История рыжего демона
Шрифт:
— Да-да, теперь я это очень хорошо понимаю, — ответил Вестфал. — Но, к сожалению, уже поздно, и невозможно что-либо изменить.
— Ну, лучше уж поздно, чем никогда. — Голос Илит был сладким, как патока. — А вот насчет-перемен… Откройте-ка крышку, и, я думаю, мы сумеем договориться. Вы нравитесь мне, Вестфал.
— Правда? — воскликнул тот.
— Ну конечно, даю честное ангельское слово — ведь я еще и ангел, дорогой Питер. Так вот, я даю вам свое честное ангельское слово, что я пальцем вас не трону, если вы откроете крышку.
Вестфал подошел к туалетному столику и, набрав в грудь побольше воздуха для храбрости, чуть-чуть приоткрыл крышку…
Словно черный вихрь пронесся по комнате. Казалось, само солнце померкло и земля вздрогнула — это Илит вырвалась на свободу из своей тесной тюрьмы. Жуткие тени замелькали по стенам — это Илит начала творить страшные заклинания, призывая на помощь Гекату, древнюю богиню колдовства. Питер Вестфал почувствовал, как волосы у него на голове встали дыбом от ужаса.
— Вы обещали, что не тронете меня! — сдавленно крикнул он.
Внезапно наступила тишина, и комната опустела. Вестфал отправился в забытый богом уголок в самой глухой части Лимба, а Илит поднялась в воздух, чтобы явиться с докладом к архангелу Михаилу. Ящик Пандоры так и остался стоять на туалетном столике возле кровати Питера Вестфала. Крышка его была откинута, и волшебное зеркало слабо мерцало в полутьме.
Аззи постучался в дверь Аретино ровно через неделю после того, как они расстались, — минута в минуту. Аретино провел гостя в верхний этаж, в маленькую гостиную, где они опустились в мягкие кресла, обитые парчой. Аретино приготовил дорогое вино для своего гостя. Слуга принес легкую закуску к вину.
Некоторое время почетный гость и хозяин сидели молча, любуясь видом, открывавшимся из высокого окна. Голубые сумерки опустились на город, придавая знакомым улицам и площадям таинственный, почти сказочный вид. Сквозь приоткрытое окно до Аззи и Пьетро Аретино доносились голоса подгулявших студентов, горланящих какую-то смешную песенку. Человек и демон не прерывали молчания, слушая, как грубые голоса выводят замысловатые рулады.
Аззи переживал один из величайших моментов своей жизни, его душу переполняли радостные предчувствия. Вот-вот свершится то, чего он ждал всю жизнь: он начнет одно из тех великих дел, которые коренным образом изменяют ход истории. Он станет истинным вершителем судеб всего мира. Достаточно ему сказать лишь слово — и, кажется, сам земной шар начнет вертеться в обратную сторону! Это сладостное чувство опьяняло Аззи сильнее, чем самое крепкое вино. Он всегда хотел быть лидером, выделяться из толпы. Теперь его мечты осуществятся: наконец-то он будет определять ход событий, а не подчиняться им!
Сладкие мечты о будущем господстве над миром настолько увлекли Аззи, что он забыл обо всех остальных делах, забыл о Пьетро Аретино, терпеливо ждущем его дальнейших указаний, да и вообще о том, где он сейчас находится. Наконец, очнувшись от грез, Аззи извинился перед хозяином за столь долгое молчание:
— Вам могло показаться, любезный Аретино, что я несколько небрежно отнесся к огромной работе, проделанной вами за эту неделю. Прошу извинить меня: обдумывая наши совместные планы, я позволил мечтам увести меня слишком далеко… Но я опять прошу меня извинить: я сказал — наши совместные планы, не удосужившись выслушать ваш окончательный ответ, согласны ли вы сотрудничать со мной? Быть может, мой замысел кажется вам слишком ничтожным, чтобы согласиться на подобное сотрудничество?
— Отнюдь, сударь. Как раз наоборот, это самая выдающаяся затея из всех, в которых мне приходилось участвовать, и, кажется, вы сделали правильный выбор, заказав безнравственную пьесу мне, а не кому-нибудь другому, — ответил поэт и драматург. — А сейчас не угодно ли вам будет послушать древнюю легенду, которую я собираюсь положить в основу вашей пьесы?
— Легенду? — спросил Аззи. — Что ж, я с удовольствием ее послушаю. Может оказаться, что я ее знаю — я ведь любитель древних легенд.
— Это очень старая легенда. В ней есть и Бог, и Адам, и Люцифер.
— Ба! Знакомые все лица! Начинайте, Пьетро, прошу вас!
Аретино откинулся на спинку кресла и, отпив несколько глотков вина из бокала, начал свой рассказ.
Адам лежал на мягкой траве Эдема, в тени, у чистого ручья, прикрыв глаза, когда Бог явился ему и строго спросил:
— Адам! Чем это ты занимался?
— Я? — довольно натурально удивился Адам. — Я — ничего… Я просто лежал в тени и предавался неге.
— Я знаю, что ты предавался неге, — сказал Бог еще более строгим тоном. — Я ведь постоянно слежу за тобой, за всеми твоими делами, и Я все вижу. Ведь ты — Мое творение, и Я обязан наблюдать за твоим развитием. Я спрашиваю, что ты делал перед тем, как лечь в тени и предаться неге?
— Не помню.
— И все-таки попытайся припомнить. Ты ведь был с Евой, правильно?
— А, ну конечно, я был с ней. А что, разве в этом есть что-либо предосудительное? Ведь она моя жена, и вполне естественно, что я…
— Не пытайся сбить Меня с толку, Адам! Ты прекрасно знаешь, что никто не собирается осуждать тебя за то, что ты проводишь время вместе с Евой, своей женой. Я просто хочу, чтобы ты рассказал Мне, что ты делал до того, как предаться неге. Ты разговаривал с Евой? Отвечай!
— Ну хорошо, я разговаривал с ней — если, конечно, это можно назвать разговором. Она опять пересказывала мне то, что поведали ей птицы небесные, — ведь больше с ней ни о чем невозможно поговорить. Она все время говорит на каком-то птичьем языке. Я давно хотел спросить Тебя… Как Ты думаешь, с ней все в порядке? То есть я хочу сказать, она в своем уме? Я обращаюсь с этим вопросом к Тебе, потому что Ты должен лучше меня разбираться в подобных вещах. В конце концов, Ева — единственная женщина, с которой мне приходилось общаться, и мне не с кем ее сравнивать. У меня нет даже матери… Нет, Ты не подумай, я не жалуюсь. Но эти постоянные разговоры о птицах… Она не умолкает ни на секунду и трещит как сорока!
— Гм… Видишь ли, Ева так чиста и невинна… Разве это так плохо?
— Нет, это совсем не так плохо.
— В чем дело, Адам? Я чем-то тебя обидел?
— Не говори глупостей! Как Ты можешь обидеть меня, если Ты — Бог?
— Хорошо. А чем еще ты занимался с Евой, кроме разговоров?
Адам покачал головой:
— Откровенно говоря, Тебе вряд ли будет приятно это слышать. Это слишком непристойно для ушей Бога.
— Я не имел в виду секс, — сказал Бог презрительно.
— Послушай, если Ты и вправду такой всевидящий и всезнающий, зачем же Ты спрашиваешь меня, что я делал, а что я не делал?