История русской литературы XIX века. Часть 3: 1870-1890 годы
Шрифт:
"Гусев", "Дуэль", "Скрипка Ротшильда", "Студент", "Дом с мезонином"
Распространенное в критике 1890-х годов представление о Чехове как о писателе-пессимисте, человеке меланхолического склада, певце "сумеречных" настроений не так уж беспочвенно и вряд ли может считаться всего лишь праздным вымыслом недальновидных критиков, неспособных разобраться в якобы слишком сложной для их узкого восприятия поэтике большого художника. Не подлежит сомнению, что Чехов не только сопротивлялся подобным упрекам, противопоставляя им свою поэтику объективности, но и всерьез страдал от них, в глубине души чувствуя их небезосновательность, и постоянно – и как человек, и как писатель – предпринимал усилия для того, чтобы выйти за пределы меланхолического круга переживаний, в котором отчаянно бьются его теряющие веру герои. К человеческим попыткам самопреодоления следует отнести его изумившую современников, одновременно странную и героическую поездку в 1890 г. на "каторжный остров" Сахалин и сближение с либералами как с людьми, чей последовательный социальный критицизм был оборотной стороной их веры в возможность преобразования наличного несовершенства в иной – более гуманный, более мягкий и свободный – строй бытия. В художественном творчестве Чехова усилия по размыканию
В "Гусеве" смерть от чахотки обоих главных героев рассказа – простоватого и грубоватого денщика Гусева и его идейного и психологического оппонента "протестанта" Павла Иваныча (тип, родственный либералу Громову из "Палаты № 6"), с одной стороны, уравнивает их перед лицом общей трагедии Жизни, пресекающей существование любого человека вне зависимости от его взглядов и убеждений, с другой – описывается как отчасти теряющая свою всесокрушающую мощь, когда океан, в который с корабля сбросили трупы обоих героев, заливается изумительным по своим разнообразным оттенкам светом тропического заката, божественная красота которого словно искупает ужас человеческой смерти и позволяет, в высшем смысле, примириться с ней.
В "Дуэли" – произведении, построенном на переосмыслении ряда классических для русской литературы ситуаций (в частности – ситуации дуэли, занимавшей важное место в романах Пушкина, Лермонтова и Тургенева), – Лаевский, главный герой повести, эгоистичный, капризный, нравственно слабый, изолгавшийся человек (чеховский вариант типа "лишнего человека"), пережив духовное потрясение, находит в себе силы "скрутить себя" и начинает постепенно меняться в лучшую сторону, – черта, отличающая его от многих и многих чеховских героев, неспособных, несмотря на все усилия, добиться такого же результата. Появляется в сознании изменившегося Лаевского и намек на возможность одолеть человеческим усилием – пусть и в отдаленной перспективе – повсеместную трагедию Жизни. Повторяя в конце повести фразу: "Никто не знает настоящей правды", близкую по смысловому наполнению Заключительной сентенции "Огней": "Ничего не разберешь на этом свете", – герой не ставит здесь точку, а дополняет ее мыслью о том, что люди, ищущие "настоящей правды" (понятие, равносильное в чеховском языке понятию "общей идеи"), быть может, когда-нибудь и "доплывут" до нее.
