История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции
Шрифт:
Не раз, когда возникали споры о земле, о сельском хозяйстве, Борис Можаев активно вступал в этот спор, проясняя свою линию в этих сложных и противоречивых вопросах. Две статьи обратили внимание Бориса Можаева: статья Ю. Буртина «Александр Солженицын и вопрос о земле» в «Новой газете» и статья А. Ерёмина «Современные аграрные проблемы и реформа П.А. Столыпина» в журнале «Государство и право».
А. Ерёмин отрицательно отнёсся к попыткам П. Столыпина проложить новые пути в крестьянской жизни, а попутно перечеркнул и сорокалетние усилия Б. Можаева что-то дельное высказать о реформе земли и крестьянской жизни: «Всякая положительная оценка столыпинской реформы в последнее время часто встречается на страницах печати. Так, писатель Б. Можаев пишет, что реформа Столыпина «изменила к лучшему весь уклад жизни народа»… «Столыпин и продолжатель дела его А.В. Кривошеин давали крестьянам всё необходимое для нестеснённого ведения хозяйства: ссуды долгосрочные… («под минимальные проценты – эти подчёркнутые слова А. Ерёмин умышленно убрал из моего текста», – замечает Б. Можаев. – В. П.) землю на вечное пользование, инвентарь на льготных условиях, стройматериалы…»
Приведя эти «поправленные» им строки, Ерёмин сделал вот какое заключение: «Это, конечно, чисто субъективное мнение… оно не подтверждается статистикой, ни прошлыми оценками многих буржуазно-либеральных учёных». «Мой оппонент, – продолжает полемику Б. Можаев, – упрекает меня в том, что я не привожу статистику. Значит, он либо ослеп при чтении моих произведений, либо не читал их вовсе…» И Б. Можаев напоминает о том, что в книге «Запах мяты и хлеб насущный. Полемические заметки» (1982) он, опираясь на сведения других писателей, сообщает, что с 1906 по 1916 год сюда, в Южную Сибирь, переселилось больше трёх миллионов человек. «Да как можно говорить о том, – продолжает полемику Б. Можаев, – что там всё было в первозданной дикости каких-нибудь тридцать – тридцать пять лет тому назад? Жили там русские людишки и в те поры, и намного раньше жили. И литераторы туда хаживали. И первым пример показал, проложил туда дорожку не кто иной, как сам Пушкин. За ним Аксаков, Семёнов-Тян-Шанский и многие другие…» Б. Можаев заглянул и в решения об отмене крепостного права 19 февраля 1861 года: «При освобождении крестьян имелось в виду, что население, после того как оно погасит выкупные платежи, вступит в решительное состояние свободных граждан-собственников». Если крестьянин выделит выкупную ссуду, то общество обязано крестьянину выделить участок в одном месте.
Продолжая полемику, Борис Можаев убедительно показал, что «через два-три года после введения реформы Столыпина Россия не просто вышла на первое место по продаже зерна на мировом рынке, а далеко оставила за собой давних соперников своих – США, Канаду, Аргентину…». Приводит Б. Можаев и выписку и из своего очерка «Без шаблона» (1962), чтобы показать, что в старой книжке 1912 года приводятся данные о богатстве Рязанской области, о числе коров и лошадей, которые кормили окские луга, вывозили даже сено в Москву и Петербург. Сравнивает также завидные темпы прироста экономики Японии в 1950– 1960-х годах со столыпинскими и приходит к выводу, что Япония по этим темпам отстаёт от столыпинских.
Интересные мысли высказывает Б. Можаев о статье Ю. Буртина, который анализирует раздумья Солженицына о земельной реформе. Солженицын, как и раньше Столыпин, предлагал создать единый крестьянский банк. Но при Столыпине продавали землю по доступным крестьянам ценам, а сейчас земля недоступна крестьянам; после уничтожения колхозов крестьяне обнищали, чиновники давно лишили их собственности.
«Особенно теперь они лютуют, – пишет Б. Можаев, – при ельцинском «капитализме»: те же чиновники подняли цены до абсурда. Ведь подумать только – один комбайн, стоивший 8—10 тысяч рублей, теперь стоит больше ста миллионов рублей! Цены же на зерно, на мясо увеличились в несколько десятков раз меньше. Как жить крестьянину? Выкупать землю? А на какие шиши?… Так что говорить сейчас о продаже колхозной и совхозной земли крестьянам – значит заниматься маниловщиной, мягко выражаясь, или наводить тень на плетень» (Там же. С. 240).
И Б. Можаев рассказывает историю разорения талантливого фермера: он процветал, завел свиней, но неожиданно по воле чиновников комбикорм подорожал в три раза и цена дошла до 300 рублей, а ячмень отборный – за 80 рублей. Образовалась «вилка», которая и разорила хозйство. И так государство поступало с тысячами крестьян и тысячами хозяйств, а после этого стали покупать западные продукты.
