История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4
Шрифт:
— Это слишком хорошо. Мне надо только узнать, где этот казен, чтобы описать своему Меркурию.
— Это просто. Я дам вам ужин завтра вечером; пусть это будет наш секрет. Мы поедем в мой казен в гондоле и выйдем оттуда после ужина через дверь на улицу, так что вы узнаете, как туда добираться по воде и по земле. Вам нужно будет лишь показать проводнику М. М. пристань и дверь. В день, когда он должен будет ее к вам привести, вы найдете там ключ, и там будет только старый человек, который живет там в маленькой комнате внизу, откуда он не видит ни тех, кто входит, ни тех, кто выходит. Моя малышка не увидит ничего, и не захочет ничего видеть. Будьте уверены, что я все сделаю хорошо.
— Я
Я покинул их, договорившись о свидании на завтрашний вечер.
Утром я направился в Мурано, чтобы известить Тонину, что буду ужинать с ней, приведя еще двоих друзей, и чтобы доставить ей несколько бутылок хорошего вина, потому что мой дорогой англичанин был великий и крепкий любитель выпить. Тонина, обрадованная, что может приготовить хороший стол, спросила только, придут ли мои друзья после ужина; и я увидел ее очень обрадованной, когда сказал, что да. Проведя час в приемной монастыря с М. М., которая прекрасно поправлялась, я вернулся в Венецию и в два часа ночи возвратился в Мурано вместе с Резидентом и Ригелини, подъехав к моему казену по воде.
Ужин был изысканный, особенно в соединении с грацией и с поведением моей дорогой Тонины. Какое удовольствие для меня видеть Ригелини очарованным и Резидента, в восхищении хранившего молчание. Поскольку я был влюблен, мой тон не поощрял моих друзей обхаживать объект моей любви и вынуждал подождать, когда время остудит мое пламя.
После полуночи мы встали из-за стола, и, проводив Мюррея от дверей моего казена до того места, где я буду его ждать, чтобы отвести в монастырь, я вернулся в казен, чтобы оказать Тонине все те почести, которых она заслуживала, как за приготовленный ею хороший суп «а ля буржуа», так и за прекрасное поведение за столом. Она воздала хвалы моим друзьям, очень удивленная тем, что Резидент остался свеж как роза, осушив шесть бутылок вина. Мюррей выглядел как Бахус кисти Рубенса.
В день Пятидесятницы Ригелини пришел сказать, что Резидент готов к встрече предполагаемой М. М., которую должен привести его Меркурий послезавтра. Я дал ему два ключа от дверей казена и просил напомнить, что жду его в час ночи у дверей кафедрального собора. Волнение вызвало у меня неудержимое сердцебиение, я провел эти две ночи не в силах заснуть. Несмотря на то, что я был уверен, совершенно уверен в том, что М. М. невинна, я, однако, очень беспокоился. Но из-за чего я тревожился? Не из-за того же, что боялся увидеть Резидента разочарованным. М. М. должна была оставаться в его глазах подлой мошенницей вплоть до момента, когда он уверится в том, что был обманут. Эта мысль рвала меня на части. Беспокойство Мюррея было подобно моему, с той только разницей, что, находя эту историю весьма комичной, он смеялся, в то время как я, считая ее трагичной, трепетал.
Во вторник утром я направился в свой казен на Мурано, чтобы сказать Тонине приготовить в моей комнате холодный ужин на две персоны, бутылки вина и все, что нужно, затем уйти в комнату старого хозяина дома и не выходить оттуда, пока приглашенные не уйдут. Она заверила меня, что все сделает, не задавая мне никаких вопросов. После этого я направился в приемную вызывать М. М.
Не ожидая моего визита, она спросила меня, почему я не выехал сопровождать «Буцентавр» [30] , который, поскольку стояла хорошая погода, должен был сегодня отплывать. После нескольких слов о том, что я неважно себя чувствую, что она заметила, я перешел наконец к важному вопросу.
30
ритуальная
— Надо, — сказал я ей, — сделать так, чтобы ты доставила мне некое удовольствие, и мой душевный покой зависит от того, чтобы ты согласилась со мной слепо, не спрашивая меня о причине.
— Приказывай, сердце мое, я не откажу тебе ни в чем, если только это от меня зависит.
Я приду этим вечером в час ночи, вызову тебя к этой решетке, и ты придешь. Ты останешься со мной лишь на минуту. Я буду с одним человеком. Ты скажешь ему пару слов из вежливости, затем уйдешь. Давай теперь найдем предлог, чтобы оправдать вызов в поздний час.
— Это будет сделано. Но ты не представляешь, насколько это затруднительно в этом монастыре, спуститься в приемную ночью, потому что в двадцать четыре часа приемные закрываются, и ключи находятся у аббатисы. Но поскольку речь идет только о пяти минутах, я скажу аббатисе, что речь идет о письме, что я жду от своего брата, которое он может передать мне только сегодня вечером, и я сразу должна ему ответить. Ты передашь мне письмо, и монахиня, которая будет меня сопровождать, это увидит.
— Ты не придешь одна?
— Нет. Я не смею это даже просить.
— Очень хорошо. Это неважно. Приходи только с какой-нибудь старухой дряхлого вида.
— Я оставлю свечу в глубине сзади.
— Отнюдь нет, мой ангел. Надо, наоборот, чтобы ты поставила ее на возвышении вблизи решетки, потому что важно, чтобы маска, которая будет со мной, видела твое лицо.
— Это странно. Но я тебе обещала слепое повиновение. Я спущусь с двумя свечами. Могу ли я надеяться, что ты объяснишь мне эту загадку в первый же раз, как мы увидимся?
— Даю тебе слово чести, что представлю тебе полный отчет не позднее чем завтра.
— Я заинтересовалась.
После этого соглашения читатель подумает, что мое сердце успокоилось. Отнюдь нет. Я вернулся в Венецию, терзаемый опасением, что Мюррей придет вечером к дверям кафедрала сказать мне, что его Меркурий приходил известить его, что монахиня должна была перенести свидание. Если это случится, я не сочту, естественно, М. М. виновной, но я допускал, что Резидент может подумать, что я подстроил, чтобы монахиня его обманула. Очевидно, что в этом случае я не смогу вести его в приемную. Мне придется, к сожалению, идти туда одному.
День казался мне очень долгим. Я держал в кармане фальшивое запечатанное письмо, и в назначенный час пошел встать у двери церкви. Мюррей не заставил себя ждать… Я увидел его четверть часа спустя, в маске, как и я, подходящим к двери большими шагами.
— Монахиня у вас? — спросил я.
— Да, мой друг. Пойдем, если хотите, в приемную, но увидите, вам скажут, что она больна или занята. Откажемся, если хотите, от пари.
— Пойдем, пойдем. Я не отказываюсь.
Я вхожу в башню, вызываю М. М., и привратница возвращает меня к жизни, говоря, чтобы я подождал и что я могу войти в приемную. Я вхожу туда с другом и вижу ее, освещенную четырьмя свечами. Могу ли я вспоминать такие моменты, не восхваляя свою жизнь? Я познал не невинность храброй и благородной М. М., но проницательность ее божественного ума. Мюррей, серьезный, больше не смеялся. М. М., вся сияющая, вошла вместе с послушницей, обе держали в руках подсвечники. Она сделала мне на очень хорошем французском лестный комплимент. Я передал ей письмо; она посмотрела на адрес и печать, затем положила его в карман. Затем, поблагодарив меня, сказала, что ответит позднее. Потом посмотрела на Резидента и сказала, что, возможно, она стала причиной того, что он пропустил первый акт оперы.