История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9

Казанова Джакомо

— Я должен был выполнить сегодня утром; но мог ли я думать, что у моей жены есть долги?

— У нее их очевидно нет. Эти расписки фиктивные. Они помечены задним числом и изготовлены вчера. Это дурное дело, и оно может ей дорого обойтись.

— Но я в тюрьме.

— Оставайтесь здесь и положитесь на меня. Мы увидимся завтра.

Возмущенный этим мошенничеством и решившись принять участие в этом несчастном, я направился рассказать все г-ну Босанке, который ответил мне, что проделки такого рода весьма в ходу в Лондоне и давно разработаны способы с ними

бороться. Он сказал мне, наконец, что если заключенный меня интересует, он передаст его в руки адвоката, который возьмется за это дело и заставит раскаяться его жену и ее любовника, который, очевидно, является автором мошенничества. Я ответил, что человек меня интересует, и я прошу его действовать и быть ему поручителем, если нужно, будучи сам готов быть гарантом. Я назвал ему имя человека, и он посоветовал мне больше в это дело не вмешиваться.

Пять или шесть дней спустя он пришел ко мне сказать, что господин Константини покинул тюрьму и даже Англию, на чем настаивал адвокат, ведущий его защиту.

— Как это?

— Это очень просто. Любовник его жены, предвидя грозящую опасность, должен был убедить его принять некую сумму, при условии, что он уедет, и бедный несчастный согласился. Так что дело окончено; но эта новость, вызывающая смех, попала в бульварные листки, где говорят даже, что Жардини хорошо сделал, посоветовав м-ль Калори сотворить эту проделку.

Я узнал потом от Бинетти, что та передала ему две сотни гиней. Я был этим весьма обрадован и описал Балетти всю эту историю. Несколько лет спустя я встретил ла Калори в Праге.

Фламандский офицер, который служил во Франции, тот самый, которого я выручил в Экс-ла-Шапель, нанес мне несколько визитов и даже пообедал два или три раза у меня, и я был недоволен, что не отдал ему визита туда, где он обитал. Он заставил меня покраснеть, когда, встретив в Лондоне, вежливо меня упрекнул за это. С ним были его жена и дочь. Некоторое любопытство также внушило мне желание к нему прийти. Мой злой гений меня туда направил, потому что добрый мне бы точно помешал туда идти.

Когда он меня увидел, он бросился мне на шею, и когда он представлял меня своей жене, называя своим спасителем, я должен был получить все те комплименты, которыми осыпают мошенники добрых людей, которых собираются облапошить. Пять или шесть минут спустя я вижу входящую старую женщину с красивой девицей. Г-н Малиньян меня представляет, говоря, что я тот самый шевалье де Сейнгальт, о котором он им говорил несколько раз. Девица, изображая изумление, говорит, что знала г-на Казанову, который весьма на меня похож; я отвечаю, что это также и мое имя, но я не имел счастья с ней встречаться.

— Я также, — говорит мне она, — меня раньше звали Оспюрже, а теперь зовут Шарпийон, и, увидев меня и поговорив со мной лишь один раз, вам легко было меня забыть, тем более, что мне было тогда всего тринадцать лет. Некоторое время спустя я приехала в Лондон вместе с моей матерью и моими тетями, и вот уже четыре года, как мы здесь.

— Но где я имел счастье с вами разговаривать?

— В Париже, в Пале Маршан,

вы были с очаровательной дамой; вы подарили мне эти браслеты, — и говоря это, она показала мне их на своих ногах; — затем, поощряемый моей тетей, вы оказали мне честь меня поцеловать.

Я все вспомнил, и мой читатель может вспомнить также, что я был тогда с прекрасной Барет, торговкой чулок.

— Мадемуазель, я очень хорошо все вспомнил и я вас узнал, но я не узнал мадам вашу тетю.

— Это ее сестра, но если вы будете любезны прийти выпить у нас чаю, вы ее увидите. Мы живем на Данмарк стрит в Сохо . Я покажу вам записанный лестный комплимент, который вы мне сделали.

Глава XI

Шарпийон и пагубные последствия этого знакомства.

При имени Шарпийон я достал из моего портфеля карточку, которую дал мне г-н Прокуратор Морозини в Лионе, и передал ее ей.

— Что я вижу! Мой дорогой посол! И уже три месяца, как вы в Лондоне, и не подумали передать мне эту карточку?

— Это правда; я должен был об этом подумать; но посол не указал мне на срочность, я пренебрег этим небольшим долгом и благодарен случаю, который привел к тому, что я его выполняю.

— Приходите же к нам обедать завтра.

— Я не могу, так как милорд Пембрук договорился со мной, чтобы я его ждал.

— В компании или одного?

— Одного.

— Очень хорошо. Ждите же также и меня, с моей тетей. Где вы живете?

Я даю ей мой адрес, заверив, что она доставит мне честь и удовольствие, и удивлен тем, что она смеется.

— Вы значит тот итальянец, — говорит мне она, — который повесил два месяца назад на двери этого дома то объявление, что странное объявление, что доставило столько смеха?

— Тот самый.

— Мне сказали, что оно вам дорого обошлось.

— Наоборот, я обязан этому объявлению своим счастьем.

— Вы должны теперь, когда дама уехала, стать несчастны. Никто не знает, кто она. Вы действительно делаете из этого тайну?

— Безусловно, и я скорее умру, чем ее раскрою.

— Спросите у моей тети, я тоже хотела явиться к вам, чтобы спросить комнату. Но моя мать мне помешала.

— Какая надобность заставляла вас искать комнату за деньги?

— Никакой; но мне хотелось посмеяться и наказать дерзкого автора такого объявления.

— Как бы вы могли меня наказать?

— Влюбив вас в себя и заставив затем переживать адские мучения от моих выходок. Ах, как бы я посмеялась!

— Вы, стало быть, полагаете, что можете влюбить в себя, кого захотите, [2653] придумав заранее бесславный проект стать тираном того, кто поддастся вашим чарам, воздав им должное? Это проект чудовища, и он тем более несет несчастье мужчинам, что вы такой не выглядите. Я воспользуюсь вашей откровенностью, чтобы остеречься.

— Напрасно. По крайней мере, если вы не поостережетесь видеться со мной.