История русского шансона
Шрифт:
Возможно, корни идиосинкразии Олега Григорьевича кроются в этой истории — ведь даже радио он предложил поименовать так же, как звалась газета с непроверенной публикацией?
Ладно. Поехал я спустя месяц к одному мэтру шансона на встречу, и припомнилось мне то митяевское выступление.
Собеседник мой был человеком опытным, в годах, да и для русской жанровой песни сделавшим, мягко говоря, немало. Даром, что жил не в России, а за океаном. Дай-ка, думаю, спрошу маэстро, как он к бардам относится?
— Дядя Миша, — спрашиваю. — Что вы думаете о бардовском движении в СССР и нынче?
Он посерьезнел и ответил:
«Это комсомольцы с гитарами! Они все, за редким исключением, (типа Галича, Окуджавы, Визбора, Кукина, Алешковского, Городницкого), выросли под присмотром КГБ. КСП ведь и был создан комитетом в противовес блатной песне. Они им петь на всяких „Грушах“ давали, а сами пасли и репертуар отслеживали, поэтому они до сих пор по инерции поют все про какие-то палатки, ромашки, костры, котелки… Нет там правды жизни. Да еще исполнение это завывающее, невыразительное».
Послушал я и почти согласился. Вспомнилось, что начиналось движение авторской песни действительно здорово, и многие песни, созданные «физиками и лириками с гитарой», ушли в народ и по сей день остаются золотым фондом жанра. Позднее же — прав, наверное, мой собеседник —
Историк движения КСП Вл. Новиков дополняет:
«…С конца шестидесятых годов авторская песня вынуждена была перейти на полулегальное положение: ее вытеснили из радиоэфира, почти не допускали на телеэкран. Травле в официальной прессе подвергались Окуджава и Высоцкий, вынужден был эмигрировать Галич. Концерты бардов организовывались с неизменным риском и тщательно контролировались „личностями в штатском“. Теперь многим даже трудно понять, почему визборовский „Разговор технолога Петухова…“ в 1964 году вызывал такую панику у идеологических начальников, а тогда малейшее, пусть шутливо выраженное сомнение в том, что наша страна „впереди планеты всей“, было преступной крамолой».
«Барды, вас ждет Сибирь!»
Коллекционер Владимир Ковнер вспоминал:
Магнитофон я купил с первой получки в середине 59-го года…Осенью 59-го года мой друг приносит записи песен еще почти никому не известного поэта Булата Окуджавы, напетые на дружеской вечеринке.
Среди полутора десятка песен — «На Тверском бульваре», «Девочка плачет», «Песенка о последнем троллейбусе», «Не клонись-ка ты, головушка», «А мы швейцару…», а также его интерпретация известной блатной песни «Течет речка, да по песочку». Магнитофон стоял под столом, запись была жуткая, но это была первая известная мне запись песен Булата, и с этого момента его песни стали неотъемлемой частью моей жизни.
В 60–61 годах быстро налаживаются контакты между любителями «немассовой» песни. На заводе им. Карла Маркса мой сотрудник — в будущем один из самых активных распространителей магнитиздата и самиздата в Питере — Михаил Черниховский, пользуясь моими записями, «гонял» в обеденный перерыв по местному радио песни Окуджавы, Вертинского и других, пока партийное руководство не спохватилось и «серьезно нам не указало».
…События для Окуджавы развиваются с бешеной скоростью. Уже в декабре того же 61-го года с успехом проходит его выступление в ВТО (Всероссийское театральное объединение), где конная милиция пыталась управиться с огромной толпой, жаждущей попасть на концерт. С начала 62-го года он дает уже десятки «разрешенных» концертов, но одновременно так называемые молодежные газеты наперебой обливают его потоками грязи, вторя своему главарю — секретарю ЦК комсомола С. Павлову, заявившему в середине 1961 года: «…что касается Булата Окуджавы и иже с ним, то уж таким сподручнее делить свои лавры с такими специалистами будуарного репертуара, как Петр Лещенко».
К 62-му году магнитофоны активно входят в жизнь многих семей; магнитиздат, так же как и книжный самиздат, становится все более массовым. Я знакомлюсь еще с одним серьезным собирателем магнитиздата Борисом Рахлиным, который в то время с женой и двумя детьми жил в одной крохотной комнате коммунальной квартиры. Значительную часть этой комнаты занимало фантастическое, по тому времени, записывающее оборудование, списанное с какой-то подводной лодки. С помощью этого оборудования качество наших перезаписей резко выросло, хотя сам процесс перезаписи в Борином доме был постоянным испытанием нашего мужества, ибо каждый раз, когда я появлялся с магнитофоном, Борина жена клялась немедленно и безжалостно нас обоих убить.
Расширяется горизонт гитарной песни — у меня уже собралось около трех десятков песен Александра Галича, веселые и легкие песни Юлия Кима, песни Александра Городницкого, Юрия Кукина, Новеллы Матвеевой, Анчарова, Визбора.
