История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции
Шрифт:
Многое раскрылось Петру Васильевичу из рассказов внука Вадима, скромного эстрадного тридцатипятилетнего артиста, читавшего рассказы со сцены. Он приехал на один день, с чемоданом, полным гостинцев для деда, тётки. А из его рассказов почувствовалось, что он – человек, страдающий от жизни, он сломлен, растерян, не знает, что делать. «Не жизнь, а сплошная гонка за призраком… Мне скоро сорок, а у меня ничегошеньки, ни жены, ни детей, ни постоянной крыши над головой… Если я не отработаю свой номер, завтра мне нечего будет жрать, – сокрушается Вадим в застолье с дедом. – Ты знаешь, к примеру, что такое спецдом? Нет? А колония? Тоже нет. И не надо, не советую… Это там, где душу выворачивают наизнанку и дубят, чтобы ничего в ней человеческого не осталось… Эх, дед, дед, всё не так, а как должно, не знаю. Только не могут, не имеют права люди жить подобным образом… Лучше уж тогда на деревья… Чёрствые, злые, одинокие, с глухим сердцем…» (Там же. С. 46).
Побывал Пётр Васильевич у брата Василия Васильевича, занимавшего скромную должность московского дворника, увидевшего столько неправды и несправедливости в своём доме. Он видел, как приехавшие на работу в Москву получали комнаты у богатых людей, их «подселяли» в большие квартиры с ордерами от жилищных контор, с печатями и подписями, но ни одни, ни другие не чувствовали удовлетворения по разным причинам. И чуть ли не все жильцы дома были чем-то недовольны. Василий тоже недоволен своим рабским положением в обществе:
«И каким только ветром нас закружило…
Как начали с меня долги спрашивать, так досе и не рассчитаюсь. Кругом я оказался всем должен: и Богу, и кесарю, и младшему слесарю. Туда не пойди, того не скажи, этого не сделай» (Там же. С. 71).
Неужели всё попусту? – с раздражением думает Пётр Васильевич. Слесарь Гупак читает свои проповеди, жизнь вокруг совершенно неузнаваема. И эти сомнения сменились «прострельной яростью: «Врёшь, лампадная душа, не будет по-твоему, вовек не будет!» (Там же. С. 81).
Пётр Васильевич немало хорошего сделал в жизни, природной тягой к правде и справедливости была полна его душа, но «комиссарство» в Гражданской войне во многом затемнило его душу, и вот эти лозунги, призывы к всемирной революции, победа пролетарской революции… И вот приходилось ему исправлять то, что получалось несправедливо. Он помог Николаю, отсидевшему в тюрьме за грубое оскорбление начальства, и того, когда он вернулся, взяли на работу. А потом Антонина и Николай почувствовали любовь друг к другу и уехали на заработки. И после того, как Пётр Васильевич простился со своей Антониной и зятем Николаем, вдруг осенило его: да, прав старик Илья Махоткин: «Сушь, сухой дух от тебя идёт… Нет в тебе ни одной живой жилы…» И старый Пётр Васильевич, перебирая в памяти свою жизнь, приходит к трагическому выводу, что во многом был не прав, жизнь надо начинать заново: «От них шёл, а не к ним!» И только после этого у него возникло «душевное равновесие». Он думал о детях, которых разогнал по разным углам страны, не признавал их суждений и споров, выгнал одного из них за якобы ложные рассуждения, а им нужен свет, тепло.
«Идя, он думал теперь о детях, которые одарят его внуками, и о внуках тех внуков, и о всех тех, чьими делами и правдой из века в век будет жива и неистребима его земля – Россия» (Там же. С. 88).
Но это только начало долгого и драматического пути Петра, Андрея и Василия Лашковых.
