История русской литературы ХХ в. Поэзия Серебряного века: учебное пособие

Кузьмина Светлана Максимовна

В 1909 г. Гумилев уезжает в Абиссинию, его мечты о странствиях становятся реальностью. Весной 1913 г. он вновь едет на полгода в Африку, командированный Музеем антропологии и этнографии Академии наук. Путешествуя по далеким странам и описывая яркие впечатления, Гумилев создает авторский миф, в котором современному миру обыденности противостоит новый захватывающий мир диких племен, покоряющихся сильному и гордому герою-пришельцу, герою-страннику, не ведающему упреков совести, страха и сомнений. Сердце героя готово к любви и самоотречению, но он наказан одиночеством, непреодолимым экзистенциальным непониманием другими. После трех лет знакомства с Анной Горенко (Ахматовой) в 1910 г. Гумилев женился на ней. Их сын Л. Гумилев стал впоследствии известным ученым-этнографом, историком, философом и создателем теории этногнеза и пассионарности.

Поэтический диалог, родившийся у двух русских

поэтов на фоне их сложных и драматичных отношений и историческом фоне XX в., составляет одну из лучших страниц любовной лирики. Гумилев передал затаенный трагизм А. Ахматовой и суть ее Музы:

Твоих волос не смел поцеловать я,Ни даже сжать холодных, тонких рук.Я сам себе был гадок, как паук,Меня пугал и мучил каждый звук.И ты ушла, в простом и темном платье,Похожая на древнее Распятье.

Во время войны 1914 г. Гумилев был зачислен в действующую армию, за боевые операции дважды награжден Георгиевским крестом. Военные впечатления отражены в «Записках кавалериста» и сборнике «Колчан» (1916). История России становится личной судьбой поэта:

Та страна, что могла быть раем,Стала логовищем огня,Мы четвертый день наступаем,Мы не ели четыре дня.Но не надо яства земного,В этот страшный и светлый час,Оттого что Господне словоЛучше хлеба питает нас.<…>Словно молоты громовыеИли воды гневных морей,Золотое сердце РоссииМирно бьется в груди моей.

После Февральской революции 1917 г. Гумилева снова командировали на фронт, но до весны 1918 г. он жил в Париже, а затем в Англии. В апреле поэт возвращается через Мурманск в Петроград. Оказавшись в советской России, Гумилев преподает в Институте живого слова, становится членом редколлегии организованного М. Горьким издательства «Всемирная литература», открывает литературную студию, участвует в создании петроградского Союза поэтов. В феврале 1921 г. он был избран его председателем.

В седьмой книге «Костер» (1918) и в сборнике «Огненный столп» (1921) Гумилев пророчески предсказывает свою насильственную смерть. В центре внимания оказываются исторические коллизии России. В стихотворении «Мужик» прочитывается известный сценарий отношений Г. Распутина и императрицы, поверившей в целительные силы мужика. Гумилев, далекий от историософских увлечений, свойственных символистам, создает яркий образ «потрясенной столицы», вовлекая в художественную ткань стихотворения миф о земле-матери (жене, царице), «петербургский миф» и православный контекст:

В гордую нашу столицуВходит он – Боже, спаси!Обворожает царицуНеобозримой Руси.<…>Как не погнулись – о, горе! —Как не покинули местКрест на Казанском собореИ на Исакии крест?

Поэт емко передает сумятицу нравов, ощущение конца русской истории, прерывания традиции, которым сопутствует рождение новой, темной силы, выходящей из потаенных глубин, то ли языческих, то ли сатанинских. Лучшая книга стихов Гумилева – «Огненный столп» сосредоточена на глубинных душевных движениях, сопряженных с острым переживанием современности и чувством трагической тревоги. Четкость композиции оттеняется вкраплением фантастических и иррациональных моментов. В стихотворении «Рабочий» говорится о том, как отливается рабочим у горна та единственная пуля, которая «с землею разлучит» поэта:

Пуля, им отлитая, просвищетНад седою, вспененной Двиной,Пуля, им отлитая, отыщетГрудь мою, она пришла за мной.Упаду, смертельно затоскую,Прошлое увижу наяву,Кровь ключом захлещет на сухую,Пыльную и мытую траву.

Поэтическая сила пророческих видений особенно наглядна в стихотворении (поэме) Гумилева «Заблудившийся трамвай» (1920), которое получило множество интерпретаций, иногда противоположных по смыслу. Н. Оцуп вспоминал, как однажды ранним утром Гумилев возвращался с друзьями домой, он «был очень оживлен, шутил, говорил о переселении душ, и вдруг посередине его фразы за нами послышался какой-то необычный грохоти звон. <…> Мы не могли опомниться и повернулись лицом к трамваю, летевшему к нам и сиявшему электрическим светом на фоне светлеющего неба. Было что-то потрясшее нас всех в этом, в сущности, очень простом и прозаическом явлении <…> таинственный трамвай мгновенно унес от нас Гумилева» [126] .

126

Жизнь Николая Гумилева. Воспоминания современников. С. 201–202.

Трамвай «по трем мостам» уносит поэта «через Неву, через Нил и Сену», едущие «обогнули стену» и «проскочили сквозь рощу пальм». Смещение времени и пространства, соединение всех воспоминаний – следствие того, что трамвай «заблудился в бездне времен». Смещение пространственно-временных ориентиров вызывает образы умерших:

И, промелькнув у оконной рамы,Бросил нам вслед пытливый взглядНищий старик – конечно, тот самый,Что умер в Бейруте год назад.

Литературные герои предстают как реальные действующие лица, смерть которых вызывает острую боль. Нарушение причинно-следственных связей приводит к тому, что действие переносится в XVIII век:

Как ты стонала в своей светлице,Я же с напудренною косойШел представляться к ИмператрицеИ не увиделся вновь с тобой.

Предположение, что в Машеньке – героине «Заблудившегося трамвая» запечатлены черты Машеньки из «Капитанской дочки» Пушкина, разрушается тем, что не она, а герой идет к императрице и должен отслужить молебен:

Где же теперь твой голос и тело,Может ли быть, что ты умерла!

Вопрос «Где я?» – остается без ответа. Вокзал так же нереален, как и Индия Духа:

Где я? Так томно и так тревожноСердце мое стучит в ответ:Видишь вокзал, на котором можноВ Индию Духа купить билет?

В «Заблудившемся трамвае» есть пророческое, метафорическое предвидение поэта о собственной смерти:

Вывеска… кровью налитые буквыГласят – зеленная, – знаю, тутВместо капусты и вместо брюквыМертвые головы продают.В красной рубашке, с лицом как вымя,Голову срезал палач и мне,Она лежала вместе с другимиЗдесь, в ящике скользком, на самом дне.

«По народным поверьям, – указывает В. Мусатов, – в канун Усекновения главы Иоанна Предтечи запрещается употреблять в пищу овощи круглой формы, напоминающие о человеческой голове. Так что символика капусты и брюквы приобретает отчетливый религиозно-мученический аспект» [127] .

В «Заблудившемся трамвае» присутствует некая тайна, поэт видит и прошлое, и настоящее. Сменяющиеся образы, совокупность которых составляет цепь литературных и реальных воспоминаний и символов русской и мировой культуры, создают причудливый ландшафт Петербурга с Медным всадником и Исакиевским собором:

127

Мусатов В.В. История русской литературы первой половины XX века (советский период). М., 2001. С. 50.