Появляется пленка с записями песен кинорежиссера Геннадия Шпаликова. Помню наше удивление — две песни — Галича и Шпаликова пересекаются: «Слава героям» («У лошади была грудная жаба…») и «За заборами вожди». Тайна раскрылась много позже, когда на одном интервью в Мюнхене Галич рассказал, что эти песни они написали вдвоем, отдыхая в Доме творчества работников кино.
В Ленинграде становится известным клуб «Восток», открытый уже в 1961 году, но мои друзья и я ходим туда крайне редко, хотя надо отдать должное активистам этого клуба — они сыграли немалую роль в популяризации гитарной песни. Кроме «больших» имен в этом клубе пели десятки авторов, о которых Окуджава как-то сказал: «Ну, это уже совсем другая полочка».
Присутствуя на десятках домашних и официальных концертов, я заметил, что многие воспринимали «гитарную поэзию» исключительно эмоционально, не осмысливая ее, то есть гитара часто становилась важнее слова. Какая-нибудь песенка типа: «Сигаретой опиши колечко, Спичкой на снегу поставишь точку. В жизни что-то надо поберечь бы, Да не бережем, уж это точно!» — и удивительные стихи-песни Булата принимались такими людьми с одинаковым восторгом. А «гитарных песен» к 65-му году было столько, что уже пора было осмыслить их роль в жизни нашего поколения.
Мне хотелось бы здесь очень коротко передать мои первые ощущения от встречи с песнями Окуджавы, Галича и Высоцкого — трех «китов», на которых стоял мир русских бардов. Много лет спустя, на радио «Свобода», Галич сказал: «Для России 60-х годов поэзия под гитару была открытием, потому что оказалось, что песня может вместить огромное количество человеческой информации, а не только „расцветали яблони и груши…“»
А вот какие замечательные строки написал Юрий Нагибин: «Окуджава разорвал великое безмолвие, в котором маялись наши души при всей щедрой радиоозвученности тусклых дней… нам открылось, что… уличная жизнь исполнена поэзии, не исчезло чудо, что мы остались людьми».
Галич — процветающий драматург, сценарист и поэт, не умел прятаться за символами. Называя вещи своими именами, он ошеломил нас сарказмом, трагической остротой своих песен. Начал он как бы шутя: «Леночка», «Красный треугольник», «Баллада о теории относительности»… Его «Тонечка» четко ассоциировалась с известной в то время поговоркой: «Не имей сто друзей, а женись, как Аджубей» (зять Хрущева). Шутки Галича стали быстро тянуть «на семь лет плюс пять „по рогам“», как говорили бывшие лагерники.
«…И жену его, и сынка его, и старуху-мать, чтоб молчала, б-дь! Чтобы знали все, что закаяно Нашу родину сподниза копать!».
Поэзия Галича — грозная, беспощадная, без оглядки, достигающая бешеного эмоционального накала — поражала меня своей точностью, единственностью, абсолютной необходимостью каждого слова. «Из песни слова не выкинешь» — это о песнях Галича.
12 июня 1976 года на радио «Свобода» Галич рассказал: «Была минута счастья
Известный автор-исполнитель Юлий Ким (р. 1936) еще в 1965–1966 годах также становится одним из активистов правозащитного движения, из-за чего вплоть до 1985 года вынужден публиковаться под псевдонимом Михайлов. Кстати, в оперативных сводках КГБ он проходил под кодовым названием „гитарист“.
К этому же периоду относится и ряд песен Кима, которые тематически связаны с диссидентскими сюжетами — суды, обыски, слежка и так далее.
Другая сторона вопроса — скорость и масштабы распространения сам— и „там-издата“, и магнитиздата. Когда мы доставали и перепечатывали что-то в 4–5 экземплярах на тонкой бумаге или фотоспособом, новую книгу читали родственники, друзья, знакомые… Судя по нашему опыту, после нескольких десятков читателей книги сплошь и рядом становились нечитаемыми и в большинстве случаев возвращались к нам (издателям) без перепечатки. По сравнению с магнитиздатом работа по распространению самиздата была страшно трудоемкой и медленной, поэтому для ГБ было гораздо легче найти и изолировать „издателей“ (я уж не говорю об авторах) и, как мы знаем, в некоторых случаях — читателей тоже.
С другой стороны, магнитиздат нарастал, как снежный ком. После каждого выступления барда в домашнем концерте или даже на концертной сцене немедленно появлялись новые источники магнитиздата, после каждой переписки все больше людей становились „издателями“. Конечно, КГБ всегда мог отыскать десяток наиболее активных людей, но в массе, если „брать“, надо было бы брать сотни тысяч, если не миллионов обладателей записей песен бардов. К нашему счастью, ни у Хрущева, ни у Брежнева не было аппетита к репрессиям сталинского масштаба.
