Итак, моя милая…
Шрифт:
– Но я хочу именно такие часы!
– Да… знаю… ты мне неоднократно говорила об этом, но…
– Я была сумасшедшей, когда согласилась выйти за тебя замуж, – с горечью воскликнула она. – А твое вранье о престижной работе! Ты же клялся, что зарабатываешь большие деньги, а сейчас не можешь купить мне даже часы, не говоря уж о том, чтобы позволить себе приличный отпуск. Палатка! Мой Бог! Это не укладывается в моей голове!
– Ты можешь помолчать? – буркнул Том. – Надо отметить, что ты тоже еще тот подарочек! Ты даже не можешь вести хозяйство… Ха! Все, что ты умеешь, так это пялиться в телевизор.
– Это ты замолчи! – взвизгнула она. – Надоел! Мистер Успех, который не может потратить 180 баксов. Мистер Успех… – Она расхохоталась. – Мистер Дешевка, вот ты кто!
Машина все замедляла ход, и Том утопил педаль акселератора до отказа, но скорость от этого не возросла, скорее наоборот.
– Сделай же что-нибудь! – трагическим голосом воскликнула Шейла. – Хочу домой! Возможно, тебе и по душе жизнь в этом лесу, но меня от этого уволь! Нельзя ли ехать быстрее?
Мотор чихнул в последний раз и умолк. Поскольку они спускались с холма, Том был вынужден нажать на тормоз. Машина прокатилась еще несколько ярдов и остановилась.
– Это еще что за шутки? – требовательно спросила Шейла, злобно поглядывая на мужа.
– Двигатель испортился.
– Ну все! Хотя, имея такого мужа, в этом нет ничего удивительного! И что же ты намерен предпринять?
Машина остановилась в начале подъема. Том вытащил из ящика для перчаток электрический фонарик, вышел из машины и поднял капот. По роду службы он неплохо разбирался в машинах, и ему не понадобилось много времени, чтобы определить причину неисправности. Вышел из строя бензонасос, и здесь он никак не может его починить. Он опустил капот. Шейла вышла из машины.
– Неприятности, – сказал он. – Бензонасос приказал долго жить. До автострады пять миль. Возможно, мне повезет, и я успею на последний автобус. А тебе лучше остаться здесь.
– Остаться здесь! – с непритворным ужасом воскликнула Шейла. – Ни за что!
– О'кей, пойдем вместе.
– Но у меня нет ни малейшего желания топать по лесу пять миль.
Разинув рот, Том уставился на жену.
– Тогда что ты предлагаешь?
– А это все твоя проклятая машина! Ну и отпуск!
– Может быть, ты прекратишь трепаться об отпуске? Я по горло сыт твоими жалобами.
– Почему бы не провести ночь здесь? Вытаскивай спальные мешки.
Том некоторое время колебался, потом взял с заднего сиденья спальные мешки и корзину с провизией. Он был голоден, устал до предела, да еще нервы разгулялись не на шутку. Закрыв машину, он посветил фонариком направо, затем налево и обнаружил узкую тропинку, уходящую в глубь леса. Пройдя по ней, он обнаружил полянку, со всех сторон окруженную деревьями.
– Шейла! То, что надо. Мы будем спать здесь. Иди сюда. Ты хочешь есть?
Мейски, лежащий в пещере, услышал голос Тома и приподнялся на локте, сильно встревоженный.
Шейла подошла к Тому, демонстрируя крайнюю степень усталости. Том расстелил мешки и открыл корзину с едой.
Шейла села на свой мешок и закурила.
– Прекрасное завершение отпуска, – злорадно констатировала она. – Я буду помнить о нем всю свою жизнь.
Том нашел несколько кусков засохшей ветчины, кусок твердого, как дерево, хлеба и бутылку виски.
Налив две щедрые порции, Том предложил виски Шейле, добавив кусок ветчины и хлеба. Она тут же выбросила еду в кусты.
– Да я лучше подохну с голода, чем буду есть эту гадость! – заявила она и тут же несколькими большими глотками прикончила виски.
– Как скажешь… Я сыт по горло твоими капризами. – Повернувшись к жене спиной, Том принялся жевать сухую ветчину.
Покинув свою постель, Мейски медленно подполз к выходу.
Через ветки он пытался рассмотреть, что творится на поляне, но было слишком темно, чтобы что-то увидеть. Так он и остался лежать на холодной, сырой земле. Его тело дрожало от слабости. Кто эти люди? Как могли оказаться здесь? Сколько здесь еще пробудут?
Том закончил есть, разделся и влез в спальный мешок. Шейла уже давно забралась в свой.
– Ты можешь постараться сегодня не храпеть, – сказала она. – Если я услышу твой храп, это будет уж слишком.
– Ты можешь оставить меня в покое, – с горечью сказал Том и, устроившись поудобнее, закрыл глаза.
Сержанту Патрику О'Коннору, больше известному в полиции как Пузырь О'Коннор, был шестьдесят один год. Он проработал в полиции Парадиз-Сити вот уже сорок лет. Шесть футов и три дюйма, огромное брюхо, которому он был обязан кличкой, кирпично-красное лицо любителя пива и редкие седые волосы. Он был одним из самых нелюбимых копов в Парадиз-Сити.
Через год он был намерен выйти на пенсию. Достаточно хорошо справляясь со своей работой, за время службы он сколотил неплохой капитал, вымогая деньги из проституток, сутенеров, педерастов и торговцев наркотиками в своем районе. Ради билета в десять долларов он был готов закрыть глаза на любое правонарушение, и, несмотря на то что суммы взяток были невелики, за сорок лет сумма набежала немаленькая.
Когда Бейглер приказал ему взять патрульных Мика Коллона и Сэма Вонда и проверить пятьсот бунгало на побережье, О'Коннор посмотрел на Бейглера как на человека, окончательно спятившего. Он просто не верил своим ушам. Но когда Бейглер добавил, что им нужно пройти в оружейную, где им выдадут газовые гранаты и автоматическое оружие, багровое лицо О'Коннора мгновенно побледнело.
Как и все в городе, он был наслышан об ограблении казино и знал, что люди, совершившие это, чрезвычайно опасны. Один из них даже был наемным убийцей мафии.
Шагая на оружейный склад, О'Коннор с горечью думал: «Вот уж повезло так повезло!» Через год он планировал выйти на пенсию, купить собственное бунгало, хорошую машину и заняться разведением роз. А теперь существовал риск получить пулю, разыскивая этих проклятых грабителей.
Майк Коллон и Сэм Вонд уже дожидались его возле оружейного склада. Это были молодые и полные служебного рвения парни. Коллон был высоким брюнетом с жестким лицом и репутацией храбреца: на его счету уже было немало задержанных преступников. Вонд был пониже ростом, блондин с серыми глазами, но тоже энергичный и самолюбивый. Это окончательно доконало О'Коннора. «Такие отчаюги!» – с горечью подумал он.