Истребитель
Шрифт:
Наконец, сумев избавиться от мешка, утопив его в случайном пруду, отряхнулся и, выбивая зубами чечетку, двинулся вперед.
"А вот будет здорово, если мое тело уже отыскали. И как, наверное, удивились сотрудники EKdo, когда им привезли для опознания останки неизвестного с моим Ritterkreuzем на шее".
"Стоп, — Павел остановился, попытался собраться с мыслями. — Похоже, начинается раздвоение. И это несмотря на ослабленное действие амулета. А что будет, когда придется его выпустить? Задачка".
Ничего не решив, продолжил движение по свежевыпавшему снежку.
Провалившись пару раз в приличный сугроб, наконец, выбрался на дорогу. Гладкое асфальтовое полотно уходило вдаль.
Покрутил головой, пытаясь сообразить, в какую сторону идти: "На Алленштайне.
Однако куда меня выбросили? Поди, угадай. Планировали южнее, а как уж вышло?
Ладно, будем надеяться, ребята все сделали правильно.
Если не получается отыскать вокзал, придется идти до автобана. Приступаем".
Произнеслось все это в мозгу вовсе без всякого напряжения по-немецки и, как заподозрил Павел, имело вовсе другое значение.
"Какой вокзал, причем тут дорога? — он зачесал в затылке. — Представляю, как выглядит моя фигура посреди ночной дороги. Замотанное лицо, грязный комбинезон. Никаких документов".
Машина, вынырнувшая из-за поворота, коротко посигналила.
"Ну, вот и пора, — выдохнул Говоров, развернулся и вскинул вверх руку. — Стой, — прокричал он, двигаясь навстречу машине.
Машина замерла. Из кабины выглянул шофер. Павел вгляделся в смутно знакомую форму зольденфюрера. "Гражданский? Но, слава богу, ваффен, — искренне обрадовался Павел, разглядев темно зеленые петлицы водителя. — Служба снабжения? Хрен разберешь".
— Я летчик, потерпел аварию, из Летно-испытательного подразделения. Оберлейтенант Кранке, — произнес он, пытаясь изобразить дикую слабость.
— Герр обер-лейтенант, вы нашлись? — радостно отозвался водитель. — На базе все уже с ног сбились, разыскивая вас. Какая радость! Простите, что у вас с лицом? Ранение? — нестроевой шпак, подслеповато глядя на летчика, спустился с подножки грузовичка.
"Самое время терять сознание, — летчик неловко пошатнулся и начал оседать на дорожное полотно. — Будем надеяться, они здесь непуганые, и этот поступит, как подобает добропорядочному бюргеру", — подумал он, лежа на холодном асфальте.
Дальнейшее запомнилось плохо. Когда служащий усадил его в теплый салон машины, да еще вынул из-под сидения небольшую бутылочку со шнапсом, к которой пострадавшему пришлось, чтобы не выпасть из образа, немедленно приложиться, разморило. Поэтому, когда авто остановилось возле старинного трехэтажного здания, в котором располагался госпиталь, Павел был на удивление спокоен и расслаблен. Впрочем, расспросами его особо не мучили.
Доктор коротко расспросил о травмах, осмотрел кровоподтеки и ссадины и сделал укол.
— Прежде всего, вам необходимо отдохнуть. Вы истощены и обессилены, — изрек эскулап прописную истину. — Лучшее лекарство для вас сейчас — сон. Не беспокойтесь, командованию я немедленно сообщу. Теперь, когда все позади, вам не о чем беспокоиться.
Пилота проводили в душевую и помогли раздеться. Скинув все, он с удовольствием смыл грязь с чужого тела и подставил лицо под струи воды. Размокшие бинты снялись легко. Доктор лишь пару раз подрезал засохшую кожу и одобрительно покивал головой: — Вы молодец, ваши порезы уже начали затягиваться, воспаления минимальные.
Натянув чистое белье и толстый пахнущий одеколоном халат, Павел, прижимая к груди сверток с амулетом и покачиваясь, двинулся следом за миловидной медсестрой по выложенному белоснежным кафелем коридору. От услуг каталки, он, как истинный ариец, категорически отказался.
В одноместной палате, куда его разместили, он, наконец, смог расслабиться и проанализировать все сделанное и произнесенное им с момента первой встречи с немцами.
"Но это все лишь цветочки, — рассудил Говоров, не найдя в своих действиях особого изъяна. — Главное начнется завтра". Минута, и светловолосый летчик уже сладко спал, прижимая к груди заветный пакет.
Проснулся внезапно. Открыл глаза и бездумно уставился в потолок, слабо различимый в полумраке ночника.
Тишина ночного госпиталя показалась ничуть не опасной. Прислушался к себе и постарался разобраться в мыслях. Впрочем, особых рассуждений вовсе и не было. Только ясное понимание необходимости восстановить внутренний баланс со своим вторым «я». Или первым, если судить по тому, что тело все-таки чужое.
Выдохнул и медленно, неторопливо развернул тихонько хрустнувшую фольгу. Отложил в сторону пакетик с десятком крупных пилюль, переданных ему перед самым отлетом.
"Как ни тяни, а ехать надо", — пошутил, набираясь решимости, и вытянул наружу разорванную цепочку с кулоном.
Всмотрелся в загадочные символы, провел пальцем по узорчатому контуру змейки и, не рассуждая, связал концы, возвращая загадочный артефакт на шею. Собственно, ничего и не изменилось. Почти. Разве что екнуло легонько сердце, да застучала в висках кровь. Не прошло и минуты, как где-то в глубине сознания послышался едва различимый голос. Или не голос, а просто шепот? Как описать внутренний монолог? Тем не менее, возникшее вместе с ним чувство легкого удивления, постепенно переросшего в тревогу, оказалось вполне реальным.
Павел дождался, когда чужие эмоции сформируются, и медленно, подбирая выражения, обратился к пробуждающемуся сознанию своего двойника.
Достучаться оказалось не просто. Но вот, мысли, звучащие в голове, стали куда более стройными, и, наконец, возник простой и незатейливый в своей простоте вопрос:
"Что со мной?" — задал себе его немецкий летчик.
"Слушай внимательно, — обратился Павел, представив на миг, что ведет обычную беседу. — Так уж вышло, что нас двое. Понять трудно, но мой разум занял место в твоем «я». Ты вовсе не бредишь. Все происходит наяву. Я русский. Летчик. Звать Павел. А ты Пауль. Почти созвучно".