История странной любви
Шрифт:
Особых эмоций Матвей от потери детей уже не испытывал. Да и откуда их взять, ничего не вкладывая? Человек – существо эгоистичное. Случается, больше любит того ребенка, в которого больше вложил. А Матвей ни в одного практически ничего не вкладывал. Смена подгузников и чтение сказок первые пару лет – не в счет. С сыном, конечно, успел повозиться, но слишком много воды утекло с тех пор. Ну, подойдет он к сыну, скажет: «А я ведь тебе про заюшкину избушку читал пару раз». И что ему Ванька ответит? Пошлет куда подальше, и правильно. Так что лучше не подходить, чтобы не расстраивать лишний раз ни себя, ни его. Матвею-то не привыкать быть обруганным и обтявканным, а вот Ваньке тявкать на отца ни к чему. Пусть живет спокойно, с чистой совестью и красивой душой. Пусть работает и зарабатывает. Пусть мечтает о многом и многого добивается. Молодость
А вот Матвею уже давно ничего не надо, только бы найти, где поспать и что поесть. Хорошо бы еще с кем-нибудь сойтись из своих. Вдвоем все-таки не так тошно. Но что-то не везет ему с приятелями после смерти Сашка. Тот был честный. Никогда не подставлял, куска себе лишнего не брал, все удобства и тяготы делил пополам. Таких больше не попадалось. Кто пытался оттяпать себе кусок побольше, кто прятал найденные вместе деньги, кто, услышав приближение стражей порядка, сваливал втихую, не разбудив, прихватыв его нехитрый скарб. Все верно. На кой ему, если его менты загребут, ржавый чайник и кусок мыла в обезьяннике? Выйдет – еще что-нибудь нароет. Мало ли хлама на помойках валяется?..
Вот теперь как раз проклятое чувство голода шептало о том, что вылазки на помойку не избежать. Матвей, обнаружив теплый ночлег, решил, что с желудком удастся договориться, завернувшись в кусок одеяла и захрапев. Но сон, как назло, не приходил. Матвей пытался, но тщетно. Он уговаривал себя, что утром обязательно найдется какой-нибудь усталый грузчик у продуктового, который захочет перекурить и позволит Матвею за батон с кефиром поднести вместо себя пару ящиков. Но если учесть, что случая такого не подворачивалось уже три дня, договориться с пустым животом было очень сложно. Он бурлил, возмущался, требовал и назойливо подсказывал мозгу, что соседний двор – это не просто двор, а огороженная территория элитного дома. А там и помойка своя. Тоже элитная. Там вместо тухлятины можно и что-то вполне приличное обнаружить. Вопрос, конечно, как туда пробраться мимо охраны и шлагбаума, но попытаться-то можно. Попытка, конечно, может окончиться ментурой. И опять тогда – ни чайника, ни мыла, ни огарка свечи, только-только добытой Матвеем на прошлой неделе…
Матвей нехотя сполз с теплого матраса, натянул поверх старого пальто не менее старую, но все еще теплую куртку и вышел из своего убежища. На улице было холодно. Не так чтобы очень, но все же зябко. Конечно, не зима, которая уже не за горами (вот когда придется плюнуть на страхи и снова разводить костры), но уже пробирает. Повезло ему все-таки. Если и заметут, то пускай останется без чайника, зато при куртке. Вообще, все в мире относительно. Зима, например. Мороз – главный враг человека без крыши над головой. А снег – один из лучших друзей. Его зимой много. Чистенького, аккуратненького. Набрал полный чайник, растопил, сиди попивай. Красота! Летом вроде тепло. Хоть под открытым небом ночуй, все нипочем. Все-то оно все, да не совсем. А мухи, а комары, а жара, которая заставляет испускать зловоние так, что самому от себя тошно? В общем, как ни крути, а в середине осени – самая распрекрасная пора для Матвеева житья-бытья. Еще не слишком холодно, но мыться уже можно без вреда для окружающих, от случая к случаю.
