Иван Грозный и Девлет-Гирей
Шрифт:
Таким образом, татарам на пути к Москве предстояло преодолеть две линии русской обороны, занятых большой ратью. Так, С.М. Соловьев полагал, что общая численность войска, развернутого на южной границе в преддверии вторжения неприятеля, составляла 50 тыс. человек. Примечательно, что о 40-тысячном русском войске, разбитом татарами в этой кампании, говорит и анонимный немецкий автор брошюры «Краткое достоверное известие и общий обзор прошедших историй и деяний, случившихся в последнее время в 1570 и 1571 годах в Москве и в России»{271}. Отметим, что если судить по составу воевод, возглавлявших русское войско, то данные цифры не представляются чрезмерными, если предположить, что в него вошли оба разряда, «береговой» и «от польской украины» вместе с опричниками, равно как были учтены и «сабли-пищали», и многочисленный небоевой элемент, сопровождавший тогдашние рати — всякие обозные-кошевые и собранная с посадов и деревень
В дополнение к этому добавим, что, как обычно, в Поле действовали заставы реорганизованной М.И. Воротынским сторожевой службы. Они-то и предупредили совершавших объезд Поля князя М. Тюфякина и Д. Ржевского о том, что «…пошел царь крымской на государевы украйны». О том, что выдвижение татар было обнаружено сторожами, сообщали также беглые опричники Таубе и Крузе. Таким образом, русская разведка, вопреки мнению. Р. Г. Скрынникова, сработала как должно и известия о выступлении татар были получены в Москве своевременно. Внезапного нападения, о котором писал Р. Г. Скрынников, у Девлет-Гирея не получилось{272}.
Выступление Девлет-Гирея в исторический поход произошло не позднее середины апреля. Во всяком случае, 14 марта 1571 г. на р. Альма Девлет-Гирей собрал военный совет, на котором было принято окончательное решение идти походом на «московского», а 5 апреля хан двинулся с Альмы к Перекопу, выйдя за который, он присоединил к своему войску ногаев, кочевавших в таврических степях. Показания пленных, рассказывавших о том, что на Москве «мор и меженина» и что значительная часть русского войска ушла походом на «немцев», только ускорили принятие ханом этого решения. Русские же сторожи обнаружили его, судя по всему, ориентировочно в первых числах мая 1571 г.
Правда, хан, судя по всему, на первых порах об этом пока еще не догадывался. Предпринимая свой поход, Девлет-Гирей рассчитывал прежде всего, не вступая в бой с главными силами русского войска, ополониться и компенсировать тем самым долгое отсутствие в Крыму «поминок» как из Москвы, так и из Вильно. В пользу такого предположения свидетельствует как сам маршрут хана и его рати, намеревавшихся по требованию татарской знати, «царевичей, князей, и мурз, и всей земли», напасть на «козельские места», давно уже не подвергавшиеся татарским набегам и потому обещавшие богатую добычу, так и отсутствие в ее составе артиллерии и ханских мушкетеров-туфенгчи (во всяком случае, о них ничего не говорят русские источники, довольно подробно освещающие ход кампании). Да и численность татарского войска была относительно невелика — современники оценивали ее самое большее примерно в 40 тыс. всадников{273}. Правда, если судить по стремительности действий татар и по тому, что русские сторожи умудрились упустить на время Девлет-Гирееву рать из виду, можно предположить, что под началом хана в набег выступило все же меньше чем 40 тыс. людей.
Известия, полученные в русской столице о начале похода Девлет-Гирея, привели в действие московскую военную машину. 16 мая Иван Грозный выступил с опричным войском, насчитывавшим, по его словам, 6 тыс. воинов, на «берег». На наш взгляд, В.В. Каргалов, равно как и Р. Г. Скрынников, когда писали о том, что на берегах Оки развернулось всего лишь 6 тыс. русских воинов, серьезно ошибались, поскольку из контекста речи Ивана Грозного следует, что он имел в виду только «своих», т.е. опричное воинство, которое он сам вел к Серпухову. Полки на берегу и на «украйне» были приведены в готовность и, казалось, были предприняты все необходимые меры для того, чтобы планы крымского хана были сорваны. Однако неожиданно для Ивана в ход событий вмешался субъективный, человеческий фактор. Достигнув района Кром, хан форсировал здесь Оку, о чем позднее составленная московскими дьяками «Книга Большому чертежу» сообщала: «А в реку Кромы блиско устья, от Кром семь верст, пала речка Ицка, вытекла из-под Свиные дороги. А ниже Ицки верст с 6 пал в Оку с левые стороны Доброй колодезь, а на усть Доброго колодезя, на Оке, брод Быстрой; а в тот брод лезли татаровя, как в 79 году шел крымской царь под Москву…»{274}.
