Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
Княгиня увидела, что Иван смотрит на неё, но не отвернулась, а кивнула головой и махнула ручкой - мол, поди ближе. Потом отвернулась, что-то сказала другой женщине, невидимой, и снова обратилась к окну, указывая на крыльцо рядом. Было это крыльцо женским, по нему сходила княгиня в зелёный сад, по нему шла молиться в княжескую церковь или проведать птичий двор. Для прочих выходов существовало тайное чёрное крыльцо или красное, парадное.
С крыльца сейчас спускалась боярыня: - Поди, поди, молодец. Княгинюшка тебя
Боярыня недовольно поджимала губы - не нравилось ей, что княгиня принимает постороннего молодца. Но, с другой стороны, был он красив, молод и горд, её сердце само таяло - такому она сама бы бросилась на шею. Жаль, что посмеётся молодой красавец над её летами - было боярыне под пятьдесят.
Елена встретила Ивана в светёлке, откуда выгнала всех девушек и боярынь. Стояла у окошка, опустив руки.
– Зачем звала, княгиня?
– вежливо спросил он.
– Сказывают, уезжаешь ты, - нарушила молчание Елена.
– Уезжаю, - кивнул Иван.
– Далеко?
– Далеко. Земля зовёт. Еду в Галичину.
– Воротишься?
– Кто ж о возвращении думает, на родину едучи? Елена закусила губу. Вот он уезжает, красивый, сильный, молодой. Едет в далёкую Галичину навсегда, а она остаётся здесь.
– У тебя там… невеста?
– спросила, чтобы растравить себя.
– Нет, - Иван улыбнулся, но сердце резанула старая боль. Там, в Галиче, живёт Ольга Юрьевна. Какой она стала, семь-то годов спустя? Вспомнит ли? Узнает ли? Ведь её муж хотел Ивановой смерти.
– И никого… у тебя нет?
– голос задрожал от предчувствия. Вот сейчас скажет: «Да…»
– Никого. Один я.
Елена всхлипнула-вздохнула.
– Перед отъездом… зайди проститься, - почти умоляюще промолвила она.
– Придёшь?
Иван опасливо стрельнул глазами на боковую дверку - туда шмыгнули девки. Слушают ли снаружи? Если да, то опасно всё, что он скажет, ибо главное слово уже сорвалось с уст княгини.
– Ты мужняя жена, - попробовал он сказать, - должна мужнюю честь блюсти.
– А муж, - она стронулась с места, шагнула к нему навстречу, - должен жену любить. А я князя седмицами не вижу. Забыла, каков он на вид! А когда на ложе моё приходил последний раз, и вовсе запамятовала. А я молода, жить хочу!
Иван отступил, сражённый этим порывом. Девки и молодые бабы, случалось, не давали ему прохода, но чтобы княгиня…
А Елена, забыв стыд, уже схватилась за него руками, запрокинула голову, зашептала жарко-исступлённо:
– Мне свет не мил. Без тебя - хоть в омут. Ты мимо окна пройдёшь - я глаз отвести не могу. Всё для тебя. Хочешь - бери меня! Всё отдам!
– Елена Васильевна, - Иван попробовал отстранить от себя женщину, - опомнись! Изяслав Давидич мне жизнь спас…
– А на что жизнь без любви? На муку она дадена! Мне такая жизнь не в радость! И ты, вижу, маешься…
– Заметят… услышат…
– Всё одно!
– Нет.
Поникли ослабевшие руки, погас свет в глазах. Молча отступила Елена, опустилась на скамеечку, глядя в пол и жмуря ресницы, чтобы сдержать слёзы. Но те всё равно бежали по щекам.
Не из камня сделан человек. Долгий миг Иван смотрел на безмолвные слёзы, потом шагнул к Елене и опустился перед нею на колени. Взял в ладони её горячие пальцы. Она открыла глаза. От слез ресницы слиплись стрелами, веки покраснели.
– Хоть поцеловал бы… на прощание… Продолжая удерживать обе её руки в одной своей.
Иван другой коснулся тёплой женской щеки. Стер мокрую дорожку, провёл большим пальцем по губе и, подавшись вперёд, поцеловал солено-сладкие мягкие губы.
Она всё-таки высвободила руки, всё-таки обвила его шею, прижалась истосковавшимся по ласке телом. Оба уже задышали часто и прерывисто, уже готовы были сжать друг друга в страстных объятиях, но тут где-то в переходах княжьего терема послышались шаги и голоса - и Иван отпрянул. Елена осталась сидеть, приоткрыв, как для поцелуя, рот.
– Прощай, княгиня, - Иван поклонился и быстро вышел.
Когда возвращаешься, дорога сама летит под копыта коня. Соловый жеребец пожирал версты, ветер трепал гриву и ерошил волосы всадника, крыльями вздувал за плечами княжеское алое корзно. Скакавшая позади дружина грохотала копытами, как единое целое.
Незаметно промелькнули города Киевщины - Белгород, Василёв, Торческ. Переправились через Рось и углубились в степи.
Позади осталась последняя застава, где испокон веков жили ратники, бережа Русь от нашествий половцев. Малые крепостцы не могли сдержать натиска кочевых орд, но успевали подать знак в города. Многие из них лежали в запустении - не хватало людей, чтобы сызнова заселить эти земли. А пахота тут была бы хороша - буйно разрастались травы, под ними, чуть копнёшь, вставал такой чернозём, что те из берладников, чьи отцы и деды были хлебопашцами, только завистливо вздыхали. Когда же придёт такое время, что распашут эти дикие нивы?
Но до того времени должны были пройти века, ибо южными степями владели половцы. Каждая орда кочевала по своим пастбищам, объединяясь с соседями для набега на Русь.
По берегам Южного Буга и Днестра жили «дикие» половцы. Когда-то Володарь Ростиславич взял в жены половчанку и старшему сыну своему, Ростиславу, нашёл невесту в диких степях. Но с тех пор прошло много лет. Сын князя Ростислава и внук князя Володаря не знал, какое из половецких колен приходится ему дальней родней. Он поехал наудачу - свернул, едва увидел вдалеке тёмные пятна пасущихся стад.