История с продолжением
Шрифт:
– Пятый, а кто ты по специальности? – поинтересовался Олег Петрович. – В смысле… сейчас… у вас вообще есть какие-то специализации или нет?
– Есть, – вздохнул Пятый. – Ещё как есть. Лин и я – конструкторы, мы создаём… вернее, создавали, коды… интересно, не спорю. Доводкой мы не занимались, чаще всего это вообще были чисто теоретические изыскания. Потом… работа с группой анализа ситуаций… я примерно перевожу, не совсем точно получается…
– Статистика? – спросил Олег Петрович.
– Нет. Это – другое… скорей, аналитический прогноз, с начатками всестороннего апробирования… чёрт, опять нет слова. Знаете, вы лучше спрашивайте сами, что вас интересует, а я буду пробовать отвечать, хорошо? – попросил Пятый. – А то мы просидим с вами до утра, а я и без того неважно себя чувствую.
– Ты сейчас-то как? – поинтересовался
– Я не настолько плохо себя чувствую, чтобы лежать в лёжку, – ответил Пятый. – Пока могу – говорю. Всё в порядке, вы не волнуйтёсь за меня так…
– Ты хоть сам понимаешь, что с тобой? – тихо спросил Олег Петрович… вернее, не Олег Петрович, а Айзенштат. – Или это у вас процесс старения и умирания как-то отличается от нашего?…
– Как же – не понимаю, – мрачно сказал Пятый. – Ещё как понимаю… Да, процесс старения у нас протекает несколько иначе, но почему – хоть убейте, рассказывать не стану. А мы с Лином… просто есть предел, какой-то порог стойкости сопротивляемости организма, а за ним… – Пятый пожал плечами. – За ним – уже ничего. Мы с Лином очень сильно износились, пока ещё держимся, но… сами видите, что мы сейчас из себя представляем.
– А лет тебе сколько? – поинтересовался Айзенштат.
– Тридцать восемь, – ответил Пятый. – В принципе это не столь уж много, живут у нас долго, но… никто, даже там, не сумел бы как-то продлить нам жизни. Во-первых, это дорого, во-вторых, мы ни там, ни тут никому не нужны, в третьих мы и сами этого уже не хотим.
– А долго – это сколько?…
– Долго – это, как минимум, пятьсот лет. – ответил Пятый. Айзенштат поднял на него изумлённый взгляд. – Да не удивляйтесь вы так, это же наполовину техническое достижение, это не биологи так постарались. И они тоже, конечно, но… поймите, это всё – пропасть. Непреодолимая для вас. Мы можем спуститься на ваш уровень, но чтобы вас всех дотянуть до нашего… – Пятый развёл руки, – как минимум, ещё триста лет. Это мне так кажется, что триста, на самом деле может, конечно, и меньше… не знаю, это не мой профиль. Может, половина этого срока. Может, треть… но долго. А пока – вынужден вас огорчить. Продление срока жизни вам не грозит. Простите.
– И это мне говорит вот этот полумёртвый дурак, который доживает свои последние месяцы! – взвился Айзенштат. – Да ты погляди на себя, дурья башка! Ты же умираешь, ты понимаешь это?!
– Конечно, – спокойно кивнул Пятый. – Я это знаю.
– Но зачем?…
– Вы не поймёте, а сказать то, что я понял, я не имею права, – отрезал Пятый. – Ещё раз простите…
– Пятый, скажи мне тогда другое, – попросил его Айзенштат. – То, что мы сделали тогда… оно имеет непосредственное отношение к происходящему сейчас или нет?
– Имеет, – кивнул Пятый. – Самое что ни на есть прямое отношение.
– Неужели мы создали тогда… – начал было Айзенштат, но Пятый его прервал:
– Ничего вы не создали! – ответил он. – Вы много о себе возомнили. Создали, породили… не смешите меня. Вы ничего не создали, вы просто привлекли внимание тех, от кого стоило бы держаться подальше. И поплатились за это. А теперь платим мы, поскольку вас уже не осталось. И за себя платим, и за ваши прошлые грехи – тоже. Вот только кому от этого легче?…
– Да никому, пожалуй. Прости, Пятый, я просто надеялся на то, что ты мне хоть что-то расскажешь…
– Сейчас – вряд ли, – подумав сказал Пятый. – Голова – как не своя, ей Богу.
– Тогда отдыхай, а после поговорим, если захочешь и силы найдёшь. Только пойми, тогда, когда всё это лишь начиналось… я был не один. И все те, кто был рядом со мной, кто был для меня важен и кого я любил – все мертвы. До одного. Остался лишь я, да и то… – Айзенштат горестно махнул рукой, – я – это уже и не я вовсе. Понимаешь?
