История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4
Шрифт:
— Это, — говорит она, — моя сестра учится танцевать менуэт.
Я быстро одеваюсь, чтобы пойти посмотреть, и вижу красивую девицу, которую старый маэстро учит танцевать и заставляет ее держать ноги вместе. Этой девушке не хватает только румянца оживления. Ее белизна подобна снегу.
Мастер танца приглашает меня потанцевать с его ученицей, и я охотно соглашаюсь, но прошу его играть larghissimo [34] . Он отвечает, что это слишком утомит мадемуазель, но она говорит, что она сейчас не слаба. После этого менуэта я вижу подобие румянца на ее щеках, заставляющее ее броситься в кресло. Она говорит, однако, танцмейстеру, что на будущее она хочет танцевать именно так. Когда мы остаемся одни, я говорю ей, что урок, который
34
очень медленно
Я вижу ее очень печальной. Отец К. К. умер, и ее забрали из монастыря, чтобы выдать замуж за адвоката. Она оставила письмо для меня, в котором говорила, что если я хочу опять предложить ей жениться, она будет ждать, твердо отказывая в своей руке тому, кого ей предлагают. Я ответил ей без всяких уверток, что, не имея состояния и, по-видимому, не имея надежды обрести его скоро, я оставляю ее свободной и даже советую не отказывать тому, кого ей предлагают и кого она сочтет способным составить ее счастье. Несмотря на такого рода отпущение К. К. стала женой XXХ только после моего побега из тюрьмы, когда никто больше не надеялся увидеть меня в Венеции. Я увиделся с ней только через девятнадцать лет после этого времени. К тому моменту она была уже десять лет как вдова, и несчастна. Если бы я находился сейчас в Венеции, я не женился бы на ней, потому что женитьба в моем возрасте — это буффонада, но наверняка соединил бы ее судьбу с моей.
Я смеюсь, когда слышу, как некоторые женщины называют предателями мужчин, которых обвиняют в непостоянстве. Они были бы правы, если бы могли доказать, что, когда мы сулим им постоянство, мы на самом деле намереваемся его нарушить. Увы! Мы любим, не советуясь с разумом, и он не замешан в том, как мы перестаем любить .
В это же время я получил письмо от посла, в которое было вложено другое, в обычном стиле, для М. М. Он сказал, что я должен использовать все свое влияние для того, чтобы внушить М. М. разумные мысли. Он сказал, что нет ничего более неосмотрительного с моей стороны, чем выкрасть ее, чтобы отвезти в Париж, где, несмотря на всю его протекцию, она не будет в безопасности. Эта очаровательная несчастливица передала мне свою грусть.
Одно маленькое происшествие заставило нас задуматься.
— Будут хоронить одну монахиню, — сказала мне она, — умершую позавчера от истощения, в ореоле святости, в возрасте двадцати восьми лет. Ее звали Мария Кончетта. Она знала тебя и назвала твое имя К. К., когда ты приходил сюда к мессе в дни праздника. К. К. поспешила просить ее сохранять тайну. Монахиня сказала ей, что ты человек опасный, которого девушка должна опасаться. К. К. мне все это рассказала после того, как Пьеро с маскарадом тебя раскрыл.
— Как ее звали, когда она была в миру?
— Марта С.
— Теперь я знаю все.
Я рассказал М. М. всю историю моих любовных приключений с Нанетт и Мартон, закончив письмом, что она мне написала, в котором сказала, что она мне обязана, хотя и косвенным образом, своим вечным спасением.
В восемь или десять дней беседы, которые я вел на балконе с дочерью моей хозяйки, и уроки, которые я ей давал каждое утро, обнаружили два вполне естественных результата. Один — что дыхание ей больше не отказывало, а другой — что я в нее влюбился. Менструации к ней не пришли, но ей не нужно было больше посылать за хирургом. Ригелини пришел к ней с визитом, и, видя, что она чувствует себя лучше, предсказал, что она еще до осени к ней возвратятся природные циклы, без которых она могла существовать только с искусственными средствами. Ее мать смотрела на меня как на ангела, которого послал ей господь, чтобы излечить ее дочь, а эта последняя была полна благодарности, которая у женщин отделяется от любви лишь самым маленьким шагом. Я привел ее к тому, что она уволила своего учителя танцев.