Б. Можаев во всех своих размышлениях о земельной реформе высказывает очень важную мысль о контроле над властью – о земстве. Первый земский собор прошёл ещё при Иване Грозном. Потом полномочия определялись чётче. В земство не допускались «местные губернаторы, вице-губернаторы, члены губернских правлений, прокуроры, стряпчие и чины местной полиции». Земские учреждения должны были осуществлять общую распорядительную власть и координировать исполнительные органы. Земские собрания состояли «из гласных уездов, непосредственно избираемых уездными собраниями и волостными сходами, и губернских, избираемых уездными собраниями из числа гласных». «Вот это-то «равенство в правах» и являлось во все времена камнем преткновения и для властей предержащих, особенно для властолюбцев, – подводил итоги своих размышлений Б. Можаев. – От их произвола и ограждалось общество строгим законодательством. Иными словами, прогрессивное человечество перестрадало и пережило опыт дикого капитализма, а мы с каким-то обезьяньим усердием вляпались в него, позабыв или отбросив всяческие уроки истории, в том числе и собственной» (Там же. С. 251).
Б. Можаев наряду с талантом трагического описания крестьянской жизни обладал и ещё одним из благороднейших качеств художника – юмором. Слушать его рассказы было одно удовольствие.
Не раз автор этой книги призывал его соединить трагическое и комическое вместе, но не получалось. Отдельные его произведения – сплошь юмористические. Стоит взяться за повесть «Полтора квадратных метра» (Дружба народов. 1982. № 4), как позабудешь о всех своих проблемах и будешь решать вопрос: на чью же сторону стать в острейшем коммунальном вопросе. А на самом деле речь здесь идёт об основах общественной системы родного отечества. В иронии Б. Можаева – протест против системы, цензуры.
В критике и литературоведении роман «Мужики и бабы» чаще всего пытаются противопоставить роману М. Шолохова «Поднятая целина», но эти романы исторически нельзя сопоставлять: Шолохов написал роман в 1932 году, а Б. Можаев через пятьдесят лет, Шолохов видел процесс коллективизации своими глазами, а Б. Можаев – изучал по документам и по старым воспоминаниям действующих лиц, а это огромная разница.
Можаев Б.А. Собр. соч.: В 4 т. М., 1989.
Владимир Алексеевич Солоухин
(17 июня 1924 – 4 апреля 1997)
Родился в селе Алепине Владимирской области в зажиточной крестьянской семье, дед Алексей Дмитриевич и отец Алексей Алексеевич, кроме занятий земледелием, были пчеловодами, у них в саду стояло двадцать шесть ульев.
Владимир Солоухин – поэт, прозаик, публицист, коллекционер, был ярким и неординарным русским человеком. Иногда на собраниях ему хотелось подразнить своих недоброжелателей. Об одном из эпизодов он рассказывает в автобиографической повести «Смех за левым плечом» (Франкфурт-на-Майне, 1988; М., 1989): «Дело в том, что мой дедушка Алексей Дмитриевич держал два завода.
…Ну и ахнула вся аудитория, ну и гул пошёл по рядам! А из общего гула оттуда и отсюда из разных углов и рядов прорезались не сочувствующие, нет, восторженно-визгливые реплики: «А я вам что говорил?!», «А я вам что говорила!», «Цацкались, нянчились. Николая Второго на палец надел – простили. Церкви стал защищать – простили. Икон у себя по всем стенам навешал – простили. В Париже с эмигрантами якшался – простили. В Загорске с патриархом и другими попами якшался – простили. Действительность нашу, счастливую, светлую действительность нашу в рассказах, повестях и очерках критиковал – простили. Стихотворение «Волки» написал, казалось бы, теперь-то можно было понять – всё простили. Думали – случайные ошибки, временные заблуждения, а вот оно и открылось!» (Солоухин В.А. Собр. соч.: В 10 т. М., 1995. Т. 1. С. 39). Когда-то мать, наставляя своего сына делать добро, говорила: «У тебя, где бы ты ни был и что бы ты ни делал, всегда за правым плечом стоит Ангел, а за левым плечом – сатана. (Она называла его – Лукавый.) Они видят всё, что ты делаешь, и даже знают о том, что ты думаешь» (Там же. С. 27—28). Делаешь добро, Ангел улыбается, а Лукавый морщится; делаешь недобрые дела, Ангел печалится, а Лукавый смеётся. И в повести «За левым плечом» автор последовательно раскрывает всю правду о своём рождении и происхождении. Дед был великим мастером-пчеловодом. У него был медный котёл, наливали туда воду, насыпали труху старых пчелиных сотов, используя сложную систему, в которой принимали участие отец и брат, получали «каравай чистого воска». Воск шёл на церковные свечи и пр. «Второе предприятие деда тоже было сезонным» – с помощью мастера и двух подмастерьев делали кирпич. Вот какими были два завода деда.
В. Солоухин был членом КПСС, но он чаще всего переступал порог дозволенного.
Юный Солоухин учился в сельской школе, окончил Механический техникум.
Во время войны был призван в армию, до 1945 года служил в войсках, охранявших Кремль, писал стихи, иногда прозу. «Я никого на свете не убил. / Так получилось. Даже мышь не тронул. / Ни из рогатки галку и ворону, / Ни петуха на щи не зарубил. / Так получилось. Не был на войне, / И не успел к охоте пристраститься» (Там же. С. 643), – писал позднее Солоухин.