Ненадолго, но размыкается меланхолический круг одиночества и отчаяния и в рассказах "Скрипка Ротшильда" (1894), "Студент" (1894), "Дом с мезонином" (1896). В "Скрипке Ротшильда" гробовщик Яков Бронза, всю жизнь считавший убытки и не чувствовавший страданий самых близких к нему людей, проникается состраданием к своей заболевшей жене и к бедному еврею Ротшильду, которого прежде презирал и ненавидел. Новые чувства, переполняющие его душу, выливаются в чудесную мелодию, которую он перед смертью играет на скрипке, и хотя мелодия эта бесконечно печальна, ее красота, подобно закату в "Гусеве", воспринимается как наполненная высоким смыслом, способным открыть людские души для взаимной любви и глубокого, сочувственного понимания друг друга. В рассказе "Студент" главному герою – студенту духовной академии Ивану Великопольскому, благодаря общению с простыми крестьянками, которым он пересказал евангельскую историю об отречении Петра, удается избавиться от владевших им накануне мрачных мыслей о бесперспективности исторического движения человечества. Чувствуя себя, подобно отрекшемуся от Христа Петру, предателем по отношению к смыслу, не всегда заметному, но всегда действующему в истории, студент резко меняет направление своих мыслей и точно впервые с радостным изумлением открывает для себя, что в мире есть и всегда были "правда и красота" (еще одна словесная параллель к понятиям "общая идея" и "настоящая правда"), ради которых стоит жить. В "Доме с мезонином" полюбившим друг друга героям, Художнику и хрупкой, чистой, доверчивой дёвушке Жене, как это бывало и в прежних чеховских рассказах о любви, не удается соединиться, однако в самом конце рассказа у героя, насильно разлученного с Женей, отправленной в другую губернию по настоянию старшей сестры Лиды, не симпатизировавшей Художнику, тем не менее возникает предчувствие, что они – "встретятся". Важно отметить и то, что чуткая Женя, когда Лида спорит с Художником о том, как и во имя чего должен жить человек, – принимает сторону Художника, утверждавшего, что люди должны стремиться не к мелким и частным целям, а к "вечному и общему", к радикальному пересмотру оснований общественного бытия современного человека. По существу, герой отстаивает точку зрения, имеющую соответствия как в массовой либеральной, так, и в радикально демократической идеологии, что "правда" может быть найдена только при условии тотального отрицания всех ныне существующих форм человеческой жизнедеятельности, как социальных, так и политических, признаваемых устаревшими и не отвечающими новым представлениям об истинной свободе.
"У знакомых", "Случай из практики", "Невеста"
С 1898 г. нотки оптимизма все активнее начинают звучать в чеховском творчестве. Писатель окончательно сближается с либеральным лагерем, знаком чего стал полный разрыв его отношений с Сувориным, который отныне воспринимается им исключительно как "консерватор" в уничижительном смысле этого слова. Именно с этого года в творчестве Чехова появляется тема будущего – как некой радужной перспективы или идеальной светящейся точки, одно только мысленное притяжение к которой дает душе необыкновенные силы и, по контрасту с ее чарующим светом, заставляет видеть все прошлое и настоящее как бесконечно затянувшееся время тьмы. Впервые образ такого будущего возникает в рассказе "У знакомых" (1898), герой которого Подгорин мечтает услышать от кого-нибудь "призыв к новым формам жизни, высоким и разумным, накануне которых мы уже живем, быть может, и которые предчувствуем иногда…" В рассказе "Случай из практики" (1898) мечта о прекрасном будущем, во всем отличном от тяжелого, мучительного настоящего, в котором одинаково страдают и богатые, и бедные, объединяет двух внутренне одиноких и страшащихся непонятной жизни героев – доктора Королева и девушку
"Маленькая трилогия"
Идеал будущего косвенно предопределяет оценку настоящего и в написанной в 1898 г. "маленькой трилогии" – трех небольших рассказах, объединенных общими героями и темой "футлярной" закрытости человека от пугающего и беспокоящего его мира. Жизнь, от которой закрываются герои, предстает здесь не столько трагической и жестокой, как это почти всегда было прежде, сколько захватывающе неизвестной, непредсказуемой и втайне вынашивающей в себе образ новой свободы, от лица которой автором словно бросается вызов неспособности героев открыться ей и принять ее.
В первом рассказе "трилогии" – "Человек в футляре" – таким закрытым человеком является гимназический учитель греческого языка Беликов, весь и по интеллектуальному кругозору, и по болезненно-невротическим реакциям на все живое и новое принадлежащий "консервативному" прошлому, восходящему к тем диким и жутким временам, когда, как говорится в рассказе, "предок человека не был еще общественным животным" и в страхе перед всем существующим "жил одиноко в своей берлоге".
Во втором рассказе – "Крыжовник" – с необычной для Чехова резкостью обрисована жизнь человека, всецело сосредоточившегося на низменной материальной цели приобретения собственного имения с прудиком, садом и кустами любимого им крыжовника. Такая скудость цели расценивается в рассказе как предательство истинных целей, стоящих перед человечеством и, по словам одного из героев, состоящих в том, чтобы когда-нибудь в будущем человек мог овладеть "всем земным шаром, всей природой", чтобы во всей красе и силе "проявить все свойства и особенности своего свободного духа".
