История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции
Шрифт:
Пока шла полемика вокруг романов, А. Солженицын усиленно работал над историческим исследованием «Архипелаг ГУЛАГ», собирал письма, публикации, а документов не было, их невозможно было достать по тем временам. «Я не дерзну писать историю Архипелага: мне не досталось читать документов, – признавался А. Солженицын. – Но кому-нибудь когда-нибудь – достанется ли?.. Свои одиннадцать лет, проведённые там, усвоив не как позор, не как проклятый сон, но почти полюбив тот уродливый мир, а теперь ещё, по счастливому обороту, став доверенным многих поздних рассказов и писем, – сумею я донести что-нибудь из косточек и мяса? – ещё впрочем живого мяса, ещё впрочем живого тритона» (Соженицын А. Архипелаг ГУЛАГ. 1918—1956. Опыт художественного исследования. Вермонт; Париж, 1987. С. 9). Автор ссылается при этом на 227 имён, на людей, которые присылали ему письма, рассказы, воспоминания. И всё равно мало, недостаточно этих свидетельств испытавших лагерное заключение, чтобы представить себе объективное значение деятельности ЧК, ГПУ, НКВД в создании могучего потока осуждённых разных времён, начиная с революции и Гражданской войны – Архипелага ГУЛАГ.
Десятки, сотни биографий осуждённых и заключённых в лагеря предстают перед читателями этой книги, но начинается это повествование за три месяца до окончания войны с ареста капитана Красной армии Александра Солженицына, только что выведшего из окружения свою разведбатарею и представшего перед комбригом, который тут же приказал сдать ему его пистолет. Тут же его арестовали. Комбриг напомнил Солженицыну, что у него есть друг в 1-м Украинском фронте, его тут же прервали контрразведчики, а Солженицын догадался, что его переписка с другом перехвачена.
А комбриг «поднялся из-за стола (он никогда не вставал навстречу мне в той прежней жизни), через чумную черту протянул мне руку (вольному, он никогда мне её не протягивал!) и, в рукопожатии, при немом ужасе свиты, с отеплённостью всегда сурового лица сказал бесстрашно, раздельно:
– Желаю вам – счастья – капитан!..
Так он желал счастья – врагу?..» (Там же. С. 30).
Позже А. Солженицын встретился с бывшим комбригом Травкиным, ставшим генералом в отставке и ревизором в Союзе охотников.
Захватывающе написаны многие главы повествования, в «Истории нашей канализации» описывается система подавления и унижения со стороны государственных органов всех инакомыслящих, созданная как отклик на призыв В. Ленина, провозгласившего общую единую цель «очистки земли российской от всяких вредных насекомых» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. М., 1966. Т. 35. С. 204). В это число входили земцы, кооператоры, все домовладельцы, гимназические преподаватели, церковные приходские советы, церковные хоры, все священники, все монахи и монахини, интеллигенты, студенты, правдоискатели, социал-демократы, эсеры, кадеты, дворяне, купцы – очистка происходила в форме внесудебной расправы. И чем больше проходило времени, тем активнее расширялся круг «вредных насекомых»: восставшие крестьяне, кулаки во время коллективизации, инакомыслящие во время войны и т. д и т. д. Любая неосторожная фраза о советской власти, о коммунистической партии, о вождях служила поводом для ареста и допросов, а выбраться из лап чекистов было нелегко. Так что поток осуждённых всё увеличивался и увеличивался, лагеря были рассеяны чуть ли не по всему Советскому Союзу.
В книге много имён, фактов, исторических и политических событий, А. Солженицын высказывает свою точку зрения на описываемые события. Книга вызвала разноречивые толкования, одни восприняли её с одобрением, другие отвергают, третьи говорят как о положительных, так и об отрицательных сторонах этого художественного исследования.
