Иудино дерево в цвету
Шрифт:
Стивен молчал, осознавал, что дело швах, и мало-помалу его охватило оцепенение. Купить лакрицу для Франсес ему было не на что, а шарики ей прискучили. Так впервые в жизни его постигло настоящее горе. За минуту он постарел, по меньшей мере, на год: сгорбился, скосил глубокие, задумчивые, синие глаза на нос, погрузился в свои мысли. Что бы такое сделать, на что денег не нужно, а Франсес бы понравилось? Только вчера дядя Дэвид дал ему пять центов, а он потратил их на жвачку. И так ему стало жаль эти пять центов, что шея и лоб у него взмокли. И пить захотелось, и ему тоже.
— Я тебе вот что скажу, — он приободрился: ему пришел в голову замечательный
— А я хочу пить. — Франсес мягко, но упорно гнула свою линию. — Я хочу пить, и мне, наверное, придется уйти домой.
Встать однако она не встала — так и сидела, обратив к Стивену огорченный ротик.
От рискованности предстоящего приключения Стивена била дрожь, но он храбрился:
— Я приготовлю лимонад. Достану сахар, лимон, и мы попьем лимонаду.
— Лимонад я люблю, — обрадовалась Франсес. — Лимонад еще лучше, чем лакричка.
— Ты оставайся здесь, — сказал Стивен, — я все достану.
Он обежал дом, из окна Дженет доносились скрипучие голоса двух старух — ему предстояло перехитрить их. Он на цыпочках прокрался в буфетную, взял одиноко лежащий лимон, пригоршню кускового сахара и фарфоровый чайник, глянцевитый, круглый, сплошь в цветах и листьях. Положил все на кухонный стол, а сам острым топориком — его было строго-настрого запрещено трогать — отбил кусок льда. Положил лед в чайник, разрезал лимон и выжал, насколько хватило сил; лимон оказался на удивление твердым и скользким, налил воду, размешал сахар. Решил, что сахару маловато, юркнул обратно в буфетную, зачерпнул еще пригоршню. Вернулся на террасу, поразившись, до чего же быстро обернулся; и — лицо настороженное, поджилки трясутся, — обхватив чайник обеими руками, преданно понес холодный лимонад томимой жаждой Франсес.
В шаге от нее он остановился — его буквально пронзила мысль. Вот он здесь на виду, несет чайник с лимонадом, а из двери того и гляди выйдет, если не бабуля, так Дженет.
— Франсес, а Франсес, — громким шепотом позвал он. — Пойдем за террасу, там позади розовых кустов тень. — Франсес прыгнула, сорвалась с места что твоя лань, судя по лицу, она понимала, почему они убежали с террасы; Стивен осторожно перебирал ногами, бережно стискивая чайник обеими руками.
За розовыми кустами было прохладно и куда безопаснее. Они сидели рядышком на сыроватой земле, подогнув под себя ноги, и по очереди пили из тонкого носика. Стивен свою долю пил большими холодными вкуснющими глотками. Франсес пила, изящно обхватив носик розовыми губками, и горло ее трепыхалось ровно, как сердце. Стивен думал, что наконец-то он по-настоящему ублажил Франсес. Стивен не знал, отчего он так счастлив; к счастью примешивались кисло-сладкий вкус во рту и холодок в груди, оттого что Франсес рядом и пьет лимонад, который он, презрев опасности, добыл для нее.
Франсес сказала:
— Ой-ей, как много ты глотаешь зараз, — когда настал его черед приложиться к носику.
— Не больше тебя, — сказал он ей напрямик. — Сама-то ты вон по скольку глотаешь.
— Ну и что, — сказала Франсес так, словно его замечание лишь подтвердило ее тонкое знание приличий, — лимонад так и полагается пить. — Она заглянула в чайник. Там оставалось еще много лимонада, и она чувствовала, что с нее довольно. — Давай играть в кто больше глотнет.
Затея оказалась такой увлекательной, что они разрезвились, забыли об осторожности, поднимали чайник высоко и лили из носика в открытый рот до тех пор, пока лимонад не стекал ручейками с
— Вымя отца, сына и святодуха, — выкрикивал Стивен, поливая куст.
На крик над низкой живой изгородью возникло лицо Дженет, а над ее плечом нависало пожолклое сердитое лицо няньки Франсес.
— Я наперед знала, что так и будет, — сказала Дженет. — Знала: ничего другого от него ожидать не приходится. — Мешочки под ее подбородком тряслись.
— Нам захотелось пить, — сказал Стивен, — просто невтерпеж как.
Франсес ничего не сказала, потупясь, разглядывала носки своих туфелек.
— А ну дай сюда чайник, — Дженет вырвала чайник у него из рук. — Еще чего, пить им захотелось. Понадобилось что — спроси. Тогда и красть будет не резон.
— Мы не крали, — выпалила Франсес. — Нет! Нет!
— Нишкни, чтоб я тебя больше не слышала, — сказала нянька Франсес. — А ну, поди сюда. Тебя это не касаемо.
— Не скажите, — Дженет пронзила няньку Франсес взглядом… — Он ничего такого сам по себе отродясь не делал.
— Пошли, — велела нянька Франсес, — тебе здесь нечего делать. — Она схватила Франсес за руку и пошла прочь да так быстро, что Франсес, чтобы поспеть за ней, пришлось припустить. — Ишь чего надумала, ворами нас обзывать!
— А тебе воровать не резон, пусть даже другие всякие и воруют, — сказала старая Дженет так громко, чтобы ее было слышно как можно дальше. — Возьми ты хоть лимон в чужом доме, все равно ты воришка. — Тут она снизила голос: — Ужо погоди, я бабушке-то скажу, ох и достанется тебе.
— Забрался в ледник, дверцу не закрыл, — оповестила бабушку Дженет, — и в сахарницу залез, весь пол сахаром засыпал. То и знай на сахар наступаешь. Весь пол в кухне — а ведь какой чистый был — водой залил да еще розовый куст окрестить вздумал, святотатец. Мало того — ваш споудовский [8] чайник взял.
8
Марка тонкого фарфора. Называется по имени основателя фирмы Джозайи Споуда (1754–1827).
— Не было этого, — завопил Стивен и попытался вырвать руку, но куда там — большой корявый кулак Дженет крепко сжимал ее.
— Врать-то не надо, — сказала Дженет, — мало ты что ли напрокудил.
— Господи, — сказала бабушка. — Он ведь уже не маленький. — Она читала книгу, но тут закрыла ее и притянула его за мокрую грудку свитера к себе. — Чем это таким липким ты облился? — спросила она, поправляя очки.
— Лимонадом, — сказала Дженет. — Последний лимон перевел.
Его привели в большую сумрачную комнату с бордовыми занавесками. Из комнаты, где книжные шкафы, вышел дядя Дэвид — в вытянутой вверх руке он нес ящик.
— Куда подевались все мои шары?
Стивен отлично понимал, что дяде Дэвиду ответ известен и без него. Он притулился на скамеечке у бабушкиных ног — его клонило ко сну. Привалился к бабушкиной ноге, ему смерть как хотелось положить голову ей на колени, но тогда он, пожалуй что, и заснет, а заснуть, когда дядя Дэвид говорит, никак нельзя. Дядя Дэвид расхаживал по комнате, засунув руки в карманы, и разговаривал с бабушкой. Время от времени он подходил к лампе, наклонялся, жмурясь от света, заглядывал в круглую прорезь наверху абажура: что, интересно, он ожидал там найти?