История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции
Шрифт:
И дальнейший монолог отца Тиграна столь же кощунственно неправдив и зловреден своей клеветой: жизнь семинариста представлена лживо, крайне односторонне и нелицеприятно. Здесь можно было бы привести совсем иную биографию семинариста, полную противоречивых поисков и исканий, полную страстной политической борьбы со своими оппонентами, которые метались из стороны в сторону, чтобы удержаться у власти, докатились до заговора против «семинариста», против Сталина, возглавившего большинство в ЦК ВКП(б). «Семинарист» Сталин делал ошибки, порой острые и драматические, но он создал великую Россию, принося в жертву русское крестьянство и крестьянство других республик.
Совсем иным представлен адмирал Колчак в повествовании его любовницы Анны: «Он был как новый Адам после светопреставления, сорокалетний Адам в поношенном адмиральском сюртуке с пятнышком Георгиевского крестика ниже левого плеча. У него никогда ничего не было, кроме чемодана со сменой белья и парадным мундиром, а ведь ему приходилось до этого командовать лучшими флотами России. Теперь им пугают детей, изображают исчадием ада, кровожадным чудовищем с мёртвыми глазами людоеда, а он всю жизнь мечтал о путешествиях и о тайном уединении в тиши кабинета… Он был рождён для любви и науки, но судьба взвалила ему на плечи тяжесть диктаторской власти и ответственность за будущее опустошённой родины… В содоме всеобщего помешательства он сумел сохранить в себе всё, чем щедро одарила его природа: тонкость и великодушие, прямоту и мужество, бескорыстие и душевную целомудренность…» (Там же. С. 324—325).
Две исторические личности, Сталин и Колчак, выведенные в романе разными людьми и с совершенно разных позиций, полностью искажают представление об истории России. Здесь специально подробно процитированы их характеристики, чтобы читатель сам и по-своему дал оценку этим размышлениям, одни могут принять, другие могут отринуть, приведя свои документы и свои соображения. Но у В. Максимова явно отрицательное отношение к Октябрьской революции, к смене власти помещиков и фабрикантов властью рабочих и крестьян. Пусть с ошибками, трагическими противоречиями и жестокостью, но в войне бедных с богатыми бедные победили, большинство богатых и образованных эмигрировало, простым людям пришлось возрождать силу родины. А любимый В. Максимовым Г. Зиновьев расстреливал солдат и офицеров из полков генерала Миллера тысячами: белый офицер Митя говорил Вареньке: «Такого ещё на земле не было, это не люди, это монстры без стыда и совести, им расстрелять человека что выругаться, почти пятнадцать тысяч своего же брата-крестьянина из миллеровского набора в расход пустили, душа от ужаса стынет» (Там же. С. 239). Лев Разгон, написавший очерк об Иване Михайловиче Москвине, вспоминает слова Москвина о Зиновьеве: «Зиновьева он очень не любил. Даже не то что просто не любил, а презирал. Говорил, что он был труслив и жесток. Когда в 1919 году Юденич уже стоял под самым городом и питерская партийная организация готовилась к переходу в подполье, Зиновьев впал в состояние истерического страха и требовал, чтобы его немедленно первым вывезли из Петрограда. Впрочем, ему было чего бояться: перед этим он и приехавший в Петроград Сталин приказали расстрелять всех офицеров, зарегистрировавшихся, согласно приказу… А также много сотен бывших политических деятелей, адвокатов и капиталистов, не успевших спрятаться» (Возвращённые имена: Сборник. М., 1989. Т. 2. С. 9). О злодействах Г. Зиновьева можно привести немало свидетельств.
