История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции
Шрифт:
Фёдор Абрамов отдал роман в журнал «Октябрь» летом 1957 года под псевдонимом Фёдор Верколов, потом показал в журнале «Знамя», но редакция потребовала значительной доработки, от которой Абрамов отказался. С большим упорством и настойчивостью Фёдор Абрамов отстаивал в журнале «Нева» название романа – «Братья и сёстры». И при подготовке книжного издания ему тоже пришлось отстаивать это название: «Всем в Лениздате не нравится название «Братья и сёстры». Просят дать другое. Говорят, отдаёт христианством. В общем, я в смятении… как жаль, что я не застал тебя дома…» – писал он всё тому же Фёдору Мельникову (Там же. С. 87—89).
В романе «Братья и сёстры» (Нева. 1958. № 9) раскрыта главная причина непобедимости советского народа. Патриотизм объединил всех, сблизил, заставил всё личное отбросить и руководствоваться во
«Братья и сёстры» – сложное и во многих отношениях замечательное произведение – привлекает своей страстностью, глубокой взволнованностью и любовью к простому русскому человеку. В этом романе мы видим подлинно художественное решение важнейшей темы – единства партии и народа. Поистине золотые россыпи человеческих душ обнаруживает Ф. Абрамов в простых тружениках, добрых, умных, сердечных. В романе целая галерея образов людей, индивидуальных по характерам, своеобразных, живущих своей самостоятельной жизнью: Новожилов и Анфиса, Лукашин и Варвара, Марфа и Степан Андреянович, Настя… Не похожие друг на друга, они, однако, живут одной общей мыслью. Все их поступки и чувства определяются одним и тем же общим для всех устремлением: выстоять! Отстоять завоевания Великой России…
В центре внимания Фёдора Абрамова жизнь крестьянина, полная драматизма и острых переживаний. На постепенном нарастании трудностей, в сущности, и построено непрерывное развитие действия в романе, которое начинается в апреле 1942 года и кончается осенью того же года. В эти суровые дни испытаний нужно было преодолеть инерцию мирного времени да ещё и возродить разваленное прежним нерадивым председателем хозяйство и повести решительную борьбу за новый урожай. Когда Лукашин, уполномоченный райкома партии, приехал в Пекашино, он увидел, что в колхозе «творилось чёрт знает что! Сеялки не ремонтированы, плуги, как на слом, свалены в кучу под открытым небом…». Картина запустения и развала в этом колхозе настолько очевидна, что и сам виновник, председатель колхоза Лихачев, признаётся, что «картина эта… ежели говорить критически, табак, а не картина!». Но обстановка военного времени накладывала суровые обязательства, предопределяла новое отношение к труду. Ведь «фронт через каждое сердце» проходил. Не успели пекашинцы отсеяться, а тут кончились семена. И люди из последних сил, отрывая от самих себя, от своих детей, «по горсти, по зерну» несли их на колхозные поля, лишь бы они не пустовали: совесть народная не позволяла в такое время «лес на полях разводить». И хотя «у многосемейных решено было не брать, но мало нашлось таких в Пекашине, которые хоть сколько-нибудь да не оторвали от себя». «Из глотки вынимали да сеяли» – так доставалась победа тружеников в тылу. Поистине невыплаканными слезами и потом была полита пекашинская земля. Но эти героические усилия не пропали даром: хороший созрел урожай.
…Сенокос ещё не закончился, но «к людям взывали уже поля». А тут началась страшная, испепеляющая жара… Суеверный страх стал закрадываться в души людей. А ну сгорит картошка – единственная надежда каждого? Что тогда, живыми в землю ложиться? В это время случилось самое страшное – лесной пожар, который каждую секунду мог перекинуться на созревающие хлеба. «Хлеб, хлеб в опасности!» И люди бросились все, как один, спасать «гектары победы». Нужно было во что бы то ни стало задержать огонь, иначе «всё погибнет: и хлеб, и люди, и деревья». Казалось, что силы неравны. Перед разбушевавшейся стихией выросла небольшая кучка людей – «несколько маленьких чёрных фигурок». Через несколько минут по всей опушке леса яростно застучали лопаты, топоры – это «горсточка женщин, стариков и подростков в беспамятстве билась с разъярённой стихией». И благодаря неимоверным усилиям, самоотверженности, героизму этой горсточке людей удалось победить стихию. Но победа дорого им досталась. Грязными, оборванными, обгорелыми, с чёрными распухшими губами, с бледными, перемазанными сажей лицами, со слезами на глазах начали собираться люди после того, как опасность миновала. Лукашин «смотрел на них, вслушиваясь в их простые, наивные слова, и сердце его изнемогало от любви и ласки к этим измученным, не знающим себе цены людям». Страшная усталость овладела людьми. Им «хотелось тут же пасть на моховину и не вставать. Казалось, что они потеряли всякую способность двигаться, думать, чувствовать.
