Итальянский ребус
Шрифт:
Несколько поколений патриотов, участников движения Рисорджименто, политически сражались под разными знаменами, но все они сходились на центральной идее нации. В это понятие разные люди вкладывали различный смысл, но все верили в то, что у новой Италии есть особая всемирно-историческая миссия. Во время Рисорджименто авангардной силой была интеллигенция. Потом наступил период, называемый Пострисорджименто. «Интеллектуалы — участники движения Рисорджименто больше всех других способствовали созданию в высшей степени идеализированного облика этого движения. Именно поэтому они сильнее всех ощущали, что новое объединенное государство не соответствует пламенным надеждам недавнего прошлого» {25} . Объединенная Италия перестала быть мечтой и превратилась в реальность.
Современный философ-марксист Альберто Азор Роза высказывает мысль, что в годы борьбы за объединение некоторая расплывчатость идеологии Рисорджименто способствовала сближению позиций различных групп. Но позднее, когда цель была достигнута, наступили отрезвление и разочарование. Характерно письмо, которое знаменитый поэт Джозуэ Кардуччи (1835–1907), республиканец и гарибальдиец, кумир интеллигенции и молодежи, впоследствии ставший консерватором, адресовал другому видному деятелю Рисорджименто, известному литератору и организатору культуры Арканджело Гислерп: «Кажется ли вам прекрасной эта Италия? Я лично не считаю ее прекрасной, но, чтобы не вносить горечь в сердца других, молчу и буду молчать…».
Процесс переоценки ценностей Рисорджименто, охвативший интеллигенцию, был длительным. Напомним, что в период объединения Италии политические институты в большинстве европейских стран были либеральными, и, несколько обобщая, можно сказать, что господствующей политической философией была либеральная и демократическая философия, исходившая из бессмертных принципов Великой французской революции: свобода, равенство, братство. Капитализм в ранней стадии своего развития политически ориентировался именно на либеральную доктрину. На практике, разумеется, идеология чистого либерализма (Азор Роза предлагает термин «абсолютный либерализм») может развиваться как в сторону демократического, так и в сторону консервативного либерализма. В Италии после объединения существовали две тенденции: либеральная и демократическая. Но внутри каждой из них были многочисленные оттенки, а в процессе исторического развития происходили сложные изменения.
Приведем еще одно письмо, которое известный экономист и политический деятель Маффео Пангалеони (1857–1924) отправил Наполеоне Колайанни. (Мы говорили о нем в связи с банковскими скандалами.) Письмо звучит как настоящий манифест. Рефрен — горький упрек окружающему: где настоящие люди? «Где те, кто хочет свободы мысли и действия (только не преступного) для всех: для священника и для анархиста, для реакционера и для поборника прогресса? Скажем конкретнее: где те, кто одновременно признает свободу преподавания, устройство школ для священников, свободу ассоциаций, собраний, печати, любой пропаганды для социалистов? Где люди, которые не желают пользоваться поддержкой государства для себя и использовать государство против своих врагов?» Государство должно осуществлять репрессии только против уголовных преступников. Закон должен быть одинаковым для всех, от короля до уборщика мусора. «Где же те, кто хочет свободы и независимости для каждого отдельного гражданина, которому должна быть предоставлена возможность пожинать плоды, хорошие либо плохие, его собственных действий?» {26}
Энергия и горечь этого письма (личные письма часто красноречивее текстов для печати) показывают настроения той части итальянской интеллигенции периода Пострисорджименто, которая вне зависимости от партийной принадлежности была глубоко предана либерализму как философской этической доктрине. Маффео Панталеони не был ни католиком, ни социалистом, он отстаивал идею свободы для всех. И людей, подобных Панталеони, было немало. Это были люди, родившиеся в конце 50-х годов и, следовательно, сформировавшиеся вне духовной атмосферы Рисорджименто. Они не были связаны иллюзиями, мифами и риторикой героического прошлого, не были романтиками и чуждались абстракций. В философском смысле их поколение отошло от идеалистической философии и подняло на щит позитивизм, прощая ему все наивности и упрощения за его серьезность и тягу к конкретному.
