Иван Царевич и Серый Волк
Шрифт:
– Из Вельзевуловой рати никто у вас здесь не появлялся? – Слух был, – подтвёрдил Тетеря, понизив голос до шёпота. – Вроде как идёт к нам новая элита, а что за элита и какой мерою кровь нашу пить будут, про то пока никому не ведомо.
– А Кощей? – Надысь был воевода Полкан, проверял меня по службе, так он обронил между делом, что с конструктивной оппозиций у нас, значит, беда. В том смысле, что вроде как нет её.
– А на фига Долдону конструктивная оппозиция? – удивился Кляев. – Так демократия у нас, ваше благородие. А какая может быть демократия без конструктивной оппозиции, это же курам на смех, а не демократия. Воевода Полкан сильно озабочен был.
– Политологи вы, однако, с Полканом, – усмехнулся Царевич – Стараемся, ваше благородие. Нонеча не то, что давеча. Так, понимаешь, рванули к прогрессу, что от лаптей подметки поотлетали.
– Значит, о Кощее ничего не слышно? – вернул Тетерю на грешную землю Царевич. – Поговаривают, что он вроде как помер, но это, конечно, клевещут на него, потому как всем же известно, что он Бессмертный.
Разговор с всезнающим и политически подкованным лешим дал Царевичу обильную пищу для размышлений. Выходит, не соврал Малюта Селютинович насчет пустого дворца. Вот и воевода Полкан озабочен тем, что Кощей ничем себя в последнее время не проявляет, а значит, некому противостоять реформам просвещённого Долдона. А раз нет противостояния, то реформы должны успешно завершиться в короткое время, чего в принципе никогда не было и быть не может. Нет, без Кощея в этом деле никак нельзя. Конструктивная оппозиция должна гадить во время реформ и гадить как можно больше, вставляя палки в колёса прогрессистам, иначе они чего доброго понесутся с горы с такой скоростью, что в случае приземления костей не соберут.
Кляев, пользуясь подсказками Селюнина уверенно вёл машину по разбитой вдребезги дороге. Впереди, у горизонта, замаячил драконий лес, ввергший сановника-пенсионера в большое беспокойстве.
– Драконьи гнёзда здесь, – вздохнул Селюнин. – Самое запаршивевшее место в Берендеевом царстве. Первый раз я его чудом проскочил. А во второй кикиморы меня едва до нитки не обобрали.
– Прорвёмся, – оптимистично заверил Кляев. – Мне Полудурок об этих местах рассказывал.
Царевичу драконий лес почему-то сразу не поглянулся. Да, собственно, и лесам его назвать можно было лишь с большой натяжкой. Сплошь один сухостой. Разве что кое-где мелькнет зелёная ветка и тут же скроется среди почерневших словно бы обугленных стволов, окружающих узкую звериною тропу глухой неприветливой стеной. Карканье черного ворона над головой заставило Царевича вздрогнуть и вытащить пистолет из кобуры. В ответ на карканье ворона кто-то нервно и ехидно захихикал всего в каких-нибудь десяти метрах от машины, но как Царевич не вглядывался, ничего примечательного за деревьями он так и не обнаружил. – Заманивают, – прошептал побелевшими губами Мишка Самоедов.
И очень может быть, он был прав. Во всяком случае, тропинка, по которой двигался Уазик, петляла средь мёртвых деревьев столь замысловато, что невольно наводила на мысль о чужом преднамеренном коварстве. Нечто подобное, к слову, Царевич описывал в своём романе, но тогда, поплутав по неживому лесу, его герой так никого здесь и не встретил, если не считать людоеда Пакостника, вздумавшего пообедать случайно забредшим в его берлогу странником.
– Бревно какое-то, – сказал Кляев, останавливая машину. – Бревно здесь лежало, – вспомнил Селюнин, – но я через него просто перелез.
Поваленных деревьев в лесу хватало, но это почему-то сразу не понравилось Царевичу своей толщиной и величиной. Кляев несколько раз пнул по стволу ногой, но не сумел сдвинуть его в сторону ни на сантиметр. Мишка прошелся по дереву взад-вперёд и удивлённо присвистнул:
– Да это не дерево, это трубопровод. – Какие могут быть трубопроводы в Берендеевом царстве, – возмутился Царевич. – Здесь нефтью отродясь не пахло.