Оттуда хан двинулся по Пахнутцевой дороге на север, к Волхову. Здесь в татарский лагерь приехали несколько русских служилых людей, которые сообщили сведения, которые заставили хана и его окружение поменять свои планы. Как писал В.П. Загоровский, перебежчики, сын боярский К. Тишенков с товарищи подтвердили сведения, которыми располагали хан и его советники, о плохом состоянии дел в Москве и предложили ему двинуться непосредственно на русскую столицу{275}. Довольно странное предложение, если принять во внимание численность русских полков, собранных
Так это было или же это не более, чем очень смелая гипотеза, сегодня, спустя без малого четыре с половиной столетия уже не узнать. Ясно только одно — вместо того, чтобы напасть на козельские и болховские места, Девлет-Гирей решился последовать советам московских перебежчиков и пошел на Москву. Не распуская свое войско для «войны», он миновал Козельск, «перелез» через Жиздру под Перемышлем, а затем форсировал Угру западнее Калуги{276}. Переправившись через Угру, эту последнюю преграду на пути татарских полков на пути к русской столице (не случайно русские летописцы именовали ее «поясом Пречистой Богородицы»), Девлет-Гирей бросил часть своей конницы на Серпухов, рассчитывая нанести удар во фланг русским полкам, стоявшим здесь, а сам с главными силами устремился на северо-восток, к Москве.
Этот шаг Девлет- Гирея застал русских воевод на берегу врасплох. Судя по всему, они полагали, что он будет идти, как обычно, Муравским шляхом и выйдет к Оке где-то между Серпуховым и Коломной. И когда хан свернул на Пахнутцову дорогу, его на время потеряли из виду. В русском стане даже распространились слухи о том, что он, как и осенью минувшего года, ушел обратно в Поле{277}. Кстати, тот факт, что русские на время потеряли татар из виду, позволяет предположить, что крымская армия была все же меньше, чем называемые в источниках 40 тыс. всадников. Тем более неожиданным было известие о том, что татары появились под Калугой. Эта новость прогремела, словно гром среди ясного неба. Неприятель преодолел «пояс Пречистой Богородицы» и вот-вот обойдет русские полки с тыла — эта весть вызвала смятение и растерянность среди русского командования.
Иван Грозный поспешно покинул «берег» и уехал в Ростов, причем источники сбивчиво и противоречиво описывают его поведение в эти трагические майские дни. Согласно разрядным книгам, он отъехал к Ростову из Серпухова. Однако из контекста речи Ивана перед литовским посланником Ф. Воропаем («…передо мною пошло семь воевод со многими людьми…») можно предположить, что все-таки царь до Серпухова не дошел и был вынужден повернуть с дороги под угрозой разгрома его немногочисленных сил татарами. На наш взгляд, в этом нет ничего невозможного — поворот хана произошел неожиданно, да и само крымское войско шло налегке. Иной вариант следует из сопоставления сведений о передвижениях русских и татарских полков — Иван успел прибыть в Серпухов и соединиться с передовым полком, однако объединенные силы опричной рати, ведомой лично Иваном Грозным, и передового полка князей М.И. Воротынского и П.И. Татева существенно уступали тому войску, которым располагал Девлет-Гирей. Судя по всему, татары существенно опережали русских в развертывании — Девлет-Гирей держал свое войско в кулаке, тогда как русская рать оказалась, как и в 1521 г., растянута вдоль Оки от Серпухова до Коломны и не успевала сконцентрироваться для «прямого дела» на «берегу». Во всяком случае, в разрядной книге так и записано, что «…государь царь и великий князь тогды воротился из Серпухова, потому что с людьми собратца не поспел». Исходя из этого, решение Ивана спешно покинуть войско и бежать на север можно понять (особенно если учесть мрачные мысли об измене земских и опричных бояр и воевод, одолевавшие царя в то время){278}. В случае разгрома татарами серпуховской группы царь и его старший сын и наследник вполне могли попасть в плен к неприятелю со всеми вытекающими отсюда последствиями для государства. Невольно на ум приходит аналогия с поведением Василия III в 1521 г. Точно так же и Петр I перед первой Нарвой покинул расположение русской армии при получении известий о приближении шведского войска и уехал в Новгород.
Интересную подробность сообщает английский купец и дипломат Дж. Горсей. Согласно его запискам, Иван Грозный «в день Вознесения» (24 мая 1571 г.) покинул Москву вместе с двумя своими сыновьями, двором и стрельцами (о каких стрельцах идет речь — об опричных? О московских?) и уехал в Троицесергиев монастырь, представлявший собой мощную крепость{279}. Получается, что из-под Серпухова Иван вернулся все-таки в Москву, и лишь потом, когда татары подошли к самому городу, уехал на север, но не в Ростов, а сперва в Троицесергиев монастырь и лишь потом еще дальше. Насколько точен Горсей в этом описании и насколько можно ему доверять — другой вопрос, но хотя он и писал свои записки, видимо, где-то в конце 80-х гг. XVI в., в России англичанин находился с 1573 г., т.е. приехал в Москву, прекрасно помнившую те страшные события.