А скорость распространения магнитиздата мы проверили на собственном опыте. Мой друг Борис Рахлин в Ленинграде задумал и осуществил прелестную шутку — голосом Леонида Утесова под собственный аккомпанемент на пианино он исполнил и записал цикл блатных песен: „Гоп-стоп, Зоя…“, „Всю Россию я объехал с Алехой…“, „Мальчики, на девочек не бросайте глаз…“ и др. Не более чем через месяц заведующий кафедрой, где я подрабатывал вечерами, пригласил меня к себе домой с сюрпризом — послушать полученную откуда-то с Украины (!) пленку „Утесова“. Забавный эксперимент показал, что магнитиздат распространялся по России чуть ли не со скоростью звука».
Катушечный магнитофон «Юпитер» — мечта меломана 1960-х.
«Единственный профессионал»
Самодеятельные авторы-исполнители балансировали на тонкой проволоке цензуры. Редко кому удавалось обрести реальный шанс выйти на сцену. Но одному из них удалось не просто обрести официальный статус, а получить об этом соответствующую запись в трудовой книжке.
Однако даже сейчас, в ХХI веке, когда количество любой информации превысило все мыслимые пределы, это имя известно далеко не каждому. Зато его песни знают все.
И, бьюсь об заклад, это не пустые слова! Не верите? Назову лишь несколько: «Сгорая, плачут свечи», «Эх, сенокос!», «Уронила руки в море», «Сексуальный штопор», «Проститутка Буреломова», «Очарована, околдована» (на стихи Заболоцкого)…
Всего, между прочим, в творческом багаже артиста более 2000 (!) произведений. Незаурядный талант и сумасшедшая, бьющая не просто ключом, а камчатским гейзером, энергия позволили ему не сдаваться и двигаться вперед в моменты самых жестоких испытаний, уготованных судьбой. Было все: скитания по Союзу с «подругой-гитарой» и бесконечная смена профессий, долгие годы воркутинских лагерей и четверть века запретов властями официальных выступлений. В его судьбе, словно в зеркале, отражается советская эпоха, когда путь одаренного автора-исполнителя песен, не отвечающих содержанием «кодексу строителя коммунизма», оказывался настолько тернист, что «не пожелаешь и врагу».
Часто в публикациях о нем мелькает определение «Солнечный бард». Говорят, этим прозвищем одарила коллегу легендарная певица Алла Николаевна Баянова.
Чем руководствовалась королева романса? Может быть, не по годам юношеский пыл и добрый нрав музыканта натолкнули ее на эту аллегорию? Точно неизвестно.
Но прозвище осталось и прижилось.
Александр Николаевич Лобановский (р.1935) года в Ленинграде. Отец его погиб на фронте в самом начале войны при обороне родного города. Сына воспитала мать, привившая ему с детских лет любовь к музыке и русской песне.
«Солнечный бард» Александр Лобановский.
В 1949 году Саша поступил в Нахимовское военно-морское училище. В то время классы и кубрики воспитанников располагались прямо на борту крейсера «Аврора», отголоски выстрела которого мы слышим по сей день.
Именно здесь, в начале 50-х, родились первые песни. Любая творческая натура не терпит запретов — курсант Лобановский не стал исключением. Морская служба не пришлась ему по нраву. По окончании в 1952 году училища он поступил в юридический институт. Закончив вуз, несколько лет прослужил следователем в милиции. Но и поприще «борца с преступностью» не прельщало одаренного молодого человека — душа тянулась к песне, а руки — к гитаре.
С начала 60-х годов Александр Лобановский начинает путь менестреля. Помните, как в песне: «От Питера до Рима кочуют пилигримы…» Кочевал с любимой гитарой и наш герой, правда до Рима в те годы ему, по понятным причинам, было не добраться… Александр колесит по стране, меняя адреса и профессии: рабочий на заводе в Ленинграде, смотритель кладбища в Ленинградской области, взрывник на свинцовом руднике в Северной Осетии, заведующий клубом в Магаданской области, грузчик в Нагаевском порту, рабочий-шурфовщик в Прибалхашской пустыне, руководитель агитбригад, сотрудник геофизической партии на Хибинах, вокалист ресторанного оркестра в Воркуте. Не биография — роман!
В тот же период Лобановский заочно заканчивает философский факультет ЛГУ, а позднее (уже в 80-х) Академию культуры имени Крупской по специальности «режиссура».
В 1962 году начинаются первые выступления автора-исполнителя по путевкам общества «Знание». В 1964 году судьба столкнула его со знаменитым французским шансонье Фрэнсисом Лемарком во время гастролей последнего по Союзу. Встреча оказалась судьбоносной — Александр Лобановский окончательно определился в своем желании стать профессиональным бардом. В 1969 году его принимают в штат Курганской филармонии в качестве автора-исполнителя. Он стал первым во всей истории КСП, у кого в трудовой книжке стояла официальная запись: «Автор-исполнитель песен».