История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
Шрифт:
поэтов.
Главное различие между французскими и русскими символистами в том,
что для французов символизм был всего лишь новой формой поэтического
выражения, а русские сделали его еще и философией. Они увидели вселенную
как систему символов. Для них все было значительным не только само по себе,
но и как отражение чего-то другого. Известный сонет Бодлера Correspondances
( Соответствия) с его словами
использовался как наиболее законченное выражение этого метафизиче ского
отношения к действительности, а строчка « les parfums, les couleurs et les sons
se rеpondent» (« перекликаются звук, запах, форма, цвет…») стала любимым
лозунгом. Еще они любили строчки из последней сцены Фауста: « Alles
Vergangliche Ist nur ein Gleichniss» (« все преходящее только подобье»).
Представление о мире как о «лесе символов» было существенной чертой
творчества каждого русского символиста, придавая всей школе отчетливо
метафизический и мистический характер. Единственное различие между
отдельными поэтами состояло в степени нежности, которую они придавали
мистической философии: для некоторых (например, для Брюсова) символизм
был прежде всего формой искусства, а «лес символов» – материалом для его
постройки. Но для других (среди них самые оригинальные и характерные для
школы поэты Иванов, Блок и Белый) важнее всего было сделать символизм
метафизической и мистической философией, а поэзию служанкой высших
целей этой «теургии». Различие между поэтами обострилось около 1910 года и
стало одной из причин распада этой школы.
Символисты очень различаются по стилю, но у них и много общего. Во-
первых, они всегда крайне серьезны и торжественны. Про что бы ни говорил
русский символист, он всегда говорит sub specie aeternitatis(с точки зрения
вечности). Поэт предстает перед профанами как жрец эзотериче ского культа.
Вся жизнь его ритуализирована. У Сологуба и Блока ритуальная
торжественность несколько снимается острым и горьким чувством
«метафизической иронии», но только у Белого она уступает место настоящему
и неотразимому чувству юмора. От торжественности происходит пристрастие к
«высоким словам»: «тайна», «бездна» и т. д. – знакомые нам еще по
Мережковскому, становятся самыми употребительными словами в словаре
символистов. Другая общая черта –
ценности самих звуков. Подобно Малларме, русские символисты старались
приблизить искусство поэзии к его близнецу – искусству музыки. В их
творчестве логическая ценность слов отчасти стиралась; слова – особенно
эпитеты – употреблялись не столько ради их прямого значения, сколько ради
112
эмоциональной ценности их формы и звучания: из знаков слова становятся, как
сказал русский критик, «фонетическими жестами». Это частичное подчинение
смысла звуку и использование слов как символов, отчего у каждого слова и
образа оказывалось множество значений, – производило общее впечатление
темноты, которую читатели долго считали неизбежной чертой «декадентской»
поэзии.
Сначала символизм был «западническим», поскольку главной его задачей
было поднять уровень поэтического мастерства и ввести новые формы
поэтического выражения – а это легче всего было сделать, учась на
иностранных примерах. «Иностранный» элемент навсегда остался одной из
составляющих символизма, но у него была и «славянофильская» душа.
Развитие символизма шло от иностранных образцов обратно к национальной
традиции. Большую роль в этой эволюции сыграл Достоевский – символисты
были в полной мере захвачены общей для своего времени «достоевщиной».
Чуть ли не каждый символист находился под влиянием индивидуализма и
трагической концепции жизни, свойственной великому писателю. Но кроме
того, символисты играли ту же роль в «открытии» и переоценке русской
литературы, какую Дягилев и Бенуа играли в русском искусстве. Они вернули к
жизни многих забытых, полузабытых или недооцененных писателей и влили
свежую кровь в понимание русских классиков. Они освободили классику от
глянца, наложенного на нее авторами учебников, и от интеллигентских общих
мест, и, хотя иногда сами затемняли ее лаком своих мистических
интерпретаций, они все-таки замечательно справились со своей задачей,
представив прошлое русской литературы в новом и неожиданном свете.
Кроме всего прочего, несмотря на свою манерность и известную
ограниченность, символисты были очень талантливы и очень много внимания
уделяли мастерству – отчего они и занимают такое большое место в истории
русской литературы. Их стиль может не нравиться, но нельзя не признать, что
они оживили русскую поэзию, вывели ее из состояния безнадежной прострации
и что их век был вторым золотым веком стиха, уступающим только первому
золотому веку русской поэзии – эпохе Пушкина.