История зарубежной литературы XIX века. Романтизм: учебное пособие

Модина Галина Ивановна

ON THE SEA

It keeps eternal whisperings aroundDesolate shores, and with its mighty swellGluts twice ten thousand Caverns, till the spellOf Hecate leaves them their old shadowy sound.Often 'tis in such gentle temper found,That scarcely will the very smallest shellBe moved for days from where it sometime fell.When last the winds of Heaven were unbound.Oh, ye! who have your eyeballs vexed and tired,Feast them upon the wideness of the Sea;Oh ye! whose ears are dinned with uproar rude,Or fed too much with cloying melody-Sit ye near some old Cavern's Mouth and brood,Until ye start, as if the sea nymphs quired!

К МОРЮ

Шепча про вечность, спит оно у шхер,И, вдруг расколыхавшись, входит в гроты,И топит их без жалости и счета,И что-то шепчет, выйдя из пещер.А то, бывает, тише

не в пример,Оберегает ракушки дремотуНа берегу, куда ее с излетуПоследний шквал занес во весь карьер.Сюда, трудом ослабившие зренье!Обширность моря даст глазам покой.И вы, о жертвы жизни городской,Оглохшие от мелкой дребедени,Задумайтесь под мерный шум морской,Пока сирен не различите пенья!

WHEN I HAVE FEARS

When I have fears that I may cease to beBefore my pen has glean'd my teeming brain,Before high-piled books, in charactery,Hold like rich garners the full ripen'd grain;When I behold, upon the night's starr'd face,Huge cloudy symbols of a high romance,And think that I may never live to traceTheir shadows, with the magic hand of chance;And when I feel, fair creature of an hour,That I shall never look upon thee more,Never have relish in the faery powerOf unreflecting love;—then on the shoreOf the wide world I stand alone, and thinkTill love and fame to nothingness do sink.

КОГДА МНЕ СТРАШНО

Когда мне страшно, что в едином мигеСгорит вся жизнь – и прахом отойду,И книги не наполнятся, как ригиБогатой жатвой, собранной в страду;Когда я в звездных дебрях мирозданьяПытаю письмена пространств иныхИ чувствую, что отлетит дыханье,А я не удержу и тени их;Когда я вижу, баловень минутный,Что, может быть, до смерти не смогуНасытиться любовью безрассудной, —Тогда – один – стою на берегуБольшого мира, от всего отринут,Пока и слава и любовь не сгинут.

* * *

Why did I laugh tonight? No voice will tell.No God, no Demon of severe response,Deigns to reply from Heaven or from Hell.Then to my human heart I turn at once.Heart! Thou and I are here sad and alone;I say, why did I laugh! 0 mortal pain!О Darkness! Darkness! ever must I moan,To question Heaven and Hell and Heart in vain.Why did I laugh? I know this Being's lease,My fancy to its utmost blisses spreads;Yet would I on this very midnight cease,And the world's gaudy ensigns see in shreds;Verse, Fame, and Beauty are intense indeed,But Death intenser – Death is Life's high meed.

* * *

Чему смеялся я сейчас во сне?Ни знаменьем небес, ни адской речьюНикто в тиши не отозвался мне…Тогда спросил я сердце человечье:Ты, бьющееся, мой вопрос услышь, —Чему смеялся я? В ответ – ни звука.Тьма, тьма кругом. И бесконечна мука.Молчат и бог и ад. И ты молчишь.Чему смеялся я? Познал ли ночьюСвоей короткой жизни благодать?Но я давно готов ее отдать.Пусть яркий флаг изорван будет в клочья.Сильны любовь и слава смертных дней,И красота сильна. Но смерть сильней.