Матвей подошел к забору, окружавшему высокий дом, увешанный кондиционерами. Осторожно пошел вдоль, тихонько трогая каждую перекладину: не подпилена ли, не согнута? Забор был цел и, казалось, неприступен. В поле зрения показался шлагбаум и КПП. В окошке сторожки виднелись затылки охранников, лица которых смотрели в мелькающий веселыми картинками телевизор. Матвей вздохнул. Он по опыту знал: телевизор – штука обманчивая. Это только так кажется, что охранники смотрят передачу и ничего вокруг не замечают. А на самом деле одним глазом они нет-нет да и зыркают в монитор внутренней камеры. И конечно, странная личность, что околачивается без дела у забора, им совсем не понравится. Так что лучше оставаться подальше и не попадаться им на глаза. Матвей поплелся в обратном направлении. Теперь он не трогал решетку, а шел, слегка надавливая стоптанными ботинками на сырую после дождя землю. А вот и то, что искал. Он остановился и стал выбивать башмаками танец, напоминающий чечетку начинающего неумехи. Движения были слишком плавными и несистемными. Но Матвей знал, что делал. Он ногами разгребал почву, которая в этом конкретном месте показалась ему достаточно рыхлой, в разные стороны, образовывая яму, все ближе подступающую краями к забору. Наконец, когда задел показался ему достаточно большим, он опустился на корточки, заботливо заткнув под грудь полы пальто, вытащил из кармана куртки заранее положенную туда алюминиевую ложку и принялся копать. Работал он сосредоточенно, довольно быстро, но все-таки долго. Во-первых, ложка то и дело гнулась и грозила сломаться при более сильном нажатии, так что приходилось давить не в полную силу. Во-вторых, постоянно приходилось прерываться, чтобы спрятаться в кустах от фар приближающегося автомобиля или от фонаря затеявшего обход охранника. Через час, когда лаз оказался достаточно большим, чтобы Матвей смог пролезть в него, у копателя совсем не осталось сил. Желудку казалось, что нос прямо-таки чувствует исходящие от довольно далеко стоящих мусорных баков призывные запахи, которые атаковали мозг все сильнее и требовали незамедлительно наполнить живот хоть чем-нибудь съедобным.
Матвей пролез через лаз, угваздав не только заботливо оберегаемое пальто, но и куртку, и брюки. Если сейчас повезет, то завтра можно будет озаботиться темой мытья, а не провианта. Стрелой он метнулся к помойке и только хотел открыть один из баков, как услышал приближающиеся женские шаги. В темноте фигура была неразличима на вид, но слух улавливал четкий стук тонких каблуков. Сомнений не оставалось – к его убежищу приближалась дама.
Матвей присел. Женщина подошла ближе, остановилась у одного из баков и, судя по звуку, поставила рядом с ним какую-то нетяжелую коробку. Она вздохнула и произнесла с сожалением:
– А вы почти такие же вкусные, как у Борьки.
Желудок Матвея издал победное ликование, усталое тело покачнулось, голова с гулким стуком ударилась о железную стенку бака. Женщина отскочила и спросила испуганно, но пока еще негромко:
– Кто здесь?
Матвей высунулся из-за бака. Сейчас она позовет охрану, и вряд ли ему удастся прихватить с собой коробку с чем-то неведомым, но, видимо, очень вкусным. Почти таким же вкусным, как у какого-то неведомого Борьки.
– Не кричите! Умоляю вас, только не кричите! – Матвей протянул к женщине руки и тут же скомкал движение, побоявшись напугать ее пуще прежнего.
Женщина быстро овладела собой и сказала довольно спокойно:
– Я не кричу.
Матвей продолжал сидеть на корточках и выглядывать из своего укрытия. Женщина стояла на расстоянии двух метров и смотрела на него с любопытством, лишенным всякой брезгливости.
– Вылезайте! – не сказала, а потребовала она.
Матвей подчинился и через мгновение предстал перед ней во всей красе.
Хорошо, что фонарь был не так близко. Он надеялся, что его убогость в ночной тьме не так очевидна. Хотя наверняка незнакомка с ходу составила о нем совершенно определенное впечатление. Сам-то он мог разглядеть, что перед ним ухоженная, очень симпатичная и уверенная в себе дама, одетая в дорогой (ну, точно дорогой!) домашний халат и почему-то – в туфлях на каблуках с переплетенными вензелем на носке вместо банта буквами LV. «Туфли-то ей зачем? – некстати подумал Матвей. – Хотя – не в тапках же ей на улицу выходить. Напялила, что поближе стояло. А стояло то, что она обычно носит. А носит вот такое-эдакое…»
– Что вы тут делаете? – строго спросила женщина и нахмурилась. Лоб ее при этом движении ни капли не сморщился, и Матвей почувствовал подступающее раздражение: «Лифтинг, ботокс, все дела. Чего она к нему привязалась?! Вовсе он не обязан перед ней отчитываться. Что хочет, то и делает. У нас демократия. В конце концов, он себя тоже не на помойке нашел…»
– Я себя не на помойке нашел! – сорвалось у него с языка против всякого желания.
Фифа недоуменно приподняла бровь (лоб, конечно, снова остался без малейшего изъяна), а потом неожиданно расхохоталась и фыркнула:
– Ну, конечно же, нет! Это я вас нашла.
В этой фразе, как ни странно, было столько искренней радости и даже гордости, будто Матвей был каким-то кладом, который она отыскала и теперь восторгалась своей победой, что он тоже засмеялся, хоть и несколько натянуто.
– Повторяю вопрос, – снова сказала женщина, резко оборвав смех, – что вы здесь делаете?
– Жду, когда вы уберетесь восвояси, и я смогу попробовать то, в приготовлении чего так преуспел ваш Борис.
– Никакой он не мой! С чего вы взяли?! – вспыхнула фифа. Этого в темноте Матвей, конечно, разглядеть не мог, но он был уверен в том, что она покраснела.