История русской революции. Том II, часть 2
Шрифт:
Делегаты юнкерских школ вызваны были для связи в штаб, где пытались поднять их дух заверениями, что вскоре придут войска из Гатчины, Царского и с фронта. Этим туманным обещаниям, однако, не очень верили. По военным школам ползли гнетущие слухи: «в штабе паника, никто ничего не делает». Так оно и было. Казачьи офицеры, приходившие в штаб с предложением захватить броневые машины в Михайловском манеже, застали Полковникова сидящим на подоконнике в состоянии полной прострации. Занять манеж? «Занимайте, у меня никого нет, я один ничего сделать не могу».
В то время как происходила вялая мобилизация школ для защиты Зимнего, министры съезжались на заседание. Площадь перед дворцом и прилегающие улицы оставались еще свободными от восставших. На углу Морской и Невского вооруженные солдаты останавливали проезжавшие автомобили и высаживали
Во дворце оставались еще старые служители, которые многое перевидали, перестали удивляться, но не излечились от страха. Крепко выдрессированные, в синем с красными воротниками и золотой оторочкой, эти осколки старого поддерживали в пышном здании атмосферу порядка и устойчивости. В сегодняшнее тревожное утро только они одни и внушали еще, пожалуй, министрам иллюзию власти.
Не раньше одиннадцатого часа правительство решило наконец поставить во главе обороны одного из своих членов. Генерал Маниковский еще на рассвете отказался от предложенной ему Керенским чести. Другой военный в составе правительства, адмирал Вердеревский, был настроен еще менее воинственно. Возглавить оборону пришлось штатскому лицу: министру призрения Кишкину. О назначении его тут же составлен, за всеми подписями, указ сенату: у этих людей хватало времени заниматься бюрократическими бирюльками. Зато никто не задумался над тем, что Кишкин, как член кадетской партии, вдвойне ненавистен солдатам в тылу и на фронте. Кишкин, в свою очередь, выбрал себе помощниками Пальчинского и Рутенберга. Ставленник промышленников и покровитель локаутов, Пальчинский пользовался ненавистью рабочих. Инженер Рутенберг был адъютантом Савинкова, которого даже всеобъемлющая партия эсеров исключила как корниловца. Заподозренный в измене Полковников был уволен. На его место назначен генерал Багратуни, ничем от него не отличавшийся.
Хотя городские телефоны Зимнего и штаба были выключены, дворец оставался связан с важнейшими учреждениями собственной проволокой, в частности с военным министерством, откуда вел прямой провод в ставку. По-видимому, и из городских аппаратов некоторые в спешке не были выключены. В военном смысле телефонная связь правительству, однако, ничего не давала, а в моральном – скорее ухудшала положение, ибо отнимала иллюзии.
Руководители обороны с утра требовали местных подкреплений, в ожидании фронтовых. Кое-кто в городе пытался прийти на помощь. Принимавший в этом деле ближайшее участие доктор Фейт, член Центрального комитета партии эсеров, рассказывал через несколько лет на судебном процессе об «удивительном, молниеносном изменении в настроении военных частей». Из самых верных источников передавали о готовности того или другого полка встать на защиту правительства, но стоило обратиться в казармы непосредственно по телефону, как одна часть за другой отказывалась наотрез. «Результат вам известен, – говорил старый народник, – никто не выступил, и Зимний дворец был взят». На самом деле никаких молниеносных изменений в гарнизоне не происходило. Но остатки иллюзий правительственных партий действительно рушились молниеносно.
Броневики, на которых особенно рассчитывали в Зимнем и в штабе, разбились на две группы: большевистскую и пацифистскую; правительственных не оказалось вовсе. По пути к Зимнему полурота инженерных юнкеров с надеждой и страхом наткнулась на два броневика: друзья или враги? Оказалось, они держали нейтралитет и выехали на улицы с целью препятствовать столкновениям между сторонами. Из шести находившихся в Зимнем боевых машин только одна осталась на охране дворцового имущества; остальные ушли. По мере успехов восстания число большевистских броневиков росло, армия нейтралитета таяла: такова вообще судьба пацифизма во всякой серьезной борьбе.
