История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции
Шрифт:
О жизни и творчестве М.Н. Алексеева написано очень много статей и монографий. Он навсегда вошёл в историю отечественной литературы ХХ века.
Алексеев М.Н. Хлеб – имя существительное: Повесть в новеллах. М., 1968.
Алексеев М.Н. Собр. соч.: В 6 т. М., 1975—1976.
Александр Исаевич Солженицын
(11 декабря 1918 – 3 августа 2008)
Родился в обеспеченной семье в Кисловодске, но вёл свой род из крестьян, оба деда своим трудом и энергией стали богатыми землевладельцами. Отец, Исаакий Солженицын, офицер царской армии, сражался в Первую мировую войну в армии генерала Самсонова, погиб до рождения сына Александра; мать, Таисия Захаровна Щербак, получив образование стенографистки не только на русском, но и на английском, могла дать образование своему сыну, он окончил среднюю школу и физико-математический факультет Ростовского университета, одновременно с этим поступил в Московский институт философии, литературы и искусства (МИФЛИ). А. Солженицын был одарённым человеком, его тянули к себе и физика, и литература, он писал стихи, в его планах была и проза, в которой он задумал написать о генерале Самсонове и своём офицере-отце. И не только о нём, но и о своих дедах, энергичных, предприимчивых, сообразительных. Летом после окончания десятилетки Таисия Захаровна купила сыну велосипед, и всё предвоенное летнее время он вместе с друзьями путешествовал по Кавказу и Крыму. В 1938 году А. Солженицын женился на Наталье Решетовской, обаятельной, умной, талантливой, превосходно игравшей на пианино, а потом – война, артиллерийское училище, с середины 1943 года – фронт. В феврале 1945 года фронтовик и орденоносец А. Солженицын был арестован: сотрудники Комитета безопасности обнаружили в его письмах выражение слишком вольного отношения к Сталину и Советскому государству. Отсидев положенный срок в заключении, А. Солженицын побывал и в ссылке, а осенью 1953 года лагерные врачи предсказали ему, что жить ему осталось считаные месяцы. «Эти последние обещанные врачами недели мне не избежать было работать в школе, – писал А. Солженицын в книге «Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни» (Париж, 1975; М., 1996. С. 11), – но вечерами и ночами, бессонными от болей, я торопился мелко-мелко записывать, и скручивал листы по нескольку в трубочки, а трубочки наталкивал в бутылку из-под шампанского, у неё горлышко широкое. Бутылку я закопал в своем огороде – и под новый 1954 год поехал умирать в Ташкент». В Кок-Тереке А. Солженицын поправился, рак излечили. Он стал учителем в школе и всё время писал и прятал написанное. Потом переехал в Рязань, продолжал работать в школе, писать и прятать написанное. Так была написана повесть «Щ-854», роман «В круге первом», сценарий «Знают истину танки». Кое-что самое откровенное сжигал, опасаясь КГБ. Писал письма Н. Решетовской, которая вышла замуж за вдовца доцента-химика с двумя детьми, хотя одиннадцать лет ждала его. Не дождалась. И он уговорил её вернуться к нему, и она вернулась. Пять лет лагеря и семь лет ссылки отдалили его от художественной литературы, но на свободе он окунулся в чтение литературы и полностью разочаровался в ней: они «раз и навсегда были признаны мною ненастоящими, и я не терял времени и не раздражался за ними следить: я заранее знал, что в них нет ничего достойного. Не потому, чтобы там не было талантов, – наверное, они были там, но там же и гибли. Ибо не то у них было поле, по которому сеяли: знал я, что по полю тому ничего вырасти не может… все они соглашались о всяком предмете и деле не говорить г л а в н о й п р а в д ы, той, которая людям в очи лезет и без литературы. Эта клятва воздержания от правды называлась соцреализмом. И даже поэты любовные, и даже лирики, для безопасности ушедшие в природу или в изящную романтику, все они были обречённо-ущербны за свою несмелость коснуться главной правды» (Там же. С. 14—15). Но это были слова человека, оторванного от жизни и от художественной литературы. Прошли годы, в 1961 году А. Солженицын, окончательно отредактировав повесть «Щ-854», договорился со Львом Копелевым, с которым не один год просидел в заключении, что тот передаст его вещь в журнал «Новый мир». Л. Копелев так и сделал, передал Анне Самойловне Берзер, которая, прочитав, сначала попросила прочитать Е.Н. Герасимова, заведующего прозой, тот отказался, потом отказался читать А. Кондратович, Б. Закс заявил, прочитав несколько страниц, что печатать повесть нельзя. В этом случае, когда все ответственные чины в журнале отказались читать, А. Берзер передала рукопись А. Твардовскому со словами: «Лагерь глазами мужика, очень народная вещь». Взял почитать А. Кондратович, но с какой-то страницы бросил. «Не скажу, что такой точный план, – писал А. Солженицын в книге «Бодался телёнок с дубом», – но верная догадка-предчувствие у меня в том и была: к этому мужику Ивану Денисовичу не могут остаться равнодушны верхний мужик Александр Твардовский и верховой мужик Никита Хрущёв. Так и сбылось: даже не поэзия и даже не политика решили судьбу моего рассказа, а вот эта его доконная мужицкая суть, столько у нас осмеянная, потоптанная и охаянная с Великого Перелома, да и поранее» (Там же. С. 25).
