Иуда
Шрифт:
В хату ворвался Игнат, и, брызгая слюной, стал выталкивать всех на улицу.
– Где остальные? – в бешенстве заорал он.
Но Михаил Иванович, уже успевший обильно полить полы керосином, спокойно вытащил из-за спины горящую газету, и бросил ее к ногам Хорькова. Тот в испуге отпрянул, потом подскочил к Шевчукам, и в три пинка, выгнал во двор.
– Быстро, трое ко мне! – приказал энкэвэдэшник.
Они попытались, было затушить огонь, но куда там… Старое сухое дерево охватило негасимое уже пламя. И остановить пожар не представлялось возможным. Солдаты оббежали
– Я пойду, посмотрю, а вы, стойте здесь, и никуда не отходите! – приказал старший брат. – Спрячьтесь в стог и сидите тихо!
И упав на землю, он быстро пополз в сторону дома. Потом, сообразив, что ползет прямо к солдатам, взял немного правее, и, оказавшись возле хлева, встал на ноги.
Родные его стояли под дулами ружей, около них бесновался Хорьков. Потом вдруг поднял маузер, и, не целясь, выпустил всю обойму в отца и мать. Родители молча упали на землю. Тогда Игнат повернулся к сёстрам, и злобно оскалившись, махнул рукой. Солдаты нерешительно топтались на месте.
– Испробуйте, братцы, кулацких тел, а то когда еще придётся!
Но бойцы, потупив головы, не двигались с места.
– Быстро, говорю! – Игнат подскочил к старшей из сестёр, и одним махом сорвал с неё рубашку. Та, прикрывшись руками, заревела во весь голос. Хорьков толкнул её на землю и заорал:
– Держите ей руки, ноги! – а сам, лихорадочно расстегивал штаны. Четверо, повинуясь приказу, распяли девушку, а пятый, вцепился в другую сестру. Остальные с испугом наблюдали за насилием, а потом ринулись за забор.
– Куда, стой!
– Мы сейчас! – откликнулись те. И, действительно, они вскоре появились, но не одни. Иван ахнул, – солдаты тащили за руки младших.
– Вот, молодцы! – похвалил Игнат, вставая с колен и отряхиваясь. – В костёр их!
– Да ты что, Игнат? Дети малые ведь! Их-то за что? Какой от них вред? Пожалей сироток!
– В костер, я сказал! Ну, живо! – заверещал Хорьков. И в ночную мглу улетели истошные вопли младших Шевчуков. Солдаты все же сжалились над детьми, и пристрелили их. Насилие продолжалось. Сёстры уже не могли кричать, и лишь тихо стонали.
Иван стоял возле хлева и давился слезами. Отвести взгляд он был не в силах.
– Я отомщу им, родные! Отомщу! – и с силой сжимал кулаки.
Возле догоравшей хаты хлопнуло несколько выстрелов, – Игнат заставил застрелить изнасилованных девушек, после того, как ими насытился последний из его солдат.
– А этих куда?
– Туда же, к родителям! – коротко приказал Хорьков. – На небесах встретятся! – хохотнул он и, одёрнув гимнастерку, зашагал со двора.
Всё кончилось…
Иван выждал некоторое время, и, оглядываясь, осторожно вышел из своего убежища. Он подошёл к своему дому, уже практически догоревшему, и остановился. В воздухе витал жуткий запах смерти – нестерпимый запах горелого человеческого мяса. Младший Шевчук заплакал, потом
– Господи, как же ты допустил это? Где же ты, Господи? Помоги мне! – шептали его губы.
В оконцах хат, даже в кромешной тьме, виднелись испуганные лица односельчан, со свечами в руках. Но помочь парню никто не рискнул, – жутко боялись гнева НКВД. Заметут заодно с Шевчуками, и поминай, как звали… Разбираться долго не будут… Сочувствуешь кулаку, хоть и сыну, – значит сам, прихвостень! Хотя, ну какой кулак – Шевчук? Любил и умел мужик трудиться. Оттого и хозяйство справное было, оттого и нанимал соседей. А что осталось? Ни кола, ни двора…
Лишь в одной хате Ивана приютили, – накормили, обогрели, дали в дорогу старое пальтишко, краюху хлеба да шматок сала.
– Иди в город, Ваня! Здесь ты правды не найдешь! – избегая встречаться глазами с парнем, посоветовал хмурый сосед. – Там, на завод, чай, устроишься! Может, и документы, какие, выправишь! Скажешь, – бандиты украли! Иди с Богом, Ваня! Не поминай лихом! Может, и выживешь!
И пошел младший Шевчук в портовый город, благо тут недалеко было. Навстречу неизвестности, с глухой болью, и ненавистью в сердце.
Глава 3
Оксана обернулась к Саше, послала ему воздушный поцелуй, вздохнула, и решительно толкнула тяжелую дверь райисполкома. Несмотря на довольно ранний час, в коридорах уже вовсю толпился народ. А как же? Бывали ведь и такие жизненные проблемы, решить которые можно было только при помощи местной власти.
Оксана прошлась по первому этажу, потом поднялась на второй, и сразу уткнулась в нужный кабинет. Открыв дверь, увидела множество столов и остановилась в нерешительности.
– Вам кого, девушка? – тут же спросила ее женщина, сидевшая за ближайшим столом.
– Я – корреспондент городской газеты! – гордо начала Оксана.
– И что? По какому вопросу?
– По жилищному. К нам поступила жалоба…
– Ах, вот как? Зинаида Ивановна, к вам!
Ложкина направилась к указанному столу.
– Здравствуйте! – поздоровалась с ней невысокая плотная женщина. – Слушаю вас?
– Тут к нам поступила жалоба. На вас! – Оксана начала «закипать».
– Ну, что же, давайте разбираться! – спокойно ответила та.
Оксана молча протянула инспектору измятый листок с заявлением ветерана.
– Шведов Иван Михайлович! А, помню, помню его – вздорный старик!
– Как вы можете, Зинаида Ивановна? Он ведь Герой войны?! Так, значит в заявлении все правильно написано – и безразличие, и хамское отношение… Нет, не ценим и не уважаем мы своих стариков!
– Причем здесь «хамское отношение и безразличие», милочка? Он обратился к нам в первый раз, и ему не отказали… А вежливо объяснили, что существует очередность в получении жилья. Даже среди ветеранов… И что ему его предоставят, как только появится возможность. Так я ему и объяснила. А он сразу вскипел, и начал оскорблять. В таком тоне я с ним разговаривать не стала, а сделала вполне справедливое замечание. Вот так всё и было… А он разошёлся еще больше.