Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва
Шрифт:
Вся смена в дежурке гаража прошла у Сергея под впечатлением этого утра. В сумерках к нему зашел очень веселый и бодрый начальник участка, похвалился успехами.
— Есть у нас такой Кочергин, не слышали? За смену восемнадцать метров отмахал и сейчас, за два часа вечерней, — еще одиннадцать! Каково? Этак мы через сутки и кондуктор спустим! Пусть в комбинате почешут в затылках!
Сергей уже успел узнать азы бурения, понимал, что такое кондуктор, и порадовался
— Между прочим, вы, Сергей Иванович, зайдите сегодня ко мне до разнарядки, — сказал перед уходом Горбачев. — Есть разговор.
Вечером Сергей пошел в контору.
В кабинете вместе с Горбачевым его ждали десятник Шумихин и Опарин — вся партийная группа участка.
Секретарь нравился Сергею своей неброской, но прочной внешностью, спокойствием и, главное, ненавязчивой заботой, вниманием.
Шумихина так вот, лицом к лицу, он видел пока что впервые, хотя от слесарей и водителей достаточно наслышался о старшем мастере по вышкам.
Сейчас Шумихин, по-видимому, был чем-то обижен либо обеспокоен. Горбачев и Опарин поздоровались с Сергеем за руку, а старший десятник лишь сухо кивнул, морщинистое лицо было недобро, мрачно.
Первым заговорил Опарин. Продолжая какой-то незаконченный разговор, Опарин обратился к Шумихину:
— Так что ж, Захарыч, присоединишься или как?
Тот еще сильнее насупил брови, досадливо крякнул в ответ. Опарин непонимающе обернулся к Горбачеву:
— Ну что ты с ним будешь делать?! Прямо узкоколейный рельс, а не человек! Прямой донельзя, а сечением — слабоват.
— Это еще вопрос, у кого сечение крепче, Илюха! — возразил с обидой Шумихин. — И переубеждать меня нечего, у меня это, может, в крови. Без чутья мне, может, и в жизни нечего делать!..
— Придется голосовать, — непреклонно сказал Опарин.
Он, видимо, лучше всех знал Шумихина, потому что старик сразу встревожился и начал обороняться:
— Чего голосовать по-пустому? Против общего суждения я, может, и не подыму руки, только это за-ради вас, а не за себя лично. Какой в этом толк? А на всякий случай вы запишите в этом деле мое особое мнение. Я против. И завсегда буду против такой расстановки кадров!
— Хитер ты больно, Семен Захарыч, прямо тебе скажу! — возмутился Опарин. — Что это за такая новая «принципиальность» — «против», а голосовать не буду!
— А то, что вы действуйте, а я вам палки в колеса совать не собираюсь, хотя и остаюсь при своем мнении, — пояснил Шумихин.
— Есть указание ЦК: сын за отца не отвечает. Чего еще тебе нужно?
Шумихин вздохнул, отмолчался.
— В чем дело-то? — вдруг почувствовав неясную тревогу, спросил Сергей.
Установилась недолгая тишина. Горбачев объяснил:
— Хотим тебя назначить завхозом. Там прорыв у нас. А Семен Захарыч
— А может, и я сам против, зачем спорить без толку? — усмехнулся Сергей. И вдруг, сообразив что-то, нахмурился. — Вы, товарищ Шумихин, что против меня имеете? Я не о назначении, а — вообще?
Шумихина этот вопрос не смутил.
— Вот-вот, о назначении-то и я не больно пекусь и голосовать против не собираюсь! Но дело идет о полном доверии, на что я никак не согласный. Имею на это законное право. Поскольку социальное происхождение терять из виду не собираюсь.
Сергея словно кипятком ошпарили, он сразу все понял.
— Но… вы меня вовсе не знаете! Как же так?
— То-то и главное, — неумолимо вздохнул Шумихин.
Черная палка в руке Сергея стала выбивать на полу дробь.
— Шумихин, сядь, а вы, Останин, успокойтесь. Нам тут счеты сводить ни к чему, и так дел по горло! — глухо сказал Опарин, положив огромный кулак на стол. — Дело надо решать! Поняли?
Горбачев кусал губы. Глянув на Илью, сказал с трудным выдохом, будто расколол полено:
— Я отдаю приказ о назначении, единоначально. Вышел не разговор, а опасная болтовня!
Останин побледнел. Он хотел отказаться, отказаться из принципа, только потому, что ему кто-то не доверял. Но это значило дать новый козырь тому, кто не доверял! Нужно было перетерпеть, смириться со словами Горбачева, чтобы осилить всю эту нелепицу, осилить Шумихина.
— Останин, сейчас же примите дела. Ясно?
— Так точно, — одними губами по привычке ответил Сергей.
— Вот и хорошо, — сразу обмяк Горбачев. — А тебе, Семен Захарыч, надо бы извиниться перед товарищем. Лучше будет.
— Мне? Извиниться! — сразу взвился Шумихин. — Вот это сказал! Да что я, маленький, что ли? Что я, нечаянно, что ли, провинился? Мне душа моя так подсказывает, а я ей больше головы доверяю! Понятно вам?
— Да посиди ты! — выругался Опарин. — «Душа, душа»! Идеалист чертов! Смуту заводишь!
— Я правильно делаю! — заорал Шумихин.
— Ну да! Бей своих, чтоб чужие боялись! За эти штуки надо бы головы отворачивать, понял? По работе, по делам о человеке надо судить!
— Где они, дела-то?
— Дай дело! Спроси! И будет ясно!
— Н-да… — непримиримо промычал Шумихин.
Николай воспользовался молчанием, попросил Сергея найти завхоза и явиться с ним в контору. Когда Сергей вышел, он достал из ящика исписанный лист, протянул Опарину:
— Приказ… Завизируй, хоть задним числом. Вывешен уже.
И, глядя прямо в глаза Шумихину, пояснил:
— Это — насчет благодарности и премии Глыбину. По две нормы мужик заколачивает на глине всей бригадой. Ну и, само собой, за трактор! Доброкачественный оказался мужик.