Андрей Васильевич работал в лесничестве и только в лесу чувствовал себя покойно. Стоило ему попасть в какое-либо учреждение, и ему становилось неловко, он не знал, куда девать свои большие натруженные руки. В начавшуюся войну ему с колхозниками ближайших деревень предстояло перегнать на Кавказ огромное стадо домашнего скота. Это было против его воли, но обстоятельства таковы, что кому-то это нужно было сделать. Жребий пал на него. Выдали ему соответствующие документы, пистолет, он выступил перед участниками этого необычного похода. Множество необычных ситуаций возникает в этом путешествии, порой он срывается, то ли от своего фамильного «комиссарства», то ли от неопытности в ведении непредвиденных дел и обстоятельств. Андрей Васильевич и его команда попали под обстрел «юнкерсов», а недалеко от них остановился пульман с заключёнными, жадно смотревшими на воду. Хромоногий Санька Сутырин сложил бутылки с запасённой водой в грибную корзинку и пополз под обстрелом к заключённым, перекинул багром им воду; сам был ранен «юнкерсами», но на выручку ему пополз Андрей Васильевич: «Обратный путь Андрей проделывал и совсем уж в полубеспамятстве. Среди кошмара гибельного столпотворения вокруг ему казалось, что выволакивает он к придорожному кустарнику много большую, чем Санька Кустырин, тяжесть. Тяжесть, какую отныне – а Андрей это знал теперь наверное – ему уже никогда у себя не избыть» (Там же. С. 112). Он ещё совершил один благороднейший поступок: спас от верной гибели мальчика-испанца, доставив его в больницу; сначала сбился с дороги, в отчаянии блуждал, но всё-таки отыскал больницу, в которой помогли несчастному испанцу. По замыслу В. Максимова Андрей Лашков – хороший человек, но весь опутан лозунгами и призывами старшего брата Петра, которого очень любил и во всём старался ему подражать. Старый корниловец Бобошко «тащится сейчас с чужим ему добром к чёрту на кулички, а еле живой несмыслёныш с зелёных берегов сказочной страны бредит в заснеженной кубанской степи за многие тысячи от родной матери. Что же произошло в мире? Что же с ним, наконец, случилось? Что?» (Там же. С. 143). И эти вопросы, вороша душу, всё чаще тревожат Андрея Лашкова, постепенно освобождающегося от лозунгового гнёта старшего брата.
«Двор посреди неба» – здесь исследуется характер и душа Василия Васильевича Лашкова, стряхивающего с себя крепкие следы лозунгового воспитания, представлено всё, чем была богата московская жизнь того времени: заселение богатых квартир подселенцами, аресты царских полковников, повседневная жизнь жильцов этого «Двора посреди неба», где проститутка, вышедшая замуж, но не успевшая расписаться, получает пять лет тюремного заключения за нарушение какого-то постановления. Возникает главный и вопиющий трагический вопрос, раздирающий души людей: «Что же произошло в мире?» Вся мирно текущая жизнь разрушается под давлением различных лозунгов и постановлений, человеческие судьбы ломаются, люди начинают приспосабливаться, что тоже служит только разрушению и личности, и судьбы.
Пётр Васильевич вовремя понял свои революционные, «комиссарские» ошибки, отправил на заработки дочь Антонину с зятем Николаем, и вот она возвращается с сыном, отец её встречает, а потом идёт с внуком, попутно размышляя о том, что «чужое раздать нехитро, ты своим поделись» и что после него останется: «одно пустое сотрясение воздуха». Он твёрдо отказался от давних «комиссарских» лозунгов, поверил в то, что внук его Пётр Николаевич сделает правильный выбор, примет «на себя предназначенную ему долю тяжести в этом вещем и благотворном восхождении» (Там же. С. 507).
Конечно, роман противоречив в своём исполнении… Неудачна любовная история Андрея и Александры: он тянется к ней, только и помышляет о близости с ней, она тоже мечтает только о нём, иной раз они сближаются, но опасаются огласки, так долгие годы и проходят. И только в конце жизни Андрей и Александра становятся мужем и женой, она с пятью детьми от покойного мужа. Конечно, автору хотелось показать нечто подобное жизнеописанию Григория Мелехова и Аксиньи, но ничего даже близкого не получилось. И вообще только первая часть романа оказалась блестяще написанной, последующие – менее удачные, многое повторяется, и в чертах Андрея и Василия, в повторении отрицательных черт советского быта, особенно часто показывается страх советского человека перед арестом и тюрьмой.