Но вдруг они заметили на дереве гнездо, вокруг которого кружилась какая-то большая серая птица, как бы взывая к милосердию человеческому. Мишка Пряслин со всех ног бросился к сосне и полез, чтобы спасти птенцов… Тонкая сосна под тяжестью тела выгибалась, качалась… А рядом бушевала разъярённая лава огня. Только когда поняли, какой опасности он подвергается, люди бросились к сосне, чтобы отогнать от неё огонь. И снова рубили, и снова оттаскивали кустарник, и снова затаптывали огонь ногами, сбивали слегами». В тот момент, когда люди, немного успокоившись, восхищённо посматривали вверх, случилось несчастье: загорелась одежда Насти, вожака пекашинских комсомольцев.
Финал этой героической битвы людей с огненной стихией трагичен: «Тихо всхлипывали женщины, Лукашин закрыл глаза и тоже заплакал. А в это время у подножия сосны стоял одинокий истерзанный Мишка. Бледный, без кровинки в лице, он стоял с широко раскрытыми от ужаса глазами и не смел двинуться с места».
Незаурядное умение Ф. Абрамова выразить основную идею в художественной картине, органически слить её с изображением делает сцену одушевленной, и кажется, что искажённое смертельной тоской и страданием лицо Мишки ожило и смотрит на нас со страниц романа…
Мишке Пряслину всего лишь четырнадцать лет, а он уже глава семьи и с молчаливого разрешения матери за столом сидит на месте отца. Матери трудно прокормить семерых детей, и он бросил школу, пошёл работать в колхоз. Война отняла у него детство. Он слишком рано познал горе и страдания. Однажды ночью позвонили из военкомата, и, так как очень плохо было слышно, зачем вызывают мать, у всех возникла надежда, что отец жив. («Да кабы жив отец. Да я бы не знаю… На коленях до Москвы доползла…») Следующий день был радостным днём надежды. Может быть, за многие месяцы впервые в этом доме смеялись. «Ребятишки, проснувшись, были довольнёхоньки. Таким весёлым и возбуждённым они уже давно не видали старшего брата. За столом, обжигаясь картошкой, смеялись, по-ребячьи шутили».
Все пошли встречать мать. Долго стояли, но она не шла. Начало темнеть. Опять заморосило. И тогда детишки, не выдержав, стали плакать. Мишка «ещё раз взглянул на помутневший перелесок и медленно, тяжёлым, старческим шагом побрёл назад». Он уже понял, что их ожиданию не суждено оправдаться. Пришла мать. Радостными криками встретили её малыши. Мишке же без слов всё стало ясно: «Пенсия». «Ноги у Мишки стали подгибаться. Он, не мигая, смотрел на эти… бумажки… и вдруг, не выдержав, упал плашмя на кровать и громко-громко зарыдал.
Одна и та же смерть второй раз переступила порог Пряслиных».
В центре всех событий, происходящих в Пекашине, стоит Анфиса Минина. К ней стягиваются все сюжетные линии. Она выделяется смелостью, энергией, инициативой. Малограмотная женщина, которая и говорить, как она сама выразилась, не умеет, смогла организовать народ на борьбу за урожай, завоевала доверие своих односельчан добротой, сердечностью, вниманием к их нуждам и горю, радостям и страданиям. Не случайно правление колхоза стало местом, куда люди приходили делиться своими надеждами и неожиданными радостями, куда приходили с письмами от фронтовиков и с похоронной из военкомата. Жизнь Анфисы тяжела. И не только потому, что «она моталась с утра до ночи», уговаривая одних, браня других, и наравне со всеми «пахала и сеяла, косила и гребла», а потом поздно вечером, «усталая и голодная, до краёв переполненная людскими печалями и заботами, возвращалась в пустую избу». Но главным образом потому, что изба её пуста и никто её не ждет. Муж, которого она не любила, на фронте, и редкие его письма не согревали её, а детей у неё не было. Она полюбила Лукашина. Сначала «безотчётная бабья жалость» возникла у неё при виде жалкого сгорбленного Лукашина, который, отдавая все свои силы колхозу, не думал о себе, не следил за собой… Потом как-то незаметно для неё самой становилось с ним «легко и радостно», исчезали сомнения и тревоги…