Итальянский Ренессанс XIII-XVI века. Том І
Шрифт:
И никто знает, как сложилась бы дальнейшая судьба живописи кватроченто, если бы Мазаччо не умер так рано. Созданная приблизительно в это же время работа Мазаччо, фреска «Троица» в церкви Санта Мария Новелла, во всяком случае, наиболее близка к стилю Высокого Ренессанса. Иллюзией глубокой ниши, крытой коробовым сводом, фреска продолжает и расширяет пределы реального пространства. При этом фигуры жертвователя и его жены, склонившиеся на колени у подножия пилястров, как бы относятся к реальному пространству, тогда как бог-отец, поддерживающий распятие, и мадонна с Иоанном, стоящие на возвышении капеллы, принадлежат к пространству иллюзорному. Точка зрения взята ниже рамы и вполне соответствует реальному положению зрителя, стоящего перед фреской. Здесь Мазаччо впервые с изумительным прозрением формулирует любимую идею итальянской декоративной живописи не только Ренессанса, но и барокко — расширение реальных границ пространства иллюзией воображаемой глубины.
Как это обычно бывает с великими мастерами, Мазаччо, в сущности, не имел непосредственных продолжателей своих идей. Из всех живописцев кватроченто, пожалуй, только один Пьеро делла Франческа по-настоящему
Если не считать тех запоздалых готиков, с которыми мы познакомились раньше и деятельность которых захватывает почти всю первую половину XV века, то флорентийская живопись после Мазаччо разбивается на два главных направления. Представителей первого направления можно назвать проблемистами, представителей второго — рассказчиками. Сначала обратимся к проблемистам, которые ближе связаны с художественным наследием Мазаччо. Я их называю так потому, что в основе творчества каждого из них лежит какая-нибудь формальная проблема — одна из тех проблем, которые впервые выдвинула живопись Мазаччо, и изучению этой проблемы они предаются с почти фанатическим рвением и упорством. Среди этих проблемистов есть энтузиасты перспективы, есть фанатики анатомии и такие же фанатики проблемы света. Те средства к оптическому овладению действительностью, которые в творчестве Мазаччо синтезировались в абстрактном, монументальном стиле, выступают у этих мастеров разрозненно, подчеркнуто односторонне и из средства обращаются в цель их живописи. Поэтому если стиль Мазаччо следует назвать идеализированным, то стиль этой первой группы его последователей безусловно склоняется к натурализму.
Старшим в этой группе проблемистов является Паоло ди Доно, прозванный Уччелло. Непреоборимой страстью этого мастера была перспектива. Вазари изображает его чудаком, дни и ночи просиживающим за своими экспериментами, чертящим сложные перспективные построения, зарисовывающим ракурс листа и оперение птицы. Когда в пылу ночной работы его убеждали лечь в постель, он восклицал в упоении: «Какая сладостная вещь эта перспектива!» Паоло Уччелло родился, по-видимому, в 1397 году, был учеником Гиберти и, как его помощник, участвовал в отливке первых ворот баптистерия. В конце двадцатых годов мы застаем Уччелло в Венеции, где он изготовляет мозаику для собора святого Марка. В 1431 году Уччелло возвращается во Флоренцию. Фрески Мазаччо в капелле Бранкаччи, которые Уччелло увидел по возвращении во Флоренцию, произвели на него сильное впечатление своей новой пространственной концепцией и побудили его посвятить все свои силы изучению перспективы. Первое датированное произведение Уччелло, которое отражает его страсть к перспективе, это конный портрет английского кондотьера Джона Хоквуда, находившегося на службе у Флорентийской республики и прозванного итальянцами Джованни Акуто. Портрет этот исполнен в 1436 году для Флорентийского собора и написан монохромной фресковой техникой, в зеленоватом тоне на красном фоне. Иллюзионизм Уччелло проявляется прежде всего в том, что портрет кондотьера задуман не как портрет живого человека, а как изображение статуи. Конь кондотьера стоит на саркофаге, который в свою очередь возвышается на постаменте, поддерживаемом консолями. Далее с большой смелостью Уччелло выдерживает для постамента и саркофага точку зрения снизу вверх (disotto in su). Однако традиции плоскостной живописи треченто еще очень сильны — и в противоречии с этим перспективным сокращением постамента сама статуя Хоквуда развернута на плоскости так, как если бы мы видели ее не снизу, а находились бы прямо перед ней. С большей последовательностью Уччелло проводит единство освещения: свет падает слева, крепко моделируя формы лошади, и Уччелло не боится погрузить лицо кондотьера в тень.
На почву еще более смелых перспективных экспериментов Паоло Уччелло вступает в серии батальных картин, которые мастер исполнил по заказу Медичи. Три из этих «Битв» находятся теперь в лондонской Национальной галерее, в Лувре и в Уффици. Страсть к перспективе сочетается у Уччелло с любознательностью естествоиспытателя. Его привлекает не жизнь натуры в целом, не пейзаж, а структура отдельных элементов натуры. Так здесь, например, он помещает арену битвы среди апельсиновых деревьев, потому что апельсиновое дерево его занимает как самостоятельная пластическая проблема. И действительно, ему удается сделать ряд интересных оптических наблюдений. Он уже не изображает плоды висящими на кончиках ветвей, как это делали раньше, но в самой гуще дерева, и дерево он изображает не как плоский силуэт, а как пространственное тело, рисуя листья в ракурсе, следя за тем, как освещение моделирует их формы, и стремясь показать различие лицевой и тыльной стороны листа. С наивной радостью землемера Уччелло делит поверхность холма межами и бороздами вспаханных полей и расставляет плодовые деревья, как вехи перспективного пространства. Следует отметить также, что небо, как бездонная глубина, не поддающаяся перспективным измерениям, совершенно выпадает из поля зрения Уччелло, и поэтому горизонт его пейзажных фонов поднят обычно до самой верхней рамы. Но, разумеется, главное внимание Уччелло сосредоточено на переднем плане. Но не битва как таковая интересует мастера, а сложная перспективная задача, скрытая в скоплении всадников, в ракурсах лошадей, в скрещении копий и сплетении ног. Уччелло отваживается при этом на самые неожиданные эксперименты: изображает ракурс павшей лошади брюхом и ногами вперед, изображает брыкающуюся лошадь.