ODE ТО A NIGHTINGALE

My heart aches, and a drowsy numbness painsMy sense, as though of hemlock I had drunk,Or emptied some dull opiate to the drainsOne minute past, and Lethe-wards had sunk:'Tis not through envy of thy happy lot,But being too happy in thy happiness,-That thou, light-winged Dryad of the trees,In some melodious plotOf beech en green, and shadows numberless,Singest of summer in full-throated ease.О for a draught of vintage, that hath beenCooled a long age in the deep-delved earth,Tasting of Flora and the country green,Dance, and Provencal song, and sun-burnt mirth!О for a beaker full of the warm South,Full of the true, the blushful Hippocrene,With beaded bubbles winking at the brim,And purple-stained mouth;That I might drink, and leave the world unseen,And with thee fade away into the forest dim:Fade far away, dissolve, and quite forgetWhat thou among the leaves hast never known,The weariness, the fever, and the fretHere, where men sit and hear each other groan;Where palsy shakes a few, sad, last gray hairs,Where youth grows pale, and spectre-thin, and dies;Where but to think is to be full of sorrowAnd leaden-eyed despairs;Where beauty cannot keep her lustrous eyes,Or new love pine at them beyond tomorrow.Away! away! for I will fly to thee,Not charioted by Bacchus and his pards,But on the viewless wings of Poesy,Though the dull brain perplexes and retards:Already with thee! tender is the night,And haply the Queen-Moon is on her throne,Clustered around by all her starry fays;But here there is no light,Save what from heaven is with the breezes blownThrough verdurous glooms and winding mossy ways.I cannot see what flowers are at my feet,Nor what soft incense hangs upon the boughs,But, in embalmed darkness, guess each sweetWherewith the seasonable month endowsThe grass, the thicket, and the fruit-tree wild;White hawthorn, and the pastoral eglantine;Fast-fading violets covered up in leaves;And mid-May's eldest child,The coming musk-rose, full of dewy wine,The murmurous haunt of flies on summer eves.Darkling I listen; and for many a timeI have been half in love with easeful Death,Called him soft names in many a mused rhyme,To take into the air my quiet breath;Now more than ever seems it rich to die,To cease upon the midnight with no pain,While thou art pouring forth thy soul abroadIn such an ecstasy!Still wouldst thou sing, and I have ears in vain—To thy high requiem become a sodThou wast not born for death, immortal Bird!No hungry generations tread thee down;The voice I hear this passing night was heardIn ancient days by emperor and clown:Perhaps the self-same song that found a pathThrough the sad heart of Ruth, when, sick for home,She stood in tears amid the alien corn;The same that oft-times hathCharmed magic casements, opening on the foamOf perilous seas, in faery lands forlorn.Forlorn! the very word is like a bellTo toll me back from thee to my sole self!Adieu! the fancy cannot cheat so wellAs she is famed to do, deceiving elf.Adieu! adieu! thy plaintive anthem fadesPast the near meadows, over the still stream,Up the hill-side; and now 'tis buried deepIn the next valley-glades:Was it a vision, or a waking dream?Fled is that music:-do I wake or sleep?

ОДА

К СОЛОВЬЮ

I

От боли сердце замереть готово,И разум – на пороге забытья,Как будто пью настой болиголова,Как будто в лету погружаюсь я;Нет, я не завистью к тебе томим,Но переполнен счастьем твой напев, —И внемлю, легкокрылая Дриада,Мелодиям твоим,Теснящимся средь буковых дерев,Среди теней полуночного сада.

II

О, если бы хотя глоток винаИз глубины заветного подвала,Где сладость южных стран сохранена —Веселье, танец, звон кимвала;О, если б кубок чистой Иппокрены,Искрящийся, наполненный до края,О, если б эти чистые устаВ оправе алой пеныИспить, уйти, от счастья замирая,Туда, к тебе, где тишь и темнота.

III

Уйти во тьму, угаснуть без остатка,Не знать о том, чего не знаешь ты,О мире, где волненье, лихорадка,Стенанья, жалобы земной тщеты;Где седина касается волос,Где юность иссыхает от невзгод,Где каждый помысел – родник печали,Что полон тяжких слез;Где красота не доле дня живетИ где любовь навеки развенчали.

IV

Но прочь! Меня умчали в твой приютНе леопарды Вакховой квадриги, —Меня крыла Поэзии несут,Сорвав земного разума вериги, —Я здесь, я здесь! Кругом царит прохлада,Луна торжественно взирает с тронаВ сопровожденье свиты звездных фей;Но темен сумрак сада;Лишь ветерок, чуть вея с небосклона,Доносит отсветы во мрак ветвей.

V

Цветы у ног ночною тьмой объяты,И полночь благовонная нежна,Но внятны все живые ароматы,Которые в урочный час лунаДарит деревьям, травам и цветам,Шиповнику, что полон сладких грез,И скрывшимся среди листвы и терний,Уснувшим здесь и там,Соцветьям мускусных, весенних роз,Влекущих мошкару порой вечерней.

VI

Я в Смерть бывал мучительно влюблен,Когда во мраке слушал это пенье,Я даровал ей тысячи имен,Стихи о ней слагая в упоенье;Быть может, для нее настали сроки,И мне пора с земли уйти покорно,В то время, как возносишь ты во тьмуСвой реквием высокий, —Ты будешь петь, а я под слоем дернаВнимать уже не буду ничему.