Очень важные сведения о русском народе сообщает всезнающий Иван Иванович Иванов: «Вы приходите в мир, чтобы прежде всего взять. Отдать, это для вас вопрос побочный, второстепенный и едва ли обязательный… Кстати, нетерпимость – это тоже отличительная черта победителей…» (Там же. С. 155). И таких высказываний – просто множество, всё зло мира соединяется в русском народе – немыслимая жестокость, грубость, злость, ханжество, лицемерие, предательство, очковтирательство… Такова внешняя сторона творческого замысла романа В. Максимова. И ничего удивительного нет в этом замысле: стоит только перечитать автобиографический роман В. Максимова, чтобы понять, что он якшался с самыми беспутными людьми нашего общества, в ком, скорее всего, побеждает злобная философия жизни. Отсюда и выбор человеческих качеств…
Борис был уже полностью равнодушен к Марии, он готов был с ней расстаться, но пришли благодатные дни холерного карантина, когда все шесть дней шло невиданное пьянство, грузины дарили Твиши, ресторан и днём и ночью гудел, Иван Иванович тут же, когда всё уж выпили, доставал вино, коньяк, спирт, самогонку, и всё тут же выпивалось, к тому же совершалось, естественно, повальное прелюбодеяние… А в итоге у Бориса и Марии возобновились крепчайшие узы, которых уже не разорвать. И этому замечательному явлению бессмертный Иван Иванович Иванов безумно радуется: если бы не было карантина, то не было бы превосходных связей между Борисом и Марией… Так что эта любовь, непобедимая и всё побеждающая в людях, коренным образом исправляет характеристику русского человека Иваном Ивановичем Ивановым. Отсюда его весёлое помахивание в небе: зло побеждено добром, правдой, справедливостью, люди снова стали людьми.
Владимир Максимов страдал недельными «выпивонами», накануне критического состояния он запасал десятки бутылок, никуда не выходил, а потом уж опохмелялся, но уже в меру. Так что питие в поезде автор романа описал со знанием дела…
В последних двух романах «Ковчег для незваных» (Франкфурт-на-Майне, 1979) и «Заглянуть в бездну» (Париж, 1986) В. Максимов с реалистической беспощадностью и неуступчивым антисоветизмом заглянул в бездну политических страстей и высказал всё, что он думал о революции, Гражданской войне, о коллективизации и Великой Отечественной войне, с откровенной неприязнью охарактеризовал Ленина и Сталина, с оттенком правдивого добродушия и откровения описал размышления адмирала Александра Колчака, как только началась революционная смута в столицах, на юге и востоке России. Уже в эпиграфе к роману В. Максимов фиксирует жёсткость в определении своего творческого замысла: «Ибо много званных, а мало избранных» (Мф., 22: 14). В притче, рассказанной Иисусом, говорится: «Тогда говорит он (царь. – В. П.) рабам своим: брачный пир готов, а званные не были достойны; Итак пойдите на распутия и всех, кого найдёте, зовите на брачный пир. И рабы те, вышедши на дороги, собрали всех, кого только нашли, и злых и добрых; и брачный пир наполнился возлежащими. Царь, вошед посмотреть возлежащих, увидел там человека, одетого не в брачную одежду, И говорит ему: друг! как ты вошёл сюда не в брачной одежде? Он же молчал. Тогда сказал царь слугам: связавши ему руки и ноги, возьмите его и бросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов! Ибо много званных, но мало избранных».
В. Максимов, упрощённо говоря, и представляет себе действующих лиц романов как много званных, но мало избранных в эту русскую смуту, а потому и выкидывает человека, «одетого не в брачную одежду».
Автор располагал большими возможностями показать Сталина больным, беспомощным, беспощадным в своих решениях, «сутулым, но ещё крепеньким старичком в маршальской паре», величаво бестактным, вот он даже не посмотрел на вошедших к нему в кабинет Министра и Золотарёва, разминая в руках папиросу, а потом, банально говоря о Курильских островах, он как бы оборонялся от проникновения внутрь его какого-либо внешнего вмешательства: «Полая необязательность этих слов как бы обеспечивала ему надёжность бесконечной самообороны». А главное, увидев фильм с Чарльзом Чаплином, Сталин, переживая происшедшее на экране, так взволновался, что глаза его были «мокры от слёз».