Эти люди верили в прогресс и хотели основательных реформ. Авторитетные социологи и экономисты проводили обследования и получали объективную картину общества — картину, которая не могла обнадеживать: безграмотность, слабое развитие промышленности, отсталое сельское хозяйство, использование детского труда, исключительно низкий уровень жизни народных масс. Люди, о которых мы говорим, уважали данные науки. Их критика существовавшей системы была, как выразился один итальянский автор, одновременно научной, политической и моральной. Они никак не могли считать свою Италию «прекрасной».
В эти годы повышенного интереса к социологии и общественной психологии позитивизм в равной мере оказывал влияние и на буржуазную интеллигенцию, и на социалистов «второго поколения» [6] . Современный философ Эудженио Гарэн писал, что у позитивизма была большая заслуга: он предложил тем группам интеллигенции, «которые осуществили объединение в борьбе с церковью, хорошую, выглядевшую вполне респектабельно замену традиционной религии» {27} .
Что касается социалистов, то большинство руководителей основанной в 1892 г. Социалистической партии тоже воспитывались на философии позитивизма. Правда, философ и мыслитель Антонио Лабриола (1842–1904), которого называют первым итальянским марксистом, в своих теоретических трудах и лекциях яростно боролся с позитивизмом. Но Лабриола предпочитал оставаться «философом партии» и не принимал участия в ее практической деятельности. Итальянский социализм с самого начала носил ярко выраженный эволюционистский и гуманитарный характер. Однако идеи научного социализма, которые утвердились в общеевропейской политической мысли в особенности на протяжении 1870–1880 гг., имели огромное значение и для Италии. Кульминация приходится на пятилетие 1890–1895 гг., когда Энгельс с поразительным тактом и терпением руководил итальянским социалистическим движением.
Самим фактом своего существования социалистическая мысль требовала от буржуазии и ее идеологов, от буржуазной интеллигенции, чтобы те со своей стороны предложили обществу свою систему ценностей. И не только в решении социальных и экономических вопросов. Политически вполне понятно, почему Джолитти рассматривал трансформизм как неизбежность. И, конечно, правы те, кто рассматривает трансформизм не как обособленный феномен, а как завершение длительного и сложного процесса.
Но подойдем к трансформизму с другой точки зрения, подумаем о психологическом моменте. В атмосфере возраставшего разочарования («кажется ли вам прекрасной эта Италия?») интеллигенция не могла воспринимать трансформизм иначе как беспринципность, как отказ от каких-то идеалов. Трансформизм означал, что старые политические формулы утратили свой вес и смысл, что на смену «благородному идеализму» пришла достаточно неприглядная с моральной точки зрения практика эклектизма — синоним, предложенный Кроче. Потом, как мы знаем, началась полоса авторитарного правления, «криспизма». Затем банковские скандалы, годы, когда, как писал много лет спустя Луиджи Пиранделло, «с небес Италии падала грязь». По свидетельству современного историка Франко Каталано, в последнем десятилетии XIX в. самоубийства, особенно в среде интеллигенции, «стали подлинной социальной проблемой».
Кроче писал, что в те годы образованное итальянское общество, в частности молодежь, испытывало чувство глубокой неудовлетворенности и тоски. Не было ясных целей, не было уверенности в средствах для достижения даже ограниченных целей, не было идей. Вот почему, считает Кроче, началось увлечение доктриной социализма. До начала последнего десятилетия XIX в., писал Кроче, «интеллигенция слабо разбиралась в различиях между демократическим и республиканским революционаризмом, анархическими или иными утопиями, гуманитарным социализмом. Все это находилось в компетенции людей, которые, несмотря на апостольский энтузиазм, а также на известное интеллектуальное превосходство некоторых из них, все же находились в отрыве от подлинной национальной и культурной жизни» {28} .
Потом, однако, положение решительно изменилось благодаря деятельности Антонио Лабриолы и развитию социалистической мысли и социалистической печати (в частности, журнала Турати «Критика сочиале» и основанной в конце 1896 г. газеты «Аванти!» («Вперед!»)). В том же году была проведена анкета об отношении к социализму, охватившая 194 деятеля культуры: 105 писателей, 63 ученых, 26 художников. Безоговорочно за социализм высказалось 110 человек, за с оговорками — 54 и только 30 — против. Год спустя неаполитанская Академия Понтиниана обсуждала на конкурсе монографию, посвященную третьему тому «Капитала». Пе следует, впрочем, забывать, что существовал и некоторый момент «моды», существовал «сентиментальный социализм». Это, впрочем, тоже надо рассматривать как явление общественной психологии.