Но это, конечно, серьёзное исследование, которое не случайно названо художественным. Порой автор лишь называет то или иное судебное дело, порой судит поверхностно и видит лишь фактическую сторону, а вся глубина и неповторимость события остаются как бы в стороне. Возможно, это недостаток, а может быть, это простая необходимость лишь зафиксировать массовость явления и события.
На основе многочисленных документов А. Солженицын убедительно раскрывает судебный процесс «Шахтинское дело» (18 мая – 25 июля 1928 года) под председательством А.Я. Вышинского с главным обвинителем Н.В. Крыленко. Перед судом предстало 53 подсудимых, 56 свидетелей. Из них 16 подсудимых «стремились раскрыть обществу свои тяжёлые преступления», 13 подсудимых «извивались», а 24 подсудимых вообще виновными себя не признали (Правда. 1928. 24 мая). «Это вносило недопустимый разнобой, массы вообще не могли этого понять. Наряду с достоинствами… беспомощностью подсудимых и защитников, их неспособностью сместить или отклонить глыбу приговора, – недостатки нового процесса били в глаза, и кому-кому, а опытному Крыленко были непростительны» (с. 368—369). Нужен был новый процесс. Нужны были новые «сильные вредительские фигуры во главе». Выбрали крупного горного инженера, выдающуюся фигуру крупного общественного деятеля Петра Акимовича Пальчинского, но процесса не получилось: Пальчинский выдержал давление, издевательства, какие знали ОГПУ, – «и не сдался, и умер, не подписав никакой чуши. С ним вместе прошли испытание и тоже, видимо, не сдались – Н.К. фон-Мекк и А.Ф. Величко. В пытках ли они погибли или расстреляны – этого мы пока не знаем, но они доказали, что м о ж н о сопротивляться и м о ж н о устоять…» (с. 369—370). Подробно проанализировал А. Солженицын и процесс «Промпартии» (25 ноября – 7 декабря 1930 года), выделив здесь замечательную фразу инженера Рамзина: «Путь предательства чужд внутренней конструкции инженерства». Обвиняемых только восемь человек. Но никаких документов, никаких бумажек, их обвиняющих, ничего этого нет, как ни копались в их квартирах и на месте службы. Хотели их обвинить по происхождению, но и здесь у обвинителей ничего не нашлось – все они вышли из бедных семей: один сын крестьянина, сын многодетного конторщика, сын сельского учителя, сын коробейника… «Все восьмеро учились на медные гроши, на своё образование зарабатывали себе сами… И вот что чудовищно: при царизме никто не загородил им пути образования! Они кончили реальные училища, затем высшие технические, стали крупными знаменитыми профессорами» (с. 380).
Этот процесс удался, и Крыленко доволен, что все сознались в своих преступлениях, все одобрили диктатуру пролетариата, все получили по десять лет тюремного заключения.
«Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицына сначала вышел за границей, в советской критике началась полемика вокруг этой необычной книги, во время правления Л. Брежнева она была резко осуждена.
Вокруг романов А. Солженицына сначала шла обычная литературная борьба, одни критиковали, другие восхищались. Романы набрали, высокое партийное руководство рекомендовало решить вопрос об их публикации на Секретариате Союза писателей СССР.
Многие секретари резко осудили романы, лишь иные признали, что с авторской доработкой романы можно опубликовать. А. Солженицын направил в адрес IV съезда советских писателей (22—27 мая 1967 года) письмо, в котором просил писателей требовать отмены цензуры, говорить о защите авторских прав. О письме и романах Секретариат уже принимал решения. Прислал из Вёшенской свой резко отрицательный отзыв М.А. Шолохов. Всё зависело от позиции первого секретаря Союза писателей К.А. Федина. И А. Твардовский написал ему подробнейшее письмо, где – в какой уж раз! – изложил свою позицию об А. Солженицыне. Изменилось время, Л. Брежнев, как и многие из партийного руководства, резко отрицательно отнёсся к «Новому миру», особенно к публикациям А. Солженицына. К. Федин был у Л. Брежнева, знал его позицию. А посему просто не мог принимать восторженную позицию А. Твардовского, который по-прежнему упрекал К. Федина в намерении «предать самого Солженицына политическому остракизму» (Твардовский А. Нам решать вопросы литературной жизни: Письма А. Твардовского К. Федину // Октябрь. 1990. № 2. С. 198). И далее А. Твардовский писал 7—15 января 1968 года: «Слышать от Вас, Константин Александрович, крупнейшего русского писателя, друга А.М. Горького и продолжателя его традиций в руководстве литературой, слова этого Вашего предложения представляется странным и непонятным. Не можете же Вы просто присоединиться к предложению М.А. Шолохова, без обиняков высказанному в его письме: «не допускать Солженицына к перу». Это было бы особенно печально после известных литературно-политических выступлений автора «Тихого Дона», которыми он так уронил себя в глазах читателей и почитателей. И вообще грустно, что Федин с Шолоховым в этом деле, вместо того чтобы показать пример достойного, чуждого мелким ведомственным соображениям художнического отношения к художнику, склоняются к позиции таких товарищей из Секретариата, чья неприязнь к Солженицыну понятна и неудивительна…» (Там же). Это тем более было любопытно, что только что А. Твардовский писал, что говорил М. Шолохов о Солженицыне: «М.А. Шолохов в своё время также с большим одобрением отозвался об «Иване Денисовиче» и просил меня передать поцелуй автору повести» (Там же. С. 196). Но К. Федин был непреклонен, помня позиции Л.И. Брежнева и многих членов Политбюро.
Вот что пишет А.И. Солженицын по поводу одного из заседаний Секретариата СП СССР, на котором он подвергся осуждению: «На лице Федина его компромиссы, измены и низости многих лет впечатались одна на другую, одна на другую, и без пропуска (и травлю Пастернака начал он, и суд над Синявским – его предложение). У Дориана Грея это всё сгущалось на портрете, Федину досталось принять – своим лицом. И с этим лицом порочного волка он ведёт наше заседание, он предлагает нелепо, чтоб я поднял лай против Запада, с приятностью перенося притеснения и оскорбление Востока. Сквозь слой пороков, избледневший его лицо, его череп ещё улыбается и кивает ораторам: да не правду ли верит он, что я им уступлю?.. Я уже давно вошёл в ритм – пишу и пишу протокол. Лицо моё смиренно – о, волки, вы ещё не знаете зэков! Вы ещё пожалеете о своих неосторожных речах! (Солженицын А. Бодался телёнок с дубом. С. 185). И тут же прислал письмо А. Твардовский: «Я просто любовался вами и был рад за вас и нас… Очевидное превоходство правды над всяческими плутнями и политикой» (Там же).
Западный журнал «Грани» готовился издать «Раковый корпус», А. Солженицын заканчивал работу над «Архипелагом ГУЛАГ», изучал документы и семейные хроники о Первой мировой войне, и первые книги будущего романа «Красное Колесо» были почти готовы к изданию, а А. Твардовский всё ещё надеялся издать романы А. Солженицына в «Новом мире». Ничего из этого не получилось. Была развязана литературная травля А. Солженицына. Связи А. Солженицына с Западом очень заинтересовали российские службы безопасности. За ним установили секретный контроль. Озабоченность положением А. Солженицына проявляют Б. Пономарев, Ю. Андропов, Ю. Мелентьев, А. Громыко, наконец принимается Постановление Политбюро ЦК КПСС от 21 июня 1968 года, в котором выражено недовольство его популярностью на Западе. Союз писателей СССР принял решение исключить А.И. Солженицына из членов этого Союза, решение было принято почти единогласно, лишь А. Твардовский заявил, что А. Солженицын – «выдающийся писатель современности». 12 ноября 1969 года А. Солженицын направил «Открытое письмо секретариату Союза писателей РСФСР», в котором чётко высказал свою позицию на исключение из Союза писателей: