It's not about age

sowelu.

Окатившись водой, в мою голову жестоко вламывается мысль о Гвендолин. Снова. Сейчас я, наверное, глубоко сожалею о том, что разрешил ей пойти со мной. Доставил себе столько хлопот, что не пересчитать. Вы в замешательстве, я знаю. Но что ж, позвольте мне аргументировать ход своих мыслей. Я не тот, кто смог бы позволить себе глумиться над беззащитной девочкой, всячески домогаясь до нее, тем самым, удовлетворяясь. Мне не под силу то, что могло бы сломать ее, как бы сильно вы того ни ждали от меня. Веселое шоу с отчаявшейся малолеткой, практически сиротой: ни детства, ни любящего брата, ни свободы. Ничего и никого, кроме меня. Я мог бы стать для нее кем угодно, лишь бы она того желала, но мукам суждено еще немало торжествовать во мне. Все это равносильно тому, что показать лакомство брошенной хозяином собаке, которая уже много лет голодает, ища пропитание на свалке. Показать,

но не дать. Сильное чувство постигает тело, когда жаждешь того, что не может быть твоим. Но всему есть предел. Собака спасется, умерев от голода, не найдя пищи. А я спасусь временем - пыткой, что продлится еще, как минимум, пять лет. Эта недоступность терзает мою душу, режет ее, стреляет в нее, убивает ее. Все, чего желаю я сейчас - почувствовать эту доступность, но не пользоваться ею. Я хочу, чтобы эта девочка принадлежала только мне. Я хочу, чтобы не знала она никого, кроме меня. Я хочу, чтобы она любила меня так же сильно, как я боготворю ее.

***

В легкой полуулыбке я бурно кончаю, невольно издав тяжелый стон. Пред глазами моими всплывает образ сразу нескольких особ, некогда возбуждавших меня. Время юности, время свободы, время раскрепощения. Кажется, я скучаю по тем временам, но тоска эта развеивается и улетучивается, как только я вспоминаю о существовании Гвендолин. Электрический заряд, что царил в моем теле несколько секунд назад, начинает исчезать, уступая легкой и приятной усталости. Тщательно смыв следы наслаждения, я закрываю воду и обтираю тело махровым полотенцем, которому уже больше девятнадцати лет. Воспоминания о своем последнем дне в родной фракции преследовали меня несколько лет, они не давали мне покоя по ночам, но зато служили идеальным адреналином для тренировок. Как только я обтер свое тело, полотенце, по привычке, летит на тумбу, а я выхожу из ванны и сквозь пар ищу свою одежду, как ежик в тумане ищет свою смерть посередь шоссе.

Неожиданно услышав тихий смешок, я всматриваюсь в ванную комнату. Пар начинает рассеиваться, и мне удается разглядеть крошечное тело Гвендолин, стоящей возле двери и наблюдающей за мной. Мое тело воспламеняется от одной мысли, что она подсматривала. Мир рушится, а ярость накапливается в моей груди и просится на свободу. Оцепенев на пару секунд пред ее глазами, я вдруг опомнился, и резко схватив полотенце, живо обмотался им. С каждой секундой мои мысли пополнялись ругательствами, которые я боюсь выплеснуть на Гвен. Сдержанность - вот что нужно оттачивать. Этим я и займусь. Может быть. Но не сегодня.

– Ты с ума сошла?!
– кричу я на девчонку, чья ехидная улыбка окончательно разбудила во мне зверя.
– Что ты себе позволяешь?! Маленькая дрянь!

Я дивлюсь самому себе. Мои чувства к этой шмакодявке весьма необычны. Такое ощущение, будто поставили на максимум все, что только можно: ярость, любовь, сострадание. И стоит лишь чиркнуть спичкой по коробку, как костер перевоплощается в огромный пожар.

– Ты тоже заходил ко мне!
– возмущается она, меняя выражение своего лица. Теперь оно более серьезное.
– И сам сказал, что мне нечем похвастаться, а проигравший не вправе судить победителя.

Я издаю громкий смешок и забираю мокрые волосы за спину, убрав локоны с лица. Гвендолин смотрит на меня серьезно, почти осознанно и понимающе. В ее глазах я вижу долю сострадания, но не ко мне, а к себе. Жалеет себя, чувствует, что на нее повысили голос. Маленькая паршивка, ничего другого о ней я сказать не могу. По крайней мере, сейчас. У Гвендолин уже давно должна была сформироваться осознанность, свойственная ее возрасту. Но пока что, я наблюдаю осознанность, как у пятилетнего дитя, выросшего в диких условиях. Никакого воспитания, никакой скромности, никакого уважения. Она спала. Спала, черт бы ее побрал! И не должна была тащить сюда свою задницу, ремень которой давно не касался. Но и я тоже хорош: не запер дверь. Всего этого можно было бы и избежать, если бы я закрылся. Но мысли о Гвендолин не дали мне адекватно мыслить, потому я пропустил этот ход. Да, виновата она.

– Победителя, значит?
– понижаю тон, закрепив полотенце на своем торсе.

– Ты старше меня, - она невольно зевает, это перебивает ее.
– А титьки не выросли. Почти. А другое ты спрятал, значит, тоже что-то маленькое.

Тяжело выдохнув, я хватаю свою одежду, валявшуюся на шкафчике, и, оттолкнув Гвендолин, покидаю парную комнату. Прохладный воздух заброшенной квартиры прокатился по моему телу так, что появились еле заметные мурашки. Крепко сжав кулак, я свернул в свою комнату и захлопнул дверь. На этот раз законы этих стен нарушил я. Родители запрещали хлопать дверьми, небрежно обращаться с вещами, халатно относиться к технике. Но сейчас меня это абсолютно не волнует. Переодевшись, я разбираю кровать и смотрю на часы. Скоро утро. Долгожданное утро, господа. Утром я смогу избавиться от Гвендолин, тем самым, закрыв доступ всем чувствам, что сопровождали меня с момента сегодняшней встречи с этой девчонкой. Брякнувшись на кровать и полежав несколько минут, я начинаю успокаиваться. Нервы, как горячий напиток в морозилке, охладевают, а температура тела нормализуется. Но сама мысль о Гвен продолжает протекать горячей струей в моем сознании, в моей крови. Именно это и не дает мне покоя. Неважно, любовь это или ненависть. Важно, что само чувство наполнено невероятно яркими оттенками и самыми загадочными вкусами. Это чувство не ломает меня, это чувство будоражит мое сознание и мотивирует на что-то большее, чем я имею сейчас. Не знаю, как у вас, но для меня любовь всегда была мотивацией, а не источником для вдохновения. Я всегда считал, что если ты имеешь смелость любить кого-то, то ты просто обязан становиться лучше, чем сейчас. Хотя бы ради своего же избранника. Кому нужны неудачники, сидящие ровно на заднице? Верно. Никому. Мы ищем человека на всю жизнь, находим и понимаем, что это - любовь до гроба, но в итоге теряем страсть уже на следующий год. Почему же происходит такая неразбериха? Да, страсть исчезает, а любовь угасает. Но почему происходит именно так, а не по-другому, не так, как нам хотелось бы? Для меня истина проста. Мы влюбляемся и ставим твердую точку в истории нашей жизни. Многие люди, среди круга моих друзей и знакомых, играют свадьбы, оставляют после себя плод, а потом же разбегаются, как будто ничего не было вовсе. Глупо, странно, непонятно. Три слова, характеризующие такие отношения. Как по мне, необходимо совершенствоваться, меняться в лучшую сторону, иметь цель, которая будет руководить твоими поступками и желаниями. Ты останешься прежним, но в несколько ином облике.

Что касается меня, то когда-то я не знал некоторой истины, которая сейчас служит фонарем среди темных гор. Эта истина помогает мне поддержать себя, когда это необходимо. Но раньше бы я счел свои мысли безумными и странными. Потому-то и потерял свою страсть, что пришла на старт самой первой страстью среди всех страстей. Джиневра была для меня поводом для гордости, особенно в те моменты, когда нас приглашали на мероприятия. Для многих мужчин честь идти под руку с грациозной леди, имеющей при себе все достоинства, которым позавидовала бы каждая девушка с бульвара. Я был ограничен желаниями, я боялся, что если я изменюсь, - эта страсть уйдет, и все чувства исчезнут. Но со временем, после разлуки, я понял одну вещь: не нужно бояться будущего, издалека оно пугающе, ибо неизведанно. Но хлебнув новый вкус жизни, он становится родным.

От неожиданного стука в дверь я невысоко задираю голову. Для меня стук в дверь - удивление, поскольку стучаться - не в стиле моей маленькой капризницы. Но, тем не менее, дверь не заперта, а лишь закрыта. Стук в дверь мне очень хорошо знаком, а иначе и быть не может. Этот стук я слышал очень много раз, когда жил в квартире. Слышал от своих друзей, от родителей, от Джиневры. Не столь важно, от кого он. Сам звук будит во мне некоторые моменты и ситуации, от которых остались лишь тихие эхо, в форме тусклых воспоминаний. И все же, яркие моменты мне не забыть никогда. Они сохраняются в памяти, как старая фотография в давно забытом альбоме.

– Входи уже, - даю разрешение ей, ибо постепенно стук начал вызывать во мне раздражение (нужно сказать о том, что звук этот длился не три секунды, по традиции, а продолжался до тех пор, пока я не откликнулся).

Гвендолин открывает дверь и медленно ступает на ковер, располагающийся на полу моей спальни. Прикрывает за собой дверь и подходит к моей кровати. Если сейчас она снова заговорит о своих подсознательных домыслах, я просто не сдержусь и выставлю ее из своего логова. Она была в моей спальне очень много раз, но я не хочу, чтобы она продолжала расспрашивать меня о своем детстве.

– Слушай, - начинает она, - ты не обиделся на меня?

– Нет, - отвечаю я вполне спокойно, но в то же время твердо.

Гвендолин поправила футболку на своем теле, которую я дал ей, и облегченно вздохнула. Я вопросительно одарил ее взглядом, тем самым, заставляя огласить причину своего визита. Ей нечего здесь делать, она должна спать. А я должен отдыхать. Вот вам одна из причин, почему она должна уйти.

– Я не могу заснуть. Всегда плохо спала, - произносит, почесывая свой нос тыльной стороной ладони.