После этого В. Максимов посвящает Сталину целую главу, в которой исследует его характер и государственные замыслы: теперь его мучают старческие немощи, а ведь раньше он очень много работал, по шестнадцать часов. Он всегда думал о своём долголетии, принимал содовые ванны для омоложения организма, а потом медсестра, которая порекомендовала эти ванны, получила все мыслимые степени и премии, стала «медицинским академиком». Он ограничивал себя в курении и питье, не помогла и гимнастика после сна: «Он разваливался на глазах у самого себя».
Медицина претила ему, «в докторах он презирал их неистребимое чистоплюйство», нужна коренная ломка аппарата, нужны такие, как Золотарёв, «лишённые клановых предрассудков и чрезмерных поползновений, не люди – глина, из которой он вылепит затем всё, что ему вздумается. Только с ними – дала бы ему судьба ещё два-три десятка лет, – этими рослыми парнями с почтительным восторгом в васильковых глазах, он в конце концов поставит мир на колени» (Там же. С. 59). Это действительно нечто придуманное и фантастическое в реалистической прозе В. Максимова. Как и аресты и расстрелы всех, кто хоть как-то портил нравственную репутацию большевиков у власти, тоже приобретали фантастический характер. То, что был заговор против Сталина и партийно-правительственного руководства, – это всем известно. За то и поплатились. В. Максимов беспощаден и к тем, кто окружает Сталина: «О, как он презирал их всех: и тех, кто ещё окружал его, и тех, кого давно уже не было, и этого вот гнома, с собачьей готовностью на пергаментном личике! И вместе, и по отдельности они являли собою ту легко податливую часть человеческой породы, которая при всей своей податливости, а может быть, именно благодаря ей, отзывалась на любую гнусность, если эта гнусность обеспечивала им неиссякаемую кормушку и собственную безопасность. Одушевлённые издержки естественного отбора: он наугад выуживал их из безликого окружения, умело пользовался ими, а затем без раздумий и сожаления сметал их в небытие» (Там же. С. 65). Уж слишком упрощает наш романист сложнейшие и противоречивые проблемы общественного бытия, пользуясь дурной зарубежной дезинформацией. Вспомнил Сталин своё давнее прошлое, своего сына, рождённого уборщицей в ссылке, и пришла в голову такая мысль: «Но прошлое упрямо тянулось за ним, напоминая ему о его собственной бренности, о сходстве своём со всеми другими, о тщете и бессмысленности вокруг. И от всего этого он тосковал и томился…» (Там же. С. 156). А ведь только что кончилась победная и такая кровавая война, столько планов было и столько замыслов! И очень просто разрешился конфликт на Курильских островах, Золотарёв с цунами никак не мог справиться, а потому, между прочим, Сталин бросил мимоходом такую «с сонной ленцой» фразу: «Слушай, Лаврентий, ты этого своего Золотарёва всё-таки шлёпни, стихия стихией, а отвечать кто-то должен» (Там же. С. 241). Словом, Сталин и его окружение показаны в романе слабо, предвзято, односторонне и неверно. Сталин – фигура сложная и противоречивая, В. Максимову проникнуть в душу Сталина не удалось.
Другое дело – семья Самохиных, Тихон и его сын Фёдор, фронтовик, побывавший во многих фронтовых переделках, с медалями на груди, человек хваткий и умный, бригадир Мозговой, врач Полина Васильевна, крупный руководитель Золотарёв, у которого не иссякли карьерные перспективы. С ним беседовал Сталин, определил ему место генерал-губернатора на Курильских островах, а путь его к высокому посту был путём предательства и доноса. Все закончилось гибелью в водах Тихого океана, цунами поглотило его во время чудовищного шторма. Тепло автор описывает набожность противников Золотарёва, «взводного», особенно Матвея Загладина, близкого к священникам, о нём даже в Московской патриархии помнят и ценят, и его соратников – все эти фигуры сочные, прочные, правдивые. И даже на этой, в сущности, чужой земле они станут крепко на ноги. Ибо много званных, но мало избранных – так осуществляется лейтмотив этого романа.