– Я всё понимаю, – тихо ответил Пятый. – Но я ничем не могу вам помочь, равно как и вы мне. Те, кого я любил раньше, тоже, как и ваши друзья, погибли. Вы верно сказали – я уже почти мёртв. Меня здесь держит фактически только то, что жив Лин. Не станет его – не станет и меня. Точно так же и с ним. Мы просто стараемся уступить эту честь – умереть первым – другому. Не спрашивайте, почему. Догадались? – спросил Пятый. Айзенштат отрицательно покачал головой. – Последнему будет страшнее, – сказал Пятый. – Последнему придётся сделать
– Суицид, – кивнул Айзенштат. – Одно время я был близок к этому, но потом понял, что жить – лучше. Не важно, как. Видимо, я оказался не столь твёрд в своих позициях и убеждениях, как ты.
– Об этом я не имею никакого представления, – Пятый встал с кровати, подошёл к окну, прикрыл его, оставив лишь узенькую щель. Задёрнул шторы. – Я не могу ни судить вас, ни думать за вас. И прошу – поступите со мной так же.
– Спокойной ночи, Пятый, – Айзенштат вышел из комнаты и отправился в кухню – помыть чашки, привести в порядок холодильник, протереть пол… Снова понять, что он давно уже не Володя Айзенштат, а простой советский человек, Олег Петрович, работник НИИ, примерный муж и старый дурак… В комнату он заглянул часа через два, приоткрыл дверь и остановился на пороге. Пятый спал неспокойно, даже ещё хуже, чем днём. Айзёнштат вошёл, подсел к нему, потряс за плечо, позвал. Пятый проснулся далеко не сразу, он выходил из своего кошмара тяжело, долго. Айзенштат снова потряс его за плечо, похлопал тыльной стороной ладони по скуле со здоровой стороны. Наконец Пятый всё-таки открыл глаза и сел на смятой истерзанной постели.
– В чём дело? – спросил он.
– Стонешь, дёргаешься, – объяснил Айзенштат. – Очень плохо спишь. Снотворное принести? Выпьешь?
– Лучше не стоит, – покачал головой Пятый. – Потом ещё хуже будет…
– Давай температуру посмотрим, – предложил Айзенштат.
– Ничего не нужно, – ответил Пятый. – Я хочу спать. Вы меня разбудили. Если вас не устраивает что-то, просто попросите меня уйти. Я не обижусь, оденусь и уйду. Сейчас лето, не холодно… дождь кончился… а то, что вы…
– Ну-ка ляг, – распорядился Айзенштат. – Тридцать восемь, не меньше… лежи! Прости меня, ради Бога, что я к тебе полез с этими разговорами… лежи, сказал! Я сейчас приду, только принесу таблетки тебе.
– Снотворное? – неразборчиво спросил Пятый, Айзенштат его едва понял.
– Нет, аспирин и какой-нибудь антибиотик, чего найду, – Айзенштат поднялся и вышел. Когда он через несколько минут вернулся, неся стакан воды и таблетки, он увидел, что Пятый сидит на кровати и непослушными пальцами пытается зашнуровать ботинки.
– О, Господи! – Айзенштат… вернее, уже не Айзенштат, а Олег Петрович, поставил стакан на столик, сел на корточки рядом с Пятым и, легко преодолев слабое сопротивление того, снял-таки с него ботинки. Потом заставил принять таблетки (Пятый опять начал спрашивать, не снотворное ли это, Олег Петрович очень убедительно врал, что нет, хотя снотворное тут тоже присутствовало – седуксен не только противоотёчное средство), а затем заставил лечь в кровать. “Какой же я дурак, – с раскаянием подумал Олег Петрович, – парень в таком состоянии, а я с расспросами лезу. Сам себе работы добавил, придётся ждать, когда он успокоится и нормально заснёт. А что делать? Не оставлять же его одного… того и гляди, треснется обо что-нибудь или с кровати упадёт. Куда это, интересно, он собрался сейчас идти? В подвал, что ли?… Вполне возможно, они же с Валентиной как-то умудрились поссориться, он удрал, а потом его ещё найти не могли почти неделю – дома в бреду перепутал, искали в одном месте, а нашли в другом, по соседству. Лин чуть с ума не сошёл, потом его ещё дней десять выхаживали – горячка на нервной почве, крыша поехала. Сумасшедший дом какой-то!… Ладно, хватит о плохом. Температуру я ему вроде сбил, к утру полегчает. А ну-ка, попробую-ка я его напоить по-человечески, пусть пропотеет получше, токсины выйдут, и вообще… столько лекарств принял, а воды выпил совсем мало”. Олег Петрович подождал момента, когда Пятый сам попросит пить, дождался, помог напиться и отправился, наконец, спать. За ночь он, правда, раза три вставал к Пятому, проверить, как тот. Всё было относительно нормально, к утру Пятый, наконец, уснул спокойно – кризис прошёл, его полностью отпустило. Если бы в ту ночь дома была Валентина, она бы объяснила мужу, что подобные кризисы – самое что ни на есть обычное явление и справиться с ними можно только одним способом – уговорить принять жаропонижающее, снотворное, обезболивающее посильнее, и сутки, или хотя бы ночь, дать просто отлежаться – пусть сам справляется. Обычно это помогало лучше всего. Конечно, если проблема была только в переутомлении. Под утро, когда Пятый крепко уснул, Олег Петрович сообразил наконец оставить его в покое.