Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
– Пей, княже, не сумлевайся!
– стоял на своём Плешка.
Внутренне содрогаясь, князь приник к братине. Пил маленькими глотками - не любил боярских застолий, но не потому, что наутро болит голова - просто боялся, что на пиру подсунут яд. Самому ему сестрица Ирина как-то прислала из Византии перстенёк с секретом - на всякий случай. Случай тот представился вскорости, но с тех пор не каждого допускал на свои пиры Владимирко.
Мысль о пирах напомнила о вчерашней гульбе, и князь тихо застонал. Неужто и сейчас придётся опять сидеть за столом, пить, есть и улыбаться! Он устал, хотелось отдохнуть в тишине.
Медок, однако, немного помог. Возвернув братину Плешке, Владимирко бросил:
– Одеваться!
– Счас-счас, - засуетился холоп.
– И дворского кликни. Пущай собирается в дорогу.
– Куды это?
– На кудыкину гору, холоп!
– рявкнул князь.
– Домой едем! Сей же час!
Как вожжа попала под хвост Владимирке - вмиг на ноги терем поднял, всех переполошил. Напрасно боярин Витан хлопотал, уговаривал князюшку погостить ещё, обещая новую охоту, напрасно поварчивали и сокрушённо качали головами и бояре - собравшись и наскоро отобедав, князь вместе с двором, казной и сыном отбыл в Галич.
Путь от Тисмяницы до Галича невелик, да обоз с добром и казной тащится медленно. Вот так и случилось, что обогнала его худая весть, встретила на полдороге, когда уже показались впереди стены стольного города, окружённые посадом. С последнего поворота послал князь вперёд себя дружинника - упредить, чтоб готовили терем, топили бани, накрывали на стол. Малое время прошло, а дружинник уже назад поворотил.
– Ну? Как службу справил?
– князь Владимирко приготовился сердиться на гонца за то, что торчит на дороге.
– Не казни, а прежде вели миловать!
– вой поклонился в седле, сдёргивая шапку.
– А токмо закрыл перед тобой Галич ворота!
– Что?
– вытаращил глаза князь. Уже потянулся за плетью, чтоб выпороть нерадивого слугу, но тот замотал головой:
– Пока ты на охоте тешился, ударили галичане в вечевое било, да и порешили всем миром, что ты им не надобен, а промыслили они себе иного князя. А тебе велели уходить, хоть в Перемышль, хоть в Звенигород.
– Да как ты смеешь такое говорить? Мне!… Я им не надобен! Холопы! Быдло!
– разошёлся князь.
– Вот я их ужо! Поговори у меня!
Он замахнулся плетью на дружинника, тот вскинул руку - удар пришёлся по локтю.
– Истинный крест, княже!
– выкрикнул, подавшись назад.
– Пошли кого из бояр под стену, коль мне не веришь!
– Степан Кудеярыч!
– крикнул князь.
– Ступай, вызнай - правду сей холоп молвит иль брешет!
Боярин коротко кивнул, махнул рукой двум своим отрокам и поскакал по обочине дороги к Галичу. Княжеский обоз остановился, поджидая. Дружинник, принёсший дурную весть, отъехал в сторонку, но совсем не убрался - вины за собой не чувствовал и прятаться не желал.
Князь Владимирко с сыном держались впереди. Князь смотрел на галицкие стены, запрокинув голову. Он видел, как, уменьшившись в малое пятнышко, подскакал к воротам боярин Степан, как о чём-то заговорил с воротником, а после проехал внутрь.
– Не может такого быть, - проворчал себе под нос.
– Не может Галич меня кинуть…
– Гонец баял, вече собиралось, - осторожно молвил сын Ярослав.
– Ежели всем миром приговорили…
– Молод ишшо отца-то учить, - огрызнулся Владимирко.
– Что вече? Крику много, а толку мало!
– Вот они с малым толком нас и скинули, - возразил Ярослав.
– Цыц ты!
– осадил сына князь, но примолк. А ну, как правда? И в Перемышле, случалось, созывал народ на площадь колокол. Был он один на весь город, и по его звону всё и вершилось. А ну как тут также? Есть же Новгород - там вовсе князь только на золотом стольце сидит да военную службу служит, а делами управляют боярский совет и вече. И в самом Киеве тоже…
В это время на дороге показался боярин Степан, и Владимирко подался вперёд - какие-то вести привезёт кормилец его сына?
Степан Кудеярыч осадил коня, сдёргивая шапку. Полуседые волосы прилипли к вискам и вспотевшему лбу. Лицо дёргалось.
– Истинно так, как сказывал дружинник твой, княже, - промолвил он дрогнувшим голосом.
– закрыл Галич для тебя ворота.
лнягиню твою с дочерью в Перемышль выслали. А заместо тебя нового князя выбрали.
– И кого же на моё место прочили?
– прищурился Владимирко.
– Сыновца твово, Ивана Ростиславича звенигородского, - ответил боярин.
– Сел он, бают, в городе по Правде, городу роту давал и крест на том целовал.
Как ни раздосадован был Владимирко, зафыркал в усы. Эва, куда хватил! Роту городу дал! Будто это ему поможет!
– Ничо, - прошипел он, скрипя зубами от сдерживаемой злобы.
– Они ишшо поплачут! Они меня ишшо попомнят! И Иванко с ними заодно! Кровавыми слезами заплачут!… Гей-гей! Чего встали?
– встал на стременах, махнул рукой с зажатой в ней плетью.
– Поворачивай коней! В Перемышль!
Не бросал слов на ветер Владимирко Володаревич - двух седмиц не прошло, как встала под стенами Галича рать. Всю Масленую неделю собирал князь со всей Червонной Руси полки, и в начале Великого поста обложил стольный град со всех сторон.
Напуганные предстоящим разором - зима хлеб и жито подъела, а тут ещё и война!
– бежали в Галич из окрестных деревень смерды. В самом Галиче день и ночь бухало вечевое било и выводили тревожный перезвон недавно, ещё при Владимирке ставленные на звоннице Успенского собора колокола.
Бояре толклись на вечевой ступени, звали народ всем миром отстоять своего князя. Выходил и сам Иван Ростиславич, видел людское море, слышал призывные крики: «Ты - наш князь! Умрём за тебя!»
Радовался люд галицкий злой радостью - не принимали они Владимирка Володаревича, пришёл он самочинно, нарушив древнее вечевое право города самому выбирать себе главу. Ивана Ростиславича принимали со всей ротой, он обещал ходить в воле Боярского Совета, и Галичу было выгодно держать у себя «своего» князя. Такой и вольности их не ущемит, и от врага защитит. А враг - вот он, у ворот стоит!