История всемирной литературы Т.5
Шрифт:
Среди сочинений, входивших в круг чтения образованных людей и оказавших большое воздействие на общественное сознание эпохи, особый интерес представляют посольские книги (сефаретнаме). Эта своеобразная жанровая форма получила у турок большое распространение именно в XVIII в. В ней соединяются особенности деловой прозы и публицистики, мемуаров и дневниковых записей путешественников, иногда очевидна ее близость к повествовательной литературе. Сефаретнаме не имеют твердого канона, но они впитали в себя отчасти канонические правила тех форм, на основе которых сложились. Таковы, например, этикет описания официальных лиц (султанов, королей, придворной знати) и обращения к ним, включая традиционную титулатуру, порой переносимую с правителей Востока на царствующих особ Запада. Помимо этого, значение канона приобрели точность в описании событий с указанием времени, пройденного расстояния, количества и качества врученных и полученных даров, а также последовательность в изложении трех обязательных частей —
Эти правила строго соблюдались прежде всего в сефаретнаме, написанных в качестве официального отчета и потому отмеченных определенной заданностью. Другого рода посольские книги создавались как некое частное приложение к этим отчетам, как книги для чтения и адресовались не только султану, но и более широкому кругу читателей. В этих сочинениях ярче проявлялась авторская воля, заметнее — известная свобода выражения (в прямой и завуалированной форме) собственных оценок и т. п. Авторы таких сефаретнаме иногда прерывали хронологическую последовательность записи, вводя, например, рассказы из истории техники изготовления французских зеркал и гобеленов, описывали технику печатания книг, интерьер парижской оперы, а также включали различные легенды и притчи. Просветительские задачи такого рода произведений очевидны.
Выдающееся сочинение XVIII в. — «Парижское сефаретнаме» Мехмеда Челеби (или Йирмисекиз Челеби, умер 1732), турецкого посла в Париже (1720—1721). Автор этой книги, написанной сравнительно простым языком, проявил острую наблюдательность и достаточную критичность в восприятии увиденного. Воодушевленный идеей принести пользу отечеству, способствуя развитию наук и просвещению, Мехмед Челеби создал сочинение большой познавательной ценности. Он первым обрисовал многие стороны хозяйственной и культурной жизни французов, познакомил соотечественников с европейским театром, столь несходным с народным турецким. Возвратясь на родину, Мехмед Челеби содействовал организации турецкого книгопечатания. Многое сделал для этого и его сын Сейид Мехмед, побывавший вместе с отцом в Париже, где юноша овладел французским языком и общался с образованными людьми Франции. Видимо, благодаря его посредничеству французский писатель Сен-Фуа (1698—1776) близко познакомился с послом, его свитой и смог составить себе представление о турецком мире того времени. Многие страницы «Турецких писем» (1730) Сен-Фуа текстуально близки «Парижскому сефаретнаме» Мехмеда Челеби, который начал писать свою книгу еще до возвращения на родину. Тогда же Сен-Фуа стала известна одна пьеса из репертуара народного театра орта оюну. На ее основе французский писатель создал комедию «Вдовы» (во второй редакции — «Турецкие вдовы»). Позднее она, по-видимому, была переведена на турецкий язык сыном Сейида.
Связи с Европой способствовали пробуждению у турок интереса к европейскому театру и драматургии, осознанию их роли для просвещения людей. Но в ту пору можно говорить только о первых опытах создания пьес европейского типа на турецкой фольклорной основе. Таковы, например, две комедии, написанные на турецком языке автором, имя которого до нас не дошло, в Вене в Школе восточных языков (осн. 1752). В Вене же они были поставлены на сцене силами турецких учащихся и преподавателей.
В ряде сочинений XVIII в. прослеживается прямая преемственность с критическим направлением общественной мысли, ярко проявившимся в турецкой литературе уже в XVII в. Как и тогда, образованные, мыслящие люди выражали обеспокоенность бедственным положением страны, развалом армии, коррупцией в государственном аппарате и пр. Они полагали, что султан, лично ответственный перед богом и людьми за состояние дел в стране, обязан своей монаршей властью карать зло во имя добра и заботиться о благе человека. Их вера в знание как средство исправления общества была абсолютной. Передовые люди своего времени свято верили в силу закона вообще, в строгое подчинение «справедливым» правилам, устанавливаемым разумом, который олицетворялся в султане. Эти идеи проходят через ряд публицистических и дидактических сочинений, занимавших большое место в литературе XVIII в.
Подготовленные всем ходом развития реформаторские тенденции овладевали умонастроением определенных кругов общества, и прежде всего тех, кто повидал мир за пределами своей родины. Огромным сдвигом в их сознании была мысль о возможности и даже необходимости использовать европейский опыт. Расширение и укрепление связей турок с Западом в различных областях, в том числе и в культурной, что само по себе было новым, имело большие исторические последствия. Эти контакты в сфере идей обнаруживаются в ряде сочинений.
