История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4
Шрифт:
— Честь вас видеть, мадам, стоит всех опер мира.
— Мне кажется, что месье англичанин.
— Да, мадам.
— Английская нация сегодня первейшая в мире. Господа, я ваша покорная служанка.
Я никогда не видел М. М. столь прекрасной, как в этот момент. Я вышел из приемной, охваченный любовью и совершенно новым удовлетворением. Я направился к казену, не беспокоясь о Резиденте, который, теперь не волнуясь, шел за мной медленным шагом. Я подождал его у двери.
— Ну что ж! — говорю я ему, — вы убедились теперь, что вас обманывают?
— Замолчите. У нас будет время поговорить. Поднимемся.
— Зачем мне подниматься?
— Прошу вас. Не хотите же вы, чтобы я провел четыре часа со шлюхой, что там, наверху? Мы ее поджарим.
— Лучше выставим ее за дверь.
— Нет, потому что в два часа пополуночи ее сутенер должен прийти ее забрать. Она ему все расскажет, и он ускользнет от моей мести. Мы выкинем их обоих
— Успокойтесь. Честь М. М. требует, чтобы это дело осталось в тайне. Пойдем. Поднимемся. Мы посмеемся. Мне любопытно увидеть эту плутовку.
Мюррей входит первый. Увидев меня, она набрасывает платок себе на лицо и говорит Резиденту, что его поведение бесчестно. Мюррей не отвечает.
Она стоит, она не так высока, как М. М., она говорит ему на плохом французском. Ее баута, манто и маска лежали на кровати, но она, тем не менее, была одета монахиней. Мне не терпелось, однако, увидеть ее лицо. Я мягко попросил ее доставить мне это удовольствие.
— Кто вы? — спросила она.
— Вы находитесь у меня и вы не знаете, кто я такой?
— Я здесь, потому что меня предали. Я не имею дела с мерзавцем.
Мюррей предлагает ей помолчать, называя ее по роду ее уважаемой профессии, шлюха направляется взять свое манто, говоря, что хочет уйти, но он ее отталкивает, сказав, что она должна дожидаться своего сутенера и не шуметь, если не хочет отправиться в тот же миг в тюрьму.
— Меня в тюрьму!
Говоря эти два слова, она протягивает руку в отверстие своей одежды, но я мгновенно хватаю ее за эту руку, а Резидент — за вторую. Мы швыряем ее на стул и отбираем пистолеты, что лежат у нее в карманах. Мюррей срывает с нее ее святое шерстяное одеяние, и я забираю у нее восьмидюймовый стилет. Мошенница пускается в плач.
— Ты хочешь вести себя здесь тихо до прихода этого Капсучефало, или хочешь сразу отправиться в тюрьму?
— И когда Капсучефало придет?
— Я обещаю, что отпущу тебя.
— Вместе с ним?
— Может быть.
— Хорошо, я буду спокойна.
— Есть ли у тебя еще оружие?
На этот вопрос мошенница снимает платье, юбку и, если бы мы не помешали, она разделась бы до гола, надеясь обрести грубостью то, чего не надеялась добиться рассуждениями.
Меня удивило в этот момент то, что она оказалась лишь слегка похожа обличьем на М. М. Я сказал это Резиденту и он согласился; но, рассуждая как умный человек, вынудил меня также признать, что в силу предубеждения многие другие могли сойти за модель на портрете.
Глава X
Афера с фальшивой монахиней завершилась забавным образом. М. М. знает, что у меня есть любовница. Бесчестному Капсучефало за нее отомстили. Я проигрываюсь; побуждаемый М. М., я распродаю постепенно все ее бриллианты, чтобы испытывать фортуну, которая упрямо остается мне противной. Я уступаю Тонину Мюррею, который обеспечивает ее судьбу. Барберина, ее сестра, ее заменяет.
Шесть месяцев назад, — рассказывает Мюррей, — я был у дверей монастыря со Шмитом, нашим консулом; я не помню, по какому случаю. Увидев, среди десяти-двенадцати монахинь, ту, о которой мы говорим, я сказал Шмиту, что я, ни на секунду не усомнившись, отдал бы пять сотен цехинов за то, чтобы провести два-три часа с ней. Граф Капсучефало меня услышал и ничего не сказал. Шмит сказал мне, что с ней можно увидеться лишь у решетки, как это делает посол Франции, который часто наносит ей визиты. Капсучефало на следующий день сказал мне, что если я говорил всерьез, он уверен, что может предоставить мне возможность провести ночь с монахиней в таком месте, которое мне понравится, при условии соблюдения тайны. Он сказал, что поговорил с ней, и когда он назвал ей мое имя, она ответила, что видела меня вместе со Шмитом, и что она охотно поужинает со мной, с учетом пяти сотен цехинов. Он сказал, что он единственный, кому она доверяет, и что он отведет ее в Венецию, в казен посла Франции, когда она скажет. Он сказал мне, наконец, что я могу не опасаться обмана, потому что именно ей я отдам сумму, принесенную с собой; и в конце он достал из кармана этот портрет, который вы уже видели. Я купил его у него через два дня, после того, как подумал, что переспал с ней. Это случилось через две недели после нашего соглашения. Хотя и в маске, она пришла в одежде монахини; однако я усомнился в том, что это она и предположил обман, увидав ее длинные волосы, потому что знал, что монахини должны их состригать. Она сказала, что те, кто желает их сохранить под капюшоном, суть начальницы, и я ей поверил.