– Может Кощей по трубам живую воду за бугор перекачивает. – А трубы он откуда взял?
– Получил по бартеру, – успел ответить Самоедов и тут же с криком полетел вниз.
К величайшему удивлению Царевича, трубопровод зашевелился и в мгновение ока свалил, переломив с хрустом у самого основания два огромных дерева, которые, падая, едва не раздавили беспечно брошенный поодаль Уазик.
– В машину, – крикнул Кляев.
Селюнин из Уазика и не вылезал, а писатель с художником выполнили указание лорда с величайшей готовностью. Васька дал задний ход, но, не проехав и полусотни метров, вынужден был остановиться. Здесь на тропинке лежала ещё одна «труба», диаметром не меньше метра, через которую, увы, не было никакой возможности перескочить с ходу.
– Ещё одна змея, – в ужасе крикнул Самоедов.
Но художник ошибся и в этот раз – змея была та же самая, и попытка Кляева уйти сначала вправо, а потом влево, закончилась полным конфузом – везде было всё то же непреодолимое препятствие. Вокруг стали со страшным треском валиться деревья, сломанные под корень гигантской удавкой. И по тому, в какой последовательности они валились, можно было без труда определить, что кольцо, в которое по неосторожности угодили беспечные искатели приключений, неотвратимо сужается.
– Бегом надо спасаться, – в ужасе крикнул Селюнин, но, похоже, запоздал со своим предложением.
Из-за деревьев возникла сначала одна устрашающего вида голова, потом другая, а следом еще то ли пять, то ли шесть. Царевичу некогда было пересчитывать зубастые пасти, он, можно сказать, оцепенел от ужаса.
– Многоголовая гидра, – определил вид животного сведущий в зоологии Самоедов, и никто его выводов оспаривать не стал, по той причине, что всем было недосуг.
Кляев палил в наступающие со всех сторон разинутые зубастые пасти из пистолета. Царевич было последовал ero примеру, но очень скоро понял, что для гидры серебряная пуля значит еще меньше, чем для слона дробина, оставалось рассчитывать только на помощь неба. И надо сказать, что небо неожиданно оправдало ожидания атеиста Царевича, послав ему на помощь смелого сокола, который спикировал на Уазик и подхватил его когтистыми лапами, сильно попортив при этом кузов.
Мишка Самоедов от неожиданности едва не вывалился из взлетевшей к небесам машины, но Царевич, обернувшись, успел поймать его за ворот куртки. А над их головами со свистом разрывал воздух перепончатыми крыльями зелёный как нильский крокодил трёхглавый дракон. Царевич вообразил, что угодил из огня да в полымя, но его успокоил Кляев. – Это Полудурок. Вовремя он нас вытащил.
И Царевич в этот раз был с соседом согласен. Промедли дракон еще хотя бы пару секунд, и не было бы на свете российского писателя Ивана Царевича. Зато какой бы мог получиться некролог в газетах – сожран гидрой собственного воображения.
Дракон легко пронёс по воздуху Уазик на расстояние пяти-шести километров. Этого оказалось достаточно, чтобы оказаться за пределами драконьего леса. Полудурок опустил машину на весёленькую зелёную полянку, а сам приземлился метрах в тридцати с задумчивым и усталым видом. Вид у дракона, впрочем, был не столько задумчивым, но и на редкость впечатляющим, так что ни Царевич, ни Самоедов, ни Селюнин не посмели высказать ему благодарность лично, а послали с дипломатической миссией лорда Базиля. Полудурок на Кляева среагировал как влюблённая собака на хозяина, то есть завилял хвостом, отчего загудела земля в радиусе полкилометра, и пустил слюну умиления сразу из трёх своих зубастых пастей. Кляев благодушно похлопал дракона по чешуйчатой шее и угостил тремя сигаретами. Дракон взвизгнул от удовольствия и тут же их проглотил.