В третьем рассказе – "О любви" – нежно любящие друг друга герои, помещик Алехин и молодая замужняя женщина Анна Луганович, не могут соединить свои сердца и судьбы из ложного, как это видится автору, страха перед общественным мнением, которое, доверься они своей любви, конечно, осудило бы их за безнравственность, но, по мнению прозревающего к концу рассказа Алехина, было бы не право, поскольку оценивало бы все происходящее с позиций традиционной морали, испокон веков стесняющей свободу человеческого самопроявления и давно уже воспринимаемой всяким подлинно живым сознанием как ненужные, бессмысленные оковы.
"Ионыч", "Дама с собачкой", "Душечка", "Архиерей"
Тема, затронутая в "Крыжовнике", получает развитие в рассказе "Ионыч" (1989), повествующем о судьбе человека, разменявшего свои былые возвышенные стремления на пошлый идеал материального благополучия и в итоге деградировавшего как личность. Тема по-новому свободной любви, готовой усомниться в моральной оправданности и незыблемости традиционного института брака, продолжена в рассказе "Дама с собачкой" (1899). Главные герои рассказа – Гуров и Анна Сергеевна; он – женатый человек, она (как и героиня "О любви") – честная, порядочная, интеллигентная замужняя женщина, одинаково несчастливы в браке. Спасением от его унизительного, подавляющего "футляра" для них становится их любовь друг к другу, родившаяся из легкомысленного курортного романа и со временем превратившаяся в большое серьезное чувство. Чувство разделенной любви не только избавляет героев от одиночества, но и выводит к новым духовным горизонтам, они становятся чуткими к красоте мира, задумываются о "высших целях бытия" и, подобно герою "Студента", начинают ощущать жизнь человека и человечества как "непрерывное движение к "совершенству". Параллельно им открывается возможность примириться со смертью, приняв ее не как страшный знак неотменимой и неискупимой трагедии Жизни, а как закономерную составляющую таинственного мирового процесса, наличие которой не опровергает его хода, не диссонирует с ним, а, напротив, способствует (хотя и непостижимым для человеческого сознания образом) его осуществлению.
Мысль о возможности преодоления трагедии смерти присутствует и в рассказе "Архиерей" (1902), герой которого архиерей Петр в целом ряде отношений напоминает главного героя "Скучной истории". И тот и другой на пороге смерти вспоминают свою жизнь, которая у обоих внешне сложилась так удачно: один стал известным профессором, другой – архиереем; и тот и другой страдают оттого, что у них разладились отношения с близкими людьми, что они одиноки; и тот и другой вынуждены признать, что ни жизненный опыт, ни природный ум не дали им подлинного, глубинного понимания происходящего в мире. Но не менее существенна и разница между ними. Если профессор внутренне никак не может примириться со смертью, хотя, как медик, и признает ее неизбежность, то архиерей, которому также "не хотелось умирать", относится к ней с большей легкостью, во всяком случае – с меньшим напряжением. Сама же смерть архиерея, согласно прямому авторскому указанию, не вносит в мир никакой дисгармонии: все так же поют птицы, ярко светит солнце и радуются и веселятся люди, празднующие пасху, накануне которой умирает герой. Есть в "Архиерее" и тема неожиданно возникающего теплого душевного взаимопонимания между людьми. Такова сцена, когда мать архиерея вдруг начинает видеть в нем не церковного иерарха, перед которым следует раболепно благоговеть, а своего родного "сыночка Павлушу", нуждающегося в заботе и ласке. Сходный мотив – искренней материнской заботы о маленьком ребенке – появляется и в финале рассказа "Душечка" (1899). Его героиню, Оленьку Племянникову, при желании можно рассматривать как еще один вариант "футлярного" человека. Не имеющая никаких своих "мнений", она послушно повторяет мнения каждого из своих мужей, а когда остается одна, чувствует свое полное бессилие разобраться в том, что происходит в жизни. Но авторская насмешка над героиней, заметная в начале рассказа, в итоге полностью нейтрализуется указанием на ее готовность, не задумываясь, отдать жизнь "за чужого ей мальчика", гимназиста Сашу – ее последнюю, самую сильную и самую бескорыстную привязанность. Тем самым Душечка оказывается героиней, чей "футляр" распался и раскрылся, освободив путь для чистой энергии любви, нежности и сострадания, всегда переполнявшей ее, но прежде не имевшей для себя выхода.