История русской армии. Том третий
Шрифт:
19 января великий князь телеграфировал государю: «Имею счастье поздравить Ваше Величество. Предпринятое Вами святое дело благополучно приведено к концу. Основания мира, предложенные Вашим Величеством, приняты Портой, и протокол сию минуту подписан мною и уполномоченными султана. Перемирие заключено и подписано, и приказания о приостановлении военных действий немедленно отправляются во все отряды и на Кавказ. Все Дунайские крепости, Разград и Эрзурум очищаются турецкими войсками». 22 января во всеподданейшем донесении сказано: «Вся совокупность фактов достаточно свидетельствует о полном поражении, нанесенном Турции славными войсками Вашего Императорского Величества, и о необходимости, в которую султан был поставлен предоставить себя вполне на великодушие
В первых числах февраля наши войска расположились следующим образом:
1) Правая колонна — гвардейский корпус — в районе Люле-Бургас-Урша-Селиври;
2) левая колонна — в районе Кирк-Килиссе-Сарая-Мидия;
3) средняя колонна Скобелева — в Чаталдже и окрестностях, в готовности по первому приказанию захватить линию турецких укреплений Деркос-Буюк-Чекмендже;
4) резерв армии — в Херманлы и Хайскиой; в тылу остались 9-й корпус и некоторые части — всего 30 батальонов, 32 эскадрона.
Войска наследника цесаревича занимали Разград, Эски-Джуму, Осман-Базар, Котел и с 8 января Рущук. Отряд генерала Циммермана занял Хаджа-Оглы-Базарджик и Бальчик, выслав полк пехоты и казаков в Силистрию. На низовьях Дуная стояли бригада 36-й пехотной дивизии и Ольвиопольский уланский полк.
29 января великий князь получил уведомление от турецкого министра иностранных дел, что английское правительство в целях защиты своих подданных в Константинополе приказало части своего флота вступить в Дарданеллы и что шесть броненосцев уже пытались войти, но, получив отказ в пропуске, отошли в Безикскую бухту. Великий князь немедленно предупредил Сервера-пашу о последствиях вступления британских морских сил в проливы, указав на возможность занятия нашими войсками высот Константинополя, и отправил в Константинополь для переговоров относительно дружественного вступления наших войск в столицу статского советника Ону.
29 января государь под сильным впечатлением, вызванным политикой Англии, составил такую телеграмму главнокомандующему:
«Вступление английской эскадры в Босфор слагает с нас прежние обязательства, принятые нами относительно Галлиполи и Дарданелл. В случае, если бы англичане сделали где-либо высадку, следует немедленно привести в исполнение предположенное вступление наших войск в Константинополь. Предоставляю тебе в таком случае полную свободу действий на берегах Босфора и Дарданелл, с тем, однако же, чтобы избегать непосредственного столкновения с англичанами, пока они сами не будут действовать враждебно».
Выслушав доклад военного министра и признав, что занятие нашими войсками Константинополя не согласовывалось бы с прежде данными Англии по этому вопросу заявлениями, государь поручил генерал-адъютанту Милютину составить новую телеграмму такого содержания:
«Из Лондона получено официальное извещение, что британский кабинет, узнав от Лаярда об опасном будто бы положении христиан в Константинополе, дать приказание части своего флота идти в Царьград для защиты своих подданных. Нахожу необходимым войти с турецкими уполномоченными в соглашение о вступлении и наших войск в Константинополь с той же целью. Весьма желательно, чтобы вступление это могло исполниться дружественным образом; если же уполномоченные воспротивятся, то нам надобно быть готовыми занять Царьград даже силой. О назначении числа войск предоставляю твоему усмотрению, равно как и выбор времени, когда приступить к исполнению, приняв в соображение действительное очищение турками дунайских крепостей».
Милютин отправил эту последнюю депешу, но через несколько часов государь отослал и свою первую депешу. Депеша второй редакции пришла ранее депеши первой редакции, но во всяком случае ни та, ни другая не заключали в себе категорического приказания занять Константинополь, что справедливо отметил великий князь в ответ на нарекания в неисполнении будто бы приказания государя. Мало того, он тогда же, 4 февраля, донес государю, что положение дел со времени заключения перемирия (более двух недель) изменилось не в нашу пользу, так как численность турецких войск в Константинополе увеличивалась с каждым днем и турки вообще пришли в себя после паники.
3 декабря английская эскадра в составе четырех броненосцев и одного парохода вошла в Мраморное море и бросила якорь у Принцевых островов. Великий князь на случай занятия Константинополя сперва притянул две гренадерские дивизии, а затем 4 февраля приказал: правой колонне — части гвардейской пехоты и кавалерии — сосредоточиться в Буюк-Чекмендже; средней колонне Скобелева приготовиться к наступлению на Царьград по первому приказанию; левой колонне генерала Радецкого наступать к Чаталдже, а оттуда далее смотря по обстоятельствам; резерву армии: одной гренадерской дивизии дойти до Чорлу и Чаталджи, а другой — до Энос-Шаркиой, выслав заслон к Галлиполи. Кроме того, чтобы усилить вообще войска, направляемые на Царьград, были двинуты через Балканы 1-я пехотная дивизия и из Софии 1-я гвардейская пехотная дивизия.
27 января прибыл в главную квартиру граф Игнатьев и приступил к переговорам о мире с турецкими уполномоченными (новыми) Сафвет-пашой и Саадуллах-беем.
Между тем из Европы, Петербурга и Константинополя приходили самые тревожные известия по поводу политических осложнений с Англией и Австрией; распространялись слухи о предполагаемой европейской конференции, до завершения которой мир не будет считаться окончательным. Турецкое правительство не отвечало на сделанное ему великим князем предложение относительно Сан-Стефано. Тогда долготерпение главнокомандующего истощилось, и 9 февраля он категорично объявил Сафвет-паше, что если 11 февраля к 6 часам утра не получит согласия Порты для вступления в Сан-Стефано, то займет его и все те места и позиции, которые признает нужным, и без ее согласия, не придавая, однако, этой мере враждебного для Турции характера.
Решительные тон и смысл заявлений подействовали на Порту, и первый министр поспешил послать в Адрианополь приглашение перевести главную квартиру в Сан-Стефано, но это приглашение запоздало: великий князь в 6 часов утра 11 февраля выехал по железной дороге и прибыл в Сан-Стефано в 4 часа утра следующего дня; здесь он был встречен двумя пашами, которые, идя пешком у стремени, сопровождали въезд Его Высочества в Сан-Стефано. Местное греческое духовенство встретило великого князя с крестом, а жители выказали радость при виде православных войск «в одном из предместий Константинополя». В тот же день вступила в Сан-Стефано и часть гвардии. 14 февраля великий князь донес государю: «Присутствие наших войск у самых ворот турецкой столицы передает окончательно в наши руки судьбу Оттоманской империи и подымает в глазах местных христиан великое историческое значение избавительницы России, призванной Проведением к разрешению сосредоточенных на здешней почве вековых вопросов».
Занятие нами Сан-Стефано вызвало в Европе большое беспокойство, но, конечно, приближение наших войск к Константинополю не могло не сделать турок более сговорчивыми, так как казалось им постоянной угрозой столицы империи. В 16 часов 15 минут 19 февраля, в знаменательный день восшествия на престол Александра II и дарованного им освобождения крестьян, был подписан мир, освобождавший миллионы наших братьев православных славян от турецко-магометанского ига. В тот же день состоялся парад войск, и великий князь телеграфировал государю: «Счастие имею поздравить Ваше Величество с заключением мира. Господь сподобил Вас окончить великое, Вами предпринятое святое дело: в день освобождения крестьян Вы освободили христиан из-под ига мусульманского». Государь ответил: «Благодарю Бога за заключение мира. Спасибо от души тебе и всем нашим молодцам за достигнутый славный результат. Лишь бы европейская конференция не испортила то, чего мы достигли нашей кровью». О, как был прав государь в отношении того, что сделал с нашими блестящими результатами кровавой войны Берлинский конгресс!