Наиболее полно они отразились в трактате «Основы мудрости в устройстве народов» (изд. 1732) выдающегося деятеля культуры Ибрагима Мутеферрика (1674?—1745). Выходец из Трансильвании (венгр или еврей по национальности), он в юности получил прекрасное общее и теологическое образование. Поселившись затем в Турции, Ибрагим Мутеферрика освоил турецкий и арабский языки, овладел мусульманской культурой и принял ислам. В силу своего служебного положения при дворе и благодаря общению с образованными людьми своего времени он хорошо знал положение дел в Османской империи.
Личность Ибрагима Мутеферрика, олицетворявшая собою синтез восточной и западной культур, его сочинения и деятельность в качестве первопечатника (1729—1745) оставили глубокий след в культуре страны.
В «Основах мудрости», ставших заметной вехой в истории развития общественной мысли в Турции, Ибрагим Мутеферрика по-своему откликнулся на передовые идеи эпохи и запросы турецкого общества. Как и Мехмед Челеби, он был убежден, что взаимоотношения в обществе должны строиться на основе разума и диктуемых им законов, и призывал руководствоваться в своих действиях здравым смыслом и принципами «истинного» правосудия. В отличие от европейских просветителей (с идеями которых он был знаком), Ибрагим Мутеферрика, как и ряд других деятелей, опорой порядка в государстве считал не только разум, но и шариат. Будучи сторонником просвещенной монархии, он первым познакомил турок с другими формами государственного правления. В духе европейских просветительских сочинений Ибрагим Мутеферрика, как и другие турецкие авторы XVIII в., подтверждал свои выводы примерами из исторического или легендарного прошлого Турции и других стран.
Его единомышленником во многих отношениях был Ахмед Ресми (1700—1783), широко образованный, прогрессивно мысливший государственный деятель. Его сочинения — два сефаретнаме (о посольстве в Вену, 1757, и в Пруссию, 1763) и особенно известный памфлет «Суть достопримечательного» (1781) имеют определенную идейную и текстуальную близость с трактатом «Основы мудрости» Ибрагима Мутеферрика. Но памфлет отличается от него остросатирическим тоном. Ибрагим Мутеферрика и Ахмед Ресми, не будучи людьми военными, большое внимание уделили армии, науке управления ею, организации и пр. При этом оба гневно порицали войну, приносящую людские бедствия. Однако, исходя из реальных потребностей, они считали первостепенно важной задачей — учиться военному искусству и у друзей и у врагов, подкрепляя свою мысль историческими примерами, в частности деятельностью русского царя и полководца Петра I.
В Турции воззрения передовых людей XVIII в. не сложились и не могли еще сложиться в законченную цельную систему, но они неотделимы от истории просветительской идеологии, расцвет которой пришелся на период Танзимата (вторая половина XIX в.).
*Глава вторая*
**АРАБСКАЯ ЛИТЕРАТУРА**
ОБЩИЕ ТЕНДЕНЦИИ
Еще в начале XVI в. почти вся территория Ближнего Востока была завоевана турками-османами, и арабские области Османской империи были низведены до положения отсталых провинций. На протяжении XVII—XVIII вв. правители Стамбула постепенно утрачивали реальную власть над арабскими территориями, и местные турецкие паши и мамлюкские беи, номинально оставаясь вассалами султана, фактически бесконтрольно правили в своих пашалыках. При этом, если в прилегающих к турецким областям арабских провинциях (Ирак) власть султана имела еще какую-то реальную силу, то в Сирии и Египте она ощущалась слабее, а на окраинах империи (Аравия, Северная Африка) турки и вовсе не были хозяевами. В Аравии только Хиджаз с Меккой находились под контролем стамбульских властей. Йемен сверг османское иго еще в 1663 г., и в нем управляли свои имамы. В середине XVIII в. в Аравии возникло ваххабитское государство. Ваххабиты связывали возрождение былого арабского могущества не с реформами по европейскому образцу (которые они осуждали как ересь), а с «возвращением к первоначальному исламу». Основываясь на ортодоксально-консервативных мусульманских представлениях, они отвергали распространенный в странах ислама культ святых, запрещали употребление табака и даже расценивали паломничество к могиле Мухаммада как языческое действие. В стороне от турецких попыток европеизации остались также страны Северной Африки, которыми правили местные династии (с XVI в. — в Марокко, с XVII — в Алжире, а с XVIII — в Тунисе и Триполитании).
Арабские провинции Османской империи, находившиеся под управлением турецких пашей и мамлюкских беев, равно как и управлявшиеся собственными династиями, пребывали в состоянии экономического и культурного упадка. Даже такие традиционные для средневековых арабов отрасли знания, как медицина, астрономия и математика, в которых арабы еще в VIII— XII вв. достигли больших успехов, значительно опередив страны Запада, ныне не только не развивались, но и в какой-то мере пришли в упадок, поскольку многие положительные знания прошлого были забыты, а навыки утрачены. Также обстояло дело и в гуманитарных науках: истории, философии и филологии, что дало основание египетскому историку второй половины XVIII в. и начала XIX в. аль-Джабарти жаловаться на царившее кругом невежество и отсутствие интереса к научным знаниям. Культурный застой явился в значительной мере следствием консерватизма догматического богословия, сковывавшего творческие силы общества и зачастую сводившего научную деятельность к переписыванию и комментированию трудов прославленных ученых прошлого, либо к составлению обширных компиляций, библиографических сводов и словарей.