Близился полдень. Огромная площадь перед Зимним дворцом по-прежнему пуста. Правительству некем ее заполнить. Войска Комитета не занимают ее, так как поглощены выполнением слишком сложного плана. По широкому охвату продолжают собираться воинские части, рабочие отряды, броневики. Район дворца начинает походить на зачумленное место, которое
Выходящий на площадь двор Зимнего загроможден штабелями дров, как и двор Смольного. Слева и справа чернеют трехдюймовые полевые орудия. Винтовки составлены в нескольких местах в козлы. Немногочисленная охрана дворца лепится непосредственно к самому зданию. Во дворе и в нижнем этаже размещены две школы прапорщиков из Ораниенбаума и Петергофа, далеко не полностью, и взвод Константиновского артиллерийского училища с 6 орудиями.
Во второй половине дня прибывает батальон юнкеров Инженерной школы, успевший потерять полуроту по дороге. Представившаяся на месте картина никак не могла поднять боевую готовность юнкеров, которой, по свидетельству Станкевича, не хватало уже и ранее. Во дворце обнаружился недостаток продовольствия: не позаботились вовремя даже об этом. Грузовик с хлебом оказался перехвачен патрулями Комитета. Часть юнкеров несла караулы, остальные томились бездеятельностью, неизвестностью, голодом. Руководства не чувствовалось вовсе. На площади перед дворцом и на набережной стали появляться кучки мирных на вид прохожих, которые на ходу вырывали у постовых юнкеров винтовки, угрожая револьверами.
Среди юнкеров обнаружились «агитаторы». Проникли ли они извне? Нет, это пока еще, очевидно, внутренние смутьяны. Им удалось вызвать брожение среди ораниенбаумцев и петергофцев. Комитеты школ устроили в Белом зале совещание и потребовали представителя правительства для объяснений. Прибыли все министры, во главе с Коноваловым. Препирательства длились целый час. Коновалова перебивали, и он замолчал. Министр земледелия Маслов выступал в качестве старого революционера. Кишкин объяснял юнкерам, что правительство решило держаться до последней возможности. Один из юнкеров пытался было, по свидетельству Станкевича, выразить готовность умереть за правительство, но «явный холод остальных товарищей сдержал порыв». Речи других министров вызывали уже прямое раздражение; юнкера прерывали их, кричали и даже будто бы свистали. Белая кость объясняла поведение большинства юнкеров их низким социальным происхождением: «все это – от сохи, полуграмотное, невежественное зверье… быдло».
Митинг в осажденном дворце закончился все же примирительно: юнкера согласились остаться после того, как им было обещано активное руководство и правильное освещение событий. Начальник Инженерной школы, назначенный комендантом обороны, водил карандашом по плану дворца, записывая названия частей. Наличные силы разбиты по боевым участкам. Большую часть юнкеров разместили в первом этаже с обстрелом Дворцовой площади через окна. Но открывать огонь первыми запретили. Батальон Инженерной школы выведен во двор для прикрытия артиллерии. Выделены взводы на баррикадные работы. Создана команда связи, по 4 человека от каждой части. Артиллерийскому взводу поручено оборонять ворота на случай прорыва. Во дворе и перед воротами возведены из дров оборонительные укрепления. Установилось подобие порядка. Караулы почувствовали себя увереннее.
Гражданская война на первых своих порах, до сформирования правильных армий и до их закала, есть война обнаженных нервов. Как только обнаружился небольшой прирост активности на стороне юнкеров, которые огнем из-за баррикад очистили площадь, в лагере наступающих чрезвычайно переоценили силы и средства обороны. Несмотря на недовольство красногвардейцев и солдат, руководители решили отложить штурм до сосредоточения резервов; ждали, главным образом, прибытия моряков из Кронштадта.
Возникшая таким образом оттяжка в несколько часов принесла осажденным небольшие подкрепления. После того как Керенский пообещал казачьей делегации пехоту, заседал Совет казачьих войск, заседали полковые комитеты, заседали общие собрания полков. Решено: две сотни и пулеметная команда Уральского полка, доставленного в июле с фронта для разгрома большевиков, немедленно выступят к зданию Зимнего, остальные – не раньше действительного выполнения обещаний, т. е. после прибытия пехотных подкреплений. Но и с двумя сотнями не обошлось без трений. Казачья молодежь сопротивлялась; «старики» даже запирали молодых в конюшне, чтобы те не препятствовали им снарядиться в поход. Только в сумерки, когда их уже перестали ждать, появились во дворце бородатые уральцы. Их встретили, как спасителей. Но сами они глядели угрюмо. Воевать по дворцам они не привыкли. Да и не очень ясно, где правда.