История с продолжением
Шрифт:
– А если он меня пошлет? – спросил Лин с интересом.
– Пообещай, что непременно пойдешь, но только после того, как он, к примеру, встанет. Понял? Соглашайся. Сегодня его не трогаем, обойдемся капельницей, пусть выспится, а вот завтра надо будет приложить все усилия к тому, о чем я только что сказал.
– Ладно, я попробую, – ответил Лин. – Чего уж тут сложного.
– Ну и чудно, – кивнул Гаяровский. – Всегда бы так.
– Вадим, ты с Аллой помирился? – спросила Валентина.
– Помирился, не волнуйся. Сейчас домой поеду. Да, и вот еще что, чуть не забыл. Постарайтесь по возможности не
– Мне через неделю – в «тим», – мрачно напомнил Лин, снова примериваясь оторвать от луковицы очередное перо. – Я, конечно, постараюсь…
– Вот и постарайся. И оставь в покое этот лук, у меня уже глаза слезятся!…
За стеной явно был день – слишком много шумов, сливающихся в один, неразличимый, но постоянный. Невнятные голоса, смех, где-то газует, выдираясь из сугроба на асфальт, машина. Лает собака, кричат дети… Да, конечно, это день, ночью звуки совсем другие, они меняются с наступлением темноты, становятся какими-то робкими, неправильными. Словно боятся нарушить чей-то давным-давно установленный запрет.
Пятый еще несколько минут лежал неподвижно, собираясь с силами, потом открыл глаза и приподнялся на локте. Огляделся. Точно, слух его не обманул. Сквозь неплотно задернутые шторы пробивалось солнце. Скоро будет весна, подумал он, уже сейчас это чувствуется. Вроде бы только что была осень – и уже февраль. Не хочу так быстро жить, но ничто на этом свете не зависит от моего желания…
Где-то на кухне он различил голоса Валентины и рыжего. Надо было вставать. Интересно, долго он спал? Наверное, нет, раз еще не стемнело. Пятый оделся, с удивлением заметив, что рука стала болеть меньше, и пошел на кухню. Хотелось пить, он все еще чувствовал себя разбитым, но ему явно стало лучше, чем было до обморока. «Наверное, они мне еще что-то укололи, – подумал Пятый, подходя к двери. – Надо спросить, что. Удачная штука – после нее спать не так сильно хочется».
Когда он вошел на кухню, Валентина и Лин разом замолчали, словно их выключили. Пятый с недоумением посмотрел на них и обнаружил, что они оба почему-то улыбаются. Пятый подошел к столу, сел и снова, нахмурившись, посмотрел на них. Эта немая сцена с улыбками нравилась ему все меньше и меньше.
– Что случилось? – спросил Пятый, нахмурившись. – Вы не заболели?…
– Да нет, что ты, все хорошо, – заверила лучащаяся счастьем Валентина. – Чайку?
– Я сам налью, спасибо, – вежливо ответил Пятый.
– Сиди-сиди, тебе вредно, – неопределенно проговорила Валентина, улыбаясь еще шире. Пятый пожал плечами. – Сколько сахара?
– Две ложки… Валентина Николаевна, в чем дело? – снова спросил Пятый. Доселе молчавший Лин сел напротив него, заговорщицки подмигнул и спросил:
– А поесть?
– Я же тебе сказал, что не хочу, – недоумение Пятого росло с каждой секундой. – Лин, ты что, память потерял? И почему вы все время улыбаетесь, как ненормальные?!
– Про
– Как – сегодня? – до Пятого, наконец, дошел смысл Линовой фразы. – Я спал…
– Ты проспал сутки, – Валентина поставила перед Пятым чашку.
– Так, приехали, – подытожил Пятый. – Ладно. Теперь объясните мне толком, что за эти сутки с вами случилось?
В прихожей зазвонил телефон. Валентина с несколько поблекшей улыбкой посмотрела на Лина. Тот на секунду сделал страшные глаза и тихо прошептал:
– Графиня…
Валентина улыбнулась как могла широко и упорхнула за дверь. Пятый проводил ее взглядом и покрутил пальцем у виска. Лин встал, обошел стол, сел перед Пятым на корточки и снизу вверх посмотрел ему в глаза.
– Я тебе честно скажу, – начал он. – Вся эта комедия – затея Гаяровского, который считает, что у тебя снесло крышу…
– Отчасти он прав, – кивнул Пятый. – Но в этом нет ничего принципиально нового.
– Принципиально новое есть, – не согласился Лин. – Это он приказал Валентине и мне ходить с идиотскими улыбками и убеждать тебя, что все отлично. Понял?
– Так… и она послушалась? – в голосе Пятого звучало безмерное удивление, брови его взлетели вверх.
– Ты сам видел, – развел руками Лин. – Мало того, она выбила для тебя двухнедельное освобождение, вчера лично съездила к Павлу Васильевичу подписать бумаги, а потом до ночи выпытывала у меня, что тебе больше всего нравится из еды.
– Ситуация… – задумчиво сказал Пятый. – И что ты ей сказал?
– А я забыл, – пожал плечами Лин. – Или просто не знал, как выяснилось. Со мной все более ли менее ясно – хлеб со сгущенкой, сыр, можно орехи, и всего этого желательно побольше. За первую неделю пребывания в больнице я, не смотря на свои нервы, поправился на четыре кило.
– Это хорошо, – серьезно кивнул Пятый. – Теперь ты весишь сорок килограмм. Или больше?
– Да перестань, надоело! Значит так – сейчас сиди спокойно, кивай почаще, делай вид, что все отлично и ешь то, что дадут. Можешь похвалить. Это допускается.
– Спасибо, что предупредил, рыжий, но мне кусок в горло не лезет, – покачал головой Пятый. – Что толку есть в таком состоянии?
– Пятый, брось! Это от лекарств, пройдет – и все наладится. Ты, главное, попытайся, а потом поглядим. Ладно?
– Я постараюсь, рыжий. Так, садись за стол, Валентина идет.
Валентина, снова сияя улыбкой, вошла в кухню.
Другой
– Но Валентны же нету… – Лена потерянно оглянулась вокруг себя, – что теперь делать?…
– Что-нибудь, – Лин положил Пятого на койку и устало присел рядом. – Ты же медик, ты должна знать… Ну кто кроме тебя разберется?
– В чем? – не поняла Лена. – Что вообще такое произошло?
– Я не знаю. Стало плохо – и все.
– Когда? – не поняла Лена.
– Ой, Господи… Ну, его привели из “девятой” в зал. Нас с ним поставили на тележку, мы ее потащили, а потом он вдруг свалился. И все. Больше ничего такого не было…
– Да… – протянула Лена. – Ну он хоть говорил что-то до того, как упасть?