История русской литературы XIX века. Часть 3: 1870-1890 годы
Шрифт:
Ямпольский И. Г. Из архива А. Н. Майкова. В кн. Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1974 год. Л., 1976.
Ямпольский И. Г. Из архива А. Н. Майкова. В кн.: Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1976 год. Л., 1978.
Ямпольский И. Г. Поэты и прозаики. Л., 1986.
Глава 9
Я. П. Полонский 1819–1898
Творчество Я. П. Полонского весьма многообразно как в жанровом, так и в содержательном отношении. За сорок с лишним лет писательской деятельности (его первый поэтический сборник "Гаммы" вышел в 1844 г.) Полонский написал и опубликовал огромное количество стихов, несколько поэм, а также очерки, рассказы, повести, романы, пьесы и даже либретто для опер, успел выпустить собрание своих сочинений в десяти томах (в 1885 г.), до конца дней работал над стихотворной эпопеей "Свежее предание", задуманной в подражание "Евгению Онегину", а также обширной поэмой "Братья" (два последних произведения так и остались
Однако всесильное время расставило все по своим местам. И сейчас, по прошествии века, в общем можно констатировать, что вклад Полонского в русскую поэзию измеряется не томами им написанного, а лишь книжкой избранной лирики. Если говорить еще конкретнее, то и из этой небольшой книжки самыми ценными, оставшимися "на слуху" у последующих поколений следует считать немногие стихотворения, написанные в жанре баллады, а также городского и цыганского романса – "Затворница", "Колокольчик", "Последний вздох", "Песня цыганки" ("Мой костер в тумане светит")… Все они стали народными песнями. И это недаром, потому что именно в них Полонский сумел сказать свое, неповторимое слово, пусть и негромкое, но удивительно обаятельное в своей задушевной и очень простой интонации, по которой его не спутаешь ни с кем из русских классиков XIX в.
Общественно-литературная позиция и эстетический идеал Я. П. Полонского
Расцвет поэтического таланта Полонского пришелся на 1850–1860-е годы, когда в русской литературе шел процесс активного идейного размежевания литературных сил на "правые" и "левые" течения, велись ожесточенные споры между сторонниками "гоголевского" (сатирического, демократического) и "пушкинского" (созерцательного, эстетически отрешенного от "злобы дня") направлений. По врожденной мягкости и уступчивости своего характера Полонский старался не вмешиваться в идеологическую полемику, целиком не примыкая ни к "отрицательному" лагерю, ни к лагерю "чистого искусства". Он называл себя "человеком сороковых годов", считал себя "идеалистом", понимая это слово в духе раннего Белинского, – т. е. поборником идей "Добра, Красоты и нравственного совершенствования". Эта размытость и абстрактность общественно-литературной платформы не раз позволяла критикам упрекать Полонского в "неясности миросозерцания". Однако за этой "неясностью" скрывались удивительная целомудренностей поэтический такт, печать "какой-то, иногда неловкой, но всегда любезной честности и правдивости впечатлений", как точно отметил И. С. Тургенев в рецензии на сборник Полонского "Снопы" (1871).
У Полонского можно найти сильные "гражданственные" строки, выдержанные в некрасовском духе, вроде такого альбомного признания:
Писатель, если только он Волна, а океан – Россия, Не может быть не возмущен, Когда возмущена стихия. Писатель, если только он Есть нерв великого народа, Не может быть не поражен, Когда поражена свобода.("В альбом К. Ш…", ‹1864›)
"Любезная честность" этих пафосных стихов отводит поэту роль пассивного "эха" настроений и страстей эпохи, непосредственного выразителя "массового" сознания своего времени. Это уже не пушкинский Пророк, идущий всегда впереди и потому "не в ногу" со своим временем, личность "исключительная" и "посвященная" в тайны мироздания, отделенная от "толпы", а именно тип творческого сознания, находящегося в прямой зависимости от стихии ее "страстей и заблуждений", своего рода "художник толпы":
Невольный крик его – наш крик, Его пороки – наши, наши! Он с нами пьет из общей чаши, Как мы отравлен – и велик.("Блажен озлобленный поэт…", 1872)
Художественный мир Полонского. "Поэтизация обыденного". Особенности балладно-романсового стиля
