Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
– Да куда хошь. Не век же нам по лесам скитаться. Чай, и звери свой угол имеют.
Иван с некоторым удивлением посмотрел на Мирона. Оба были ещё молоды, ни степенности, ни важности обрести не успели.
– У дружины спрошу, - решил наконец.
Тем же вечером, когда остановились на берегу реки, собрал Иван своих воев у костра. Люди смотрели на него выжидательно. Ростиславич кашлянул. Привык он говорить с людьми, но на боярском совете иль с вечевой ступени. А тут - как обратиться к тем, чья судьба сейчас равна его собственной?
– Други, - наконец начал он, и кое-кто из воев удивлённо переглянулся.
– Лихая нам
Подивились на эти слова люди. Зашептались, качая головами. Кто-то лез в затылок, кто-то тихо ворчал себе под нос.
– Лихо ты завернул, княже Иван, - покачал головой Мирон.
– А только срами, да не всех. Мне, как и тебе, в Звенигород хода нет…
– Да как же, Мирон? У тебя жена…
– То-то и оно, - Мирон отвёл глаза.
– Коль занял твой город Владимирко галицкий, то боярин Ян Мокеич у него, чаю, не в чести. Ежели я ворочусь, то Пригляде моей житья не будет. А так… авось не тронут с малыми-то детками. А там - как Бог даст.
– И мне ворочаться неча, - подумав, согласился Степан Хотяныч.
– Коли Владимирко-князь в Галич войдёт, несдобровать отцу. А мне князь и вовсе голову кабы не снёс за то, что под твоим стягом ходил.
После того как бояричи высказались, простые воины заговорили громче.
– Не срами, княже, - послышались голоса.
– Почто гонишь? Куда нам поодиночке деваться? Как зверям, в лесах жить? Уж ежели куда идти, то всем… Куда ты, туда и мы!
Диву давался Иван, слушая людское разноголосье. Ну, княжьим да боярским отрокам боле делать нечего - не всякий боярин в свою дружину пришлого примет, а князь и подавно. Этим либо в бега, либо оставаться на службе. А как поймают, да как прознают, что беглый - почитай, пропал. Но галичанам это на что? Впотай воротятся в Галич, отсидятся у родни и заживут прежней жизнью. Нешто будет Владимирко Володаревич за каждым охотиться? Да и поди докажи, что на рати был, когда весь Галич на стене стоял! Эти-то почто медлят? Или дружинной ратной доли хлебнули?
Медленно, словно боясь, что подведёт рука, стащил Иван с головы подбитую соболем шапку, поклонился притихшим от такой чести дружинникам.
– Благодарствую на добром слове, - сказал й с удивлением почувствовал, как задрожал голос - Век я вашей верности не забуду. Да только не ведаю я ещё, куда идти. Снарядит за мной стрый погорю - куда хошь дотянутся его руки…
– Дозволь слово молвить, княже, - вдруг послышался одинокий голос. Говорил боярский отрок. Был он одним из самых старших - уж в бороде первые седые волоски мелькали.
– Боярин мой, Избигнев, с купцами товары свои посылает. И купцы сказывали, что на Дунае, в Берлади, вольные люди живут…
– Слыхал я про Берлад, - кивнул Иван.
– Озоруют они по Дунаю…
– Так-то оно так, - отрок пожал плечами, глядя в землю, - а только в тех краях ни князя, ни тиунов нет.
– Верные слова, княже, - поддакнул Мирон.
– Там тебя Владимирко Галицкий не достанет.
Иван задумался, глядя в пламя костра. Огонь
Если ехать на юг от Галича, не промахнёшься мимо Дуная. Сперва будет Прут, после Серет, а от любой из этих рек иди вниз по течению - они тебя, как торные дороги, к Дунаю выведут. И провожатых не надо - река не соврёт, с пути не свернёт. Берлад как раз посредине, между Серетом и Прутом. Набольший город - Добруджа. Хотя это так - не город, а словно кочевье у половцев. Как те каждую зиму уходят к берегам Сурожского моря, так и местные вольные люди, которых повсюду именуют берладниками, то и дело наведываются в Добруджу. У иных там жёнки с малыми детками, иные просто так.
В начале весны жизнь всюду как бы замирает - половцы уже почти не ходят в набеги, берегут отощавших за зиму коней, в сёлах пересчитывают жито и готовятся к пахоте. Замирает даже торговля - редко встретишь на пути купеческий обоз. Опасаются пускаться в дальний путь купцы - а вдруг как застигнет ранняя весна, и проторчишь всю распутицу где-нибудь в медвежьем углу. Лёд на реках делается серым, ломким, на мелководье уже брызжет из-подо льда нетерпеливая вода.
Низозья Дуная уже вскрывались, и кабы стояла Добруджа на левом берегу, пришлось бы Ивану Ростиславичу ждать, пока спадут воды. Да спасибо судьбе - по дороге попался-таки им дозорный отряд - зорко живут берладники, спят вполглаза, оружия без нужды не снимают. Совсем рядом валахи [6] да византийцы. Да летом половцы, случается, забредают. Богатый край, вольный - вот и тянут жадные руки все, кому не лень.
6
Валахия - историческая область на юге Румынии, между Карпатами и Дунаем.
Когда над широким высоким берегом Прута показался разъезд, Иван вскинул руку, останавливая своих воев, и один поскакал чужакам наперерез. Те тоже остановились, отделился всадник, выехал навстречу.
Они остановили коней, когда те уже почти коснулись друг друга мордами. Бурый конь под берладником невысок, приземист, словно на быке ехал вой. Да и сам всадник коню под стать - плечист, высок, могуч. Ну чисто Святогор из сказки. Под полушубком простая кольчуга, шелом к луке седла прицеплен, но меч под боком, наготове.
– Кто такие?
– низким голосом вопросил берладник.
– Откуда в наши края путь держите?
– Из Галича, - мотнул головой Иван.
– Изгнал меня и людей моих Владимирко Галицкий. Нет нам на Червонной Руси места.
Берладник прищуренными глазами оглядел одёжу Ивана, смерил через его плечо остальных воев.
– Не простые вы люди, как я погляжу, - молвил наконец.
– Звать меня Иваном, Ростислава Володаревича Перемышленского сын, - назвался молодой князь.
– Ещё зимой княжил я в Звенигороде, да согнал меня со стола Владимирко Галицкий.