Мошенница говорила правду, но мне не было нужды объяснять это Резиденту в тот момент. Я был заинтересован, внимательно изучая черты ее лица с ее портретом в руке, на котором она была изображена с обнаженной грудью. Я сказал, что в том, что касается груди, художники выдумали, и распутница улучила этот момент, чтобы показать мне, что копия была верна. Я развернул ее спиной. Факт тот, что в эту ночь я посмеялся над аксиомой Quas sunt sequalia uni tertio sunt sequalia inter se [31]
31
Два объекта, равных третьему, равны между собой — аксиома логики.
— Я знаю графа Капсучефало два года, и знакомство с ним мне полезно. Хотя он и не платил мне денег, он знакомил меня со множеством людей. В конце прошедшей осени он пришел однажды ко мне и сказал, что если я могу замаскироваться в монахиню, с помощью одежд, которые он мне принесет, и притвориться ею для англичанина, который проведет со мною ночь как счастливый любовник, я получу пятьсот цехинов. Он заверил, что мне нечего опасаться, что он сам отведет меня в казен, где меня будет ждать простак, и заберет меня оттуда в конце ночи в мой предполагаемый монастырь. Эта интрига мне понравилась. Я заранее посмеялась. Я сказала ему, что готова… Притом, что, — спрашиваю я вас, — может ли женщина моей профессии противиться желанию получить пять сотен цехинов. Находя дело весьма забавным, я его похвалила и заверила, что сыграю свою роль хорошо. Дело было сделано. Мне не нужно было других инструкций, кроме тех, что касаются диалога. Он сказал, что англичанин может разговаривать со мной только о моем монастыре и, для проформы, о любовниках, которые у меня могут быть, и эти разговоры я должна пресекать и отвечать со смехом, что я не знаю, о чем он спрашивает, и даже говорить, дурачась, что я монашенка только для маскарада, и чтобы убедить его, должна, смеясь, показывать свои волосы. Это ему не помешает, говорил он, поверить, что я монашка, которую он любит, потому что он должен быть уверен, что я и не могу быть иной. Понимая всю ловкость этого тонкого мошенничества, я не озаботилась даже узнать, как зовут ту монахиню, которую я должна изображать, и из какого она монастыря. Единственное, что меня интересовало, были сотни цехинов. Это настолько верно, что, несмотря на то, что я с вами спала, и что нашла вас очаровательным и заслуживающим скорее, чтобы платили вам, а не вы сами, я не удосужилась узнать, кто вы. Я не знаю этого и сейчас, когда говорю с вами. Вы знаете, как мы провели ночь, я нашла вас восхитительным, и бог знает, с каким удовольствием согласилась провести сегодня с вами подобную. Вы дали мне тогда пять сотен цехинов, но, как сказал мне Капсучефало, я должна теперь удовольствоваться сотней, которой поделюсь с ним. Я все вам рассказала, но я ни в чем не виновата, потому что могу наряжаться как хочу, и не могу помешать тем, кто спит со мной, считать меня святой, если им это нравится. Вы нашли у меня оружие, но нельзя меня за это винить, потому что я взяла его только для защиты жизни, если кто-то захочет учинить надо мной некое насилие. Я ни в чем не виновата.
— Ты меня знаешь? — спросил я.
— Нет. Я вижу вас, однако, проходящим часто под моими окнами. Я живу в С.-Рок, в первом доме слева, переходя мост.
После этого рассказа мы сочли Капсучефало сто раз достойным железного ошейника и галер, но женщина нам показалась невинной в своем качестве шлюхи. Она должна была быть на десять лет старше, чем М. М., она была симпатичная, но блондинка, а моя дорогая подруга была светлой шатенкой и выше, по меньшей мере, на три дюйма.
После полуночи мы сели за стол и поели то, что приготовила нам Антуанетта, с большим аппетитом. Мы согласились оставить там бедную дьяволицу, не дав ей ни стакана вина. Нам показалось правильным поступить таким образом. В наших застольных беседах Резидент прокомментировал, как друг и как умный человек, мои усилия, чтобы убедиться, что речь не шла о М. М. Он сказал, что было бы неестественно, чтобы я все это проделал, если не был влюблен в нее. Я ответил, что, будучи приговорен и ограничен приемной, я могу об этом лишь сожалеть; он ответил мне, что охотно платил бы сто гиней в месяц за одну лишь привилегию наносить ей визиты к решетке. Говоря это, он дал мне сотню цехинов, что был мне должен, поблагодарив меня за доставленное удовольствие. Я без стеснения положил их в карман.
В два часа после полуночи мы услышали тихий стук в дверь со стороны улицы.
— Ну вот, дружок, — говорю я ей, — будьте благоразумны и будьте уверены, что все выяснено.
Он входит и видит Мюррея и красотку. Он замечает, что здесь имеется третий, только когда я запираю на ключ дверь в прихожую. Он поворачивается и видит меня. Он меня узнает. Он говорит мне, не теряя самообладания:
— А! Это вы? Проходите. Вы должны знать о необходимости соблюсти секрет.
Мюррей смеется и говорит, чтобы тот сел. Он спрашивает, держа в руках пистолеты мошенницы, куда он ее отведет до того, как наступит день, и тот отвечает, что отведет ее к ней.