Творчество Полонского представляет собой такой этап развития русского художественного сознания, когда в нем наметился решительный поворот к реабилитации ценностей не элитарной, а обиходной, житейской морали, внимание и уважение к радостям и страданиям "простых людей", принадлежащих к той части "низовой" культуры, которая в представлении "интеллигента" всегда брезгливо ассоциировалась с такими определениями, как "мещанская" или "обывательская". Добрую половину своей жизни проскитавшись по "чужим людям", учительствуя и не имея ни своего пристанища, ни постоянной, дающей прочное материальное и социальное положение должности, Полонский, как никто другой, чувствовал культуру дома, семьи, но дома, исполненного уюта, покоя, благополучия. Стихам Полонского присуща особая теплота, домашность интонаций,
("Колокольчик", 1854)
Такого рода стихи, на первый взгляд, напоминают известную пушкинскую традицию, которая именуется "поэтизацией обыденного". В самом деле, даже сочетание примелькавшихся поэтических штампов ("…Заря на стекле Начинает лучами с морозом играть…"; "бродит месяца луч золотой") с выразительными деталями самой будничной обстановки (самовар, дубовый стол, цветная занавеска, потрескивающая дровами печь) словно заимствовано Полонским из знаменитого пушкинского "Зимнего утра":
Вся комната янтарным блеском Озарена. Веселым треском Трещит затопленная печь. Приятно думать у лежанки. Но знаешь: не велеть ли в санки Кобылку бурую запречь?Все так – преемственность налицо. Однако "поэтизация" "поэтизации" рознь. В лирике Пушкина образ дома хотя и не лишен атмосферы уютной повседневности, однако вовсе не ограничивается идеализацией простых, "патриархальных" ценностей жизни частного человека. Образ "кобылки бурой" тут же превращается в финале стихотворения в полный романтического огня и страсти образ "нетерпеливого коня", а будничный мотив катанья в санках неожиданно предстает лирическим порывом в глубину зимних просторов, открытием бескрайних горизонтов… Пространство дома как бы на глазах читателя расширяется, распахивается вовне, оно нерасторжимо связывается в сюжете стихотворения и со стихиями ночной бури и с торжеством преображенной солнечным сиянием успокоенной зимней природы. "Конечное" поэтизируется Пушкиным лишь постольку, поскольку является частью "бесконечного", от которого оно не отгораживается глухой стеной, а, наоборот, с тревогой или с радостью, но обязательно ищет контакта, вступает с ним в диалог ("Зимний вечер", "Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы", "Пора, мой друг, пора!… Покоя сердце просит…" и др.).
Не то у Полонского. Образ дома, "уголка" также часто возникает в его художественном мире в окружении то бескрайних, унылых пространств бесконечной дороги ("Дорога", ‹1842›), то холодной зимней ночи, с ее "пасмурным призраком луны" и "воем протяжным голодных волков" ("Зимний путь", ‹1844›), "мутным дымом облаков и холодной далью" ("Колокольчик"), то посреди разбушевавшейся морской стихии ("Качка в бурю", 1850). И всегда этот дом представляется своего рода счастливым островком простого человеческого счастья, уюта, довольства, – островком, невесть как сохранившимся в окружающем его океане бед и страданий, посреди неустроенного и такого неуютного, равнодушного к человеку мира:
Свет лампады на подушках; На гардинах свет луны… О каких-то все игрушках Золотые сны.("Качка в бурю")
Недаром чаще всего, как и в только что процитированном стихотворении, образ дома дается через традиционно романтические мотивы сна, воспоминания, грезы. Для лирического героя это нечто простое, естественное и одновременно такое далекое и недостижимое. "Пробуждение" в таких сюжетах, как правило, для героя означает утрату мечты и возвращение в холодный и бесприютный мир:
Что за жизнь у меня! И тесна, и темна И скучна моя горница; дует в окно. За окошком растет только вишня одна, Да и та за промерзлым стеклом не видна И, быть может, погибла давно!… Что за жизнь!… полинял пестрый полога цвет.., –так завершается сон лирического героя "Колокольчика". Зародившись в пространстве "дома", мечта героя, описав круг, в этом же пространстве и погибает. Композиционное кольцо лишь резче подчеркивает эту замкнутость идеала в сфере "конечного", отсутствие прочной и благой связи между своим "уголком" и "большим миром" в поэзии Полонского, проблематичность выхода в "бесконечное". Впечатление "замкнутости" и трагической отгороженности усиливается из-за подчеркнутого внимания поэта к отдельным деталям домашней обстановки, которые словно срослись с романтическим образом "уголка", став его своеобразной поэтической эмблемой. Такова знаменитая "занавесочка" – характернейший атрибут романтической мечты и в этом, и в некоторых других стихотворениях Полонского. Собственно, по одной этой детали уже можно проследить эволюцию мечты лирического героя: если в начале это – "цветная занавеска", то в момент краха – "полинял пестрый полога цвет".