе: бяколовских дворовых или своих брошюровщиц, а он сам из рабочих… Быстро мелькали в голове взволнованные мысли...
— Я вас полюбил...
Это было более чем неожиданно. Как быть? Кроме изумления и затруднения, как ответить, чтобы не обидеть, я ровно ничего не чувствовала и прошлась по комнате.
— Я очень дорожу вашим хорошим отношением, но я вас не люблю,— ответила наконец.
— Насчет хорошего отношения, это позолотить пилюлю, что ли?
Я не ответила. Он поклонился и вышел.
Утром за самоваром мы встретились с Нечаевым как ни в чем не бывало.
Каким-то инстинктом я его словам тогда не поверила. Позднее убедилась, что инстинкт подсказал мне правду. Нежные отношения, в которых не обошлось без признаний в любви, были у него и в это время, и скоро после, за границей и в Москве. Невероятно, чтобы при этом огромном деле, которое он предпринял, полагаясь на одного себя, в его душе оставалось место для нескольких «любвей» или ловеласничанья. Вероятнее, что в некоторых случаях он признавался в любви, когда считал это нужным для дела. По заповеди «Катехизиса», революционер — человек обреченный: для него нет ни любви, ни дружбы, никаких радостей, кроме единой революционной страсти. Для революционера не должно быть никакой нравственности, кроме пользы дела... В том же документе «содействию женщин» придается огромное значение.