А. Твардовский, В. Лакшин, А. Кондратович и А. Солженицын подробно рассказали в своих воспоминаниях о том, как пришла в «Новый мир» повесть «Щ-854», вышедшая в журнале с названием «Один день Ивана Денисовича» (1962. № 11), как её читал А. Твардовский, как обсуждали за круглым столом главного редактора, как он лучился радостью открытия нового писательского таланта, написавшего смелую, отважную историю о лагерной жизни, в сущности запрещённую в текущей литературе. И дальнейший ход событий тоже описан в их воспоминаниях и в опубликованных документах.
А. Твардовский позвонил помощнику Н.С. Хрущёва Василию Семёновичу Лебедеву и предложил ему почитать талантливую повесть неизвестного автора, который, если его напечатаем, станет широко известным; Лебедев прочитал, уговорили почитать Н. Хрущёва, тот согласился, чтобы ему прочитали во время отпуска; Лебедев прочитал Н. Хрущёву, которому повесть понравилась; он дал её «по кругу» прочитать членам Политбюро, обсудили и приняли решение – печатать в «Новом мире». Конечно, здесь вся эта драматическая история изложена упрощённо, а столько внутренних тяжких переживаний было за это время у А. Твардовского, который не переживал так глубоко за свои неопубликованные произведения, как за повесть А. Солженицына.
«Один день Ивана Денисовича» – это повествование о пребывании в лагере Ивана Денисовича Шухова, здесь есть и ссоры, товарищеская поддержка, рассказы о бригадирах и десятниках, о кавторанге, об эстонцах Кильгасе и Эйно, о каше, которую никто не востребовал, и о честном разделе между нуждающимися, иной раз возникнут интересные беседы, все слушают и спорят, а в другой раз слушают рассказ Тюрина, как его уволили с воинской службы, как сына кулака, и как он вернулся домой и увёз младшего брата… В минуту перерыва Цезарь, потягивая трубку, спокойно сообщает, что «объективность требует признать, что Эйзенштейн гениален. «Иоанн Грозный» – разве это не гениально? Пляска опричников с личиной! Сцена в соборе!» И тут же услышал в ответ: «– Кривлянье! – ложку перед ротом задержа, сердится Х=123. – Так много искусства, что уже и не искусство. Перец и мак вместо хлеба насущного! И потом же гнуснейшая политическая идея оправдания единоличной тирании. Глумление над памятью трёх поколений русской интеллигенции!..
– Но какую трактовку пропустили бы иначе?..
– Ах, пропустили бы?! Так не говорите, что гений! Скажите, что подхалим, заказ собачий выполнял. Гении не подгоняют трактовку под вкус тиранов!» (Солженицын А. Один день Ивана Денисовича: Повесть. М.: Советский писатель, 1963. С. 71).
И ещё один штрих о повести: автор превосходно описывает работу бригады каменщиков, во время которой соревнуются эстонец Кильгас и Шухов (Там же. С. 79—92).
Алёшка, который в минуты отдыха постоянно читает Евангелие, как-то спросил Ивана Денисовича, почему он Богу не молится, ведь «душа-то ваша просится богу молиться. Почему ж ей воли не даете, а?». «Потому, Алёшка, что молитвы те, как заявления, или не доходят, или «в жалобе отказать» (Там же. С. 139).