Совершенно в другом ключе написан роман «Карантин», полностью заграничный и опубликованный в Париже, когда В.Е. Максимов начал издавать антисоветский журнал «Континент». В нём много реалистической правды об отношениях Бориса и Марии, есть исторические вставные главы, которые служат как бы добавлением к прояснению творческого замысла, а всё пребывание в поезде во время холеры написано в фантастических тонах: появляется некий Иван Иванович Иванов, входящий в жизнь многих действующих лиц, и по его повелению всё происходит так, как хочется публике. Борис и Мария, главные персонажи романа, в конце спрашивают Ивана Ивановича, а не чёрт ли он сам, не какая-либо могущественная таинственная сила, способная приводить в этом реальном мире к исполнению всех желаний его знакомых? Но Иван Иванович отделывался общими фразами. А когда Борис и Мария обрели внутренний покой и взаимную любовь, которую было утратили в самом начале повествования, Иван Иванович Иванов, пролетая над ними, порадовался их взаимному счастью: за этим он и пришёл в этот поезд, остановленный на карантин во время холеры. Это итог творческих усилий романиста, но сколько в романе ещё всего накручено…
Две вставные исторические новеллы точно характеризуют главные политические размышления В. Максимова: одну из них рассказывает «моложавый священник в щегольской шелковой рясе» отец Тигран – «Преображение тихого семинариста», вторую – попутчица Анна в новелле «Адам и Ева», первая – об ужасном палаче Сталине, вторая – об адмирале Колчаке. Отец Тигран даёт беспощадную характеристику семинаристу Сталину: «С того дня сердце его отрешается от мира. Нет преступления, какого он не совершал бы, идя к поставленной цели. Он интригует среди своих и одновременно служит в политическом сыске, продавая единомышленников оптом и в розницу за триста рублей помесячного жалованья. Он не гнушается дружбой воров и насильников, организуя из них банды по экспроприации. Он устраняет со своего пути соперников, не останавливаясь перед клеветой и убийством. Провидение помогает ему избегать случайностей и ошибок. После победы у него почти не остаётся серьёзных противников. В его списке их двое, но один из них смертельно болен, другой же, оглушённый собственным красноречием, сам роет себе яму, раздражая своей болтовнёй только что пришедшую к власти и не обременённую образованием касту. Время работает на бывшего семинариста, и через несколько лет, похоронив одного и выдворив из страны другого, он становится единовластным хозяином огромного государства, устрашившего мир невиданным мятежом. Месть его грозна и неотвратима. Сначала он выбивает из-под ног землю у самой непокорной части народа, натравив на неё безродных люмпенов: такого плача и стона не слышала эта страна со времён монгольского нашествия. Брат грабил брата, сын посылал на заклание отца, сосед оговаривал соседа. Сорной травой зарастали пашни, и в некогда хлебороднейших краях павшие от голода складывались штабелями. Бывших палачей казнили палачи, пришедшие к ним на смену, которых, в свою очередь, уничтожали новые палачи. Но зелье сонного рабства уже текло в их крови, и они, умирая, возглашали ему славу и здравие. Но и этого ему кажется мало. В случившейся вскоре кровопролитной войне он отдаёт на растерзание врагу чуть не четверть государства, устелив эту четверть миллионами брошенных на произвол судьбы жертв, которые, пропадая в концлагерях и братских могилах, всё же не оставляют его своим обожанием. Ложь становится сутью и двигателем человеческой души. Ложь вывернула действительность наизнанку и продиктовала людям способ существования. Ложь пропитала самый воздух, каким всё вокруг жило и дышало…» (Там же. С. 87—88).