Но, по истечении этих десяти или двенадцати дней, я увидел однажды, во время моего урока, что она умирает. Ей перехватило
Пришел хирург и быстренько пустил ей кровь из руки, и через мгновенье я увидел, как она перешла от смерти к жизни. Он сделал ей компресс, и все стало в порядке. Ей выпустили не более четырех унций крови, и ее мать сказала, что этого достаточно; я увидел, что чудо не такое великое, как представляет Ригелини. Пуская кровь таким образом два раза в неделю, из нее выпускают три фунта крови в месяц: это столько, сколько должны были бы выделять ее менструации, и поскольку ее сосуды были закупорены таким образом, природа, всегда стремясь к самосохранению, вела ее к смерти, если она не освободит себя от избытка, который мешает свободному движению.
Едва ушел хирург, она слегка меня удивила, сказав, что если я подожду немного в зале, она вернется танцевать; и она пришла, чувствуя себя хорошо, как будто ничего и не было.
Ее грудь, дававшая приятное ощущение двум из моих чувств, пленила мою душу; она настолько меня заинтересовала, что я вернулся в начале ночи. Я нашел ее в ее комнате вместе с сестрой. Она сказала, что придет насладиться свежим воздухом на мой балкон в два часа, потому что дожидается своего родственника, близкого друга ее отца, который каждый вечер проводит с ней полтора часа уже в течение восьми лет.
— Сколько ему лет?
— Между пятьюдесятью и шестьюдесятью. Он женат. Это граф С. Он нежно ко мне привязан, но как отец. Он любит меня сейчас, как и в моем самом раннем детстве. Его жена приходила несколько раз меня повидать, и приглашает меня обедать. Будущей осенью я поеду в провинцию вместе с ней. Он знает, что вы живете у нас, и не возражает. Он вас не знает, но если хотите, вы можете с ним познакомиться сегодня вечером.
Этот рассказ, разъяснивший мне все, без того, чтобы я допустил нескромные расспросы, доставил мне удовольствие. Знакомство с этим греком могло быть для меня лишь поверхностным. Он был муж графини, с которой я увидел М. М. впервые два года назад. Я нашел этого графа весьма учтивым. Он поблагодарил меня, приняв отцовский тон, за дружбу, которую я питаю к его крестнице, и просил меня завтра прийти с ней к нему обедать, где он будет иметь удовольствие представить меня своей жене. Я с удовольствием согласился. Я всегда любил театральные сцены, и моя встреча с графиней должна была быть вполне интересной. Его манеры были галантны, и я видел, что мадемуазель была обрадована, когда, после его ухода, я воздал ему хвалы. Она сказала, что у него есть все бумаги, чтобы забрать себе из дома Персико все наследственное имущество своей семьи, составляющее сорок тысяч экю, из которых четверть принадлежит ему лично, не считая приданого его матери, которое та отписала в пользу дочерей, так что та, что выйдет замуж, принесет с собой в приданое пятнадцать тысяч дукатов в твердой валюте, а ее сестра столько же.
Эта девица намеревалась влюбить меня в себя и обеспечить мое постоянство посредством того, чтобы скупиться на свои милости, потому что, когда я пытался от нее их добиться, она противилась этому с помощью замечаний, на которые я не осмеливался ответить; но я собрался внушить ей иной образ мыслей.
На следующий день, я проводил ее к графу, не предупредив, что я знаком с графиней. Я полагал, что она сделает вид, что меня не знает, но не тут то было. Она оказала мне прекрасный прием, какой принято оказывать старым знакомым. Когда ее муж, слегка удивленный, спросил у нее, откуда мы знакомы друг с другом, она ответила, что мы виделись на Мире [35] два года назад. Мы провели день очень весело.
35
дачный поселок под Венецией — прим. перев.