«Засыпал Шухов вполне удоволенный. На дню у него выдалось сегодня много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся.
Прошёл день, ничем не омрачённый, почти счастливый» (Там же. С. 144).
Триумф был полный: в ноябре 1962 года состоялся Пленум ЦК КПСС, а после его завершения члены Пленума «понесли с базара» книжного – две книжечки: красную (материалы Пленума) и синию (одиннадцатый номер «Нового мира»). Так, смеялся Твардовский, и несли каждый под мышкой – красную и синюю» (Солженицын А. Бодался телёнок с дубом. С. 47).
Вся читающая Россия бросилась за журналом «Новый мир», а в это время А. Твардовский написал письмо А. Солженицыну, чтобы со всеми готовыми произведениями он обращался только в «Новый мир». А. Солженицын вскоре принёс в журнал «Матрёнин двор» и «Случай в Кочетовке» («Но пришлось сменить на «Кречетовка», чтоб не распалять вражды кочетовского «Октября» к «Новому миру» (Там же). Рассказы А. Солженицына тут же были отправлены в первый номер «Нового мира» за 1963 год. Казалось бы, А. Твардовский нашёл себе писателя-друга, но он горько ошибался: «Со мной пережил он вспышку новой надежды, что вот нашёл себе друга, – вспоминал А. Солженицын. – Но я не заблуждался в этом. Я полюбил его мужицкий корень; и проступы его поэтической детскости, плохо защищённой вельможными навыками; и то особенное природное достоинство, которое проявлялось у него перед врагами… Но слишком несхожи были прошлое моё и его, и слишком разное мы вывели оттуда. Ни разу и никогда я не мог быть с ним откровенен и прост, как с десятками людей, отемнённых лагерной сенью. Ещё характеры наши как-то могли обталкиваться, обтираться, приноровляться, – но не бывает дружбы мужской без сходства представлений.
Мы подобны были двум математическим кривым со своими особыми уравнениями. В каких-то точках они могут сблизиться, сойтись, иметь даже общую касательную, общую производную, – но их исконная первообразность неминуемо и скоро разведёт их по разным путям» (Там же. С. 49).
Так оно и произошло. Когда решался вопрос с публикацией повести «Один день Ивана Денисовича», А. Солженицын был уже готов передать её на Запад для публикации. А. Твардовский, В. Лакшин, А. Кондратович увидели какие-то странности в поведении А. Солженицына, но странностей в его поведении не было, он полностью устремился на Запад. А значит, на открытую борьбу с советской цензурой, на прятанье своих рукописях в «укрывищах», на тайну своей деятельности, так чтобы вызвать подозрения КГБ и пр.
А в это время внимательный критик Владимир Бушин написал статью о повести А. Солженицына в журнале «Нева» (1963. № 3), на которую тут же А. Солженицын ответил в письме В. Бушину от 27 мая 1963 года: «О Вашей статье я слышал от Сергея Алексеевича Воронина ещё в феврале. Саму статью прочел в прошлом месяце. Нахожу её весьма интересной и очень разнообразно, убедительно аргументированной» (Бушин В. Неизвестный Солженицын. М., 2010. С. 14). В. Бушина поддержала критик Л. Иванова в статье «Гражданином быть обязан…» в «Литературной газете» (1963. 14 мая). А до этого ещё была статья И.И. Чичерова «Об «Одном дне Ивана Денисовича» (Московская правда. 1962. 8 декабря), а потом ещё статья, так завязалась литературная полемика вокруг повести и рассказа «Матрёнин двор», опубликованных в «Новом мире».
Затем В. Бушин резко откачнулся от личности и произведений А. Солженицына, достаточно посмотреть его последние книги, в частности «Неизвестный Солженицын. Гений первого плевка» (М., 2010).
А. Солженицын рекомендовал А. Твардовскому напечатать стихи В. Шаламова «Из колымских тетрадей» и «Маленькие поэмы», а чуть спустя «Очерки по истории генетики» Ж. Медведева, но эти предложения А. Твардовскому не пришлись по душе.
А. Солженицын предложил А. Твардовскому напечатать два его романа – «В круге первом» и «Раковый корпус». В редакции журнала прочитали и предложили их напечатать, что-то им понравилось, что-то не понравилось, обычное дело, но печатать надо – огромный успех опубликованного гарантировал их удачу, хотя романы